Немецкая идеология - Маркс Карл Генрих (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
«Коммунизм обнаруживает свою односторонность уже в своем названии, обозначающем противоположность конкуренции; но неужели эта ограниченность кругозора, которая сейчас еще, пожалуй, имеет значение в качестве партийной клички, будет продолжаться вечно?»
После этого радикального уничтожения коммунизма наш автор переходит к его противоположности – к социализму.
«Социализм вводит анархический порядок, который составляет существенное самобытное свойство человеческого рода, а также и вселенной» (стр. 170) и который именно поэтому не существовал до сих пор для «человеческого рода».
Свободная конкуренция слишком «груба», чтобы наш «истинный социалист» объявил ее «анархическим порядком».
«Полный доверия к нравственному ядру человечества», «социализм» декретирует, что «соединение полов есть лишь высшая ступень любви и должно быть ею; ибо только естественное является истинным, а истинное – нравственным» (стр. 171).
Довод в пользу того, что «соединение и т.д. и т.д. есть и должно быть», применим решительно ко всему. Например, «полный доверия к нравственному ядру» обезьяньего рода, «социализм» может также декретировать, что встречающийся у обезьян в естественном виде онанизм является «только высшею ступенью любви» к самому себе «и должен быть ею, ибо только естественное является истинным, а истинное – нравственным».
Откуда же социализм берет масштаб того, чтó «естественно», – сказать трудно.
«Деятельность и наслаждение совпадают в своеобразии человека. То и другое определяется этим своеобразием, а не находящимися вне нас продуктами».
«Но так как эти продукты необходимы для деятельности, т.е. для истинной жизни, и так как они, благодаря совокупной деятельности всего человечества, как бы отделились от последнего, то они для всех являются – или должны являться – общим субстратом дальнейшего развития (общность имущества)».
«Правда, наше нынешнее общество до того одичало, что отдельные лица набрасываются со звериной алчностью на продукты чужого труда, давая своему собственному существу загнивать в безделии (рантье); необходимым следствием этого является опять-таки то, что другие лица, собственность которых (их собственное человеческое существо) гибнет не от безделья, а от изнурительного напряжения, вынуждены работать как машины (пролетарии)… Однако оба полюса нашего общества, рантье и пролетарии, находятся на одной ступени развития, оба они зависят от вещей вне них», иными словами: являются «неграми», как сказал бы святой Макс (стр. 169, 170).
Эти «выводы» нашего «монгола» относительно «нашего негритянства» – наиболее законченное из всего того, что «истинный социализм» до сих пор «как бы отделил от себя в качестве продукта, необходимого для истинной жизни», и на что, как он полагает, принимая во внимание «самобытность человека», «все человечество» «набросится со звериной алчностью».
«Рантье», «пролетарии», «машинообразно», «общность имущества» – эти четыре представления являются для нашего монгола, во всяком случае, «находящимися вне его продуктами», по отношению к которым его «деятельность» и его «наслаждение» заключается в том, что он выдает их лишь за предвосхищенные названия для результатов его собственной «машинообразной работы».
Мы узнаем, что общество одичало и что поэтому индивиды, образующие это самое общество, страдают от всякого рода недугов. Общество обособляется от этих индивидов, превращается в нечто самостоятельное, оно дичает на собственный лад, и только вследствие этого его одичания страдают индивиды. Первым последствием этого одичания являются определения: «хищное животное», «бездельник» и «обладатель загнивающего собственного существа», после чего мы, к своему ужасу, узнаем, что эти определения являются определениями «рантье». Тут остается только заметить, что это «загнивание собственного существа» есть просто философски мистифицированный способ истолкования «бездеятельности», о практическом характере которой автор, по-видимому, плохо осведомлен.
Вторым «необходимым выводом» из этого первого последствия одичания являются следующие два определения: «гибель собственного человеческого существа от изнурительного напряжения» и «вынужденность работать, как машины». Оба эти определения являются «необходимым выводом из того, что рантье дают своему собственному существу загнивать»; на обыденном же языке, как мы снова с ужасом узнаем, эти определения обозначают «пролетариев».
Таким образом, устанавливаемая здесь причинная связь сводится к следующему. Пролетарии существуют и работают, как машины: это – данный нам факт. Но почему пролетарии должны «работать, как машины»? Потому, что рантье «дают своему собственному существу загнивать». Почему же рантье дают своему собственному существу загнивать? Потому, что «наше нынешнее общество так одичало». А почему оно так одичало? Об этом остается спросить господа бога.
Для нашего «истинного социалиста» характерно то, что в противоположности рантье и пролетариев он видит «полюсы нашего общества». Эта противоположность, которая существовала почти на всех более или менее развитых ступенях общественной жизни и о которой с незапамятных времен разглагольствовали все моралисты, была снова выдвинута в самом начале пролетарского движения, в то время, когда пролетариат имел еще общие интересы с промышленной и мелкой буржуазией. Ср., например, произведения Коббета и П.Л. Курье или же Сен-Симона, который первоначально причислял еще промышленных капиталистов к travailleurs [448] в противоположность oisifs [449], рантье. Высказать эту банальность о противоположности пролетариев и рантье, но не на обыкновенном языке, а на священном философском языке, и дать этой детски-наивной мысли не соответствующее ей, а какое-то заоблачное, абстрактное выражение, – к этому сводится здесь, как и во всех других случаях, основательность немецкой науки, получившей свое завершение в «истинном социализме». Венцом этой основательности является заключение. Здесь наш «истинный социалист» превращает совершенно различные ступени развития пролетариев и рантье в «одну ступень развития», ибо он может обойти молчанием реальные ступени их развития, подведя их под философскую рубрику: «зависимость от вещей вне их». Здесь «истинный социализм» нашел ту ступень развития, на которой различие всех ступеней развития в трех царствах природы, в геологии и истории исчезает бесследно.
Несмотря на свою ненависть к «зависимости от вещей вне его», наш «истинный социалист» все же признает, что он зависит от них, «так как продукты», т.е. эти самые вещи, «необходимы для деятельности» и «для истинной жизни». Это стыдливое признание понадобилось нашему автору для того, чтобы проложить путь философской конструкции общности имущества – конструкции, которая доходит до столь явной бессмыслицы, что достаточно лишь обратить внимание читателя на нее.
Теперь мы обращаемся к первому из цитированных выше положений. Здесь снова выдвигается положение, что для деятельности и наслаждения необходима «независимость от вещей». Деятельность и наслаждение «определяются» «своеобразием человека». Вместо того, чтобы искать это своеобразие в деятельности и наслаждении окружающих его людей, – причем он очень скоро увидел бы, какую роль играют при этом также и находящиеся вне нас продукты, – он толкует о «совпадении» их обоих в «своеобразии человека». Вместо того, чтобы понять своеобразие людей как следствие их деятельности и обусловленного ею способа наслаждения, он объясняет деятельность и наслаждение «своеобразием человека», чем, конечно, ликвидируется возможность всякой дальнейшей дискуссии. От действительного поведения индивида он снова спасается в лоно своего невыразимого, недоступного своеобразия. Мы видим здесь, кроме того, что понимают «истинные социалисты» под «свободной деятельностью». Наш автор неосторожно выдает свою тайну, когда говорит, что она – такая деятельность, которая «не определяется вещами вне нас»; это значит: она – actus purus, чистая, абсолютная деятельность, деятельность, которая есть не что иное, как только деятельность и, в последнем счете, снова сводится к иллюзии «чистого мышления». Эта чистая деятельность, разумеется, совершенно оскверняется, когда у нее оказывается материальный субстрат и материальный результат; «истинный социалист» занимается подобной оскверненной деятельностью только с крайней неохотой и презирает ее продукт, который называется уже не «результатом», а «только отбросом человека» (стр. 169). Поэтому субъектом, лежащим в основе этой чистой деятельности, ни в коем случае не может быть реальный чувственный человек, а только мыслящий дух. Истолкованная таким образом на немецкий лад «свободная деятельность» есть лишь другая формула для вышеупомянутой «безусловной, свободной от предпосылок, свободы». Насколько, впрочем, эта болтовня о свободной деятельности, которая служит «истинным социалистам» лишь для прикрытия своего незнакомства с действительным производством, сводится в последнем счете к «чистому мышлению», – это наш автор доказывает уже тем, что его последним словом является постулат о познании в истинном смысле.
