Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Томас Пейн (книга регистрации .TXT) 📗

Существующее состояние наших законов о религии таково. Майский конвент 1776 г. в своей декларации прав объявил истинным и естественным правом свободу исповедания религии; но когда на основе этой декларации приступили к изданию правительственных декретов, то, вместо того чтобы принять все принципы, провозглашенные в «Билле о правах», и охранять их законодательной санкцией, пренебрегли тем, что защищало наши религиозные права, оставив их без изменения. Тот же конвент, однако, когда он стал Генеральной ассамблеей в октябре 1776 г., отметил все акты парламента, по которым считалось преступным оказывать поддержку различным взглядам в вопросах религии и проявлять терпимость к посещениям церкви, ко всякого рода богослужениям; был отменен также закон, по которому духовенству выплачивалось жалованье, причем было провозглашено в октябре 1779 г., что закон этот отменен навечно. Таким образом, поскольку узаконенные притеснения религии были уничтожены, у нас остались теперь лишь те притеснения, которые установлены обычным правом или актами нашей ассамблеи. В обычном праве ересь считалась великим преступлением, которое наказывалось сожжением. Ее определение предоставляли церковным судьям, которым давалось право обличения в греховности, пока Статут I Ел. (гл. 1) не ограничил это, объявив, что ничто не должно считаться ересью, кроме того, что было установлено в качестве таковой авторитетом канонических священных писаний, или одним из четырех первых церковных соборов, или другим собором, имеющим в качестве основания своего решения простые и выразительные слова священных писаний. Поскольку ересь, ограниченная таким образом, была преступлением против обычного права, наш акт ассамблеи, принятый в октябре 1777 г. (гл. 17), обращает на это внимание общего суда, объявляя, что юрисдикция этого суда распространяется на все вопросы обычного права. Судебное постановление выполняется по предписанию «De haeretico comburendo» ^{8}. По нашему акту Законодательной ассамблеи 1705 г. (гл. 30), если человек, воспитанный в христианской вере, отрицает существование бога или троицы, или утверждает, что есть больше, чем один бог, или отвергает истинность христианской религии или божественный авторитет священных писаний, он может при первом нарушении [закона] подвергаться наказанию, состоящему в лишении его права занимать какой-либо пост — церковный, гражданский или военный; при втором нарушении он не будет иметь права возбуждать против кого-либо судебного дела, принимать дары или получать наследство, быть опекуном, душеприказчиком или выполнять служебные обязанности и при трехгодичном заключении лишается права иметь поручителя. Право отца опекать своих детей заключено в законе о праве опеки, причем, если отца лишают этого права, дети могут быть разлучены с ним и переданы властью суда в руки людей более правоверных. Вот краткая характеристика того религиозного рабства, которое согласился сохранить народ, жертвовавший своей жизнью и судьбой ради установления гражданской свободы. Грех, по-видимому, недостаточно искоренен, поскольку действия духа и тела подвергаются насилию законов. Но наши правители не могут иметь власти над такими естественными правами, если только мы их не передали им. Прав [на свободу] совести мы никогда не передавали, мы не могли их передать. Мы отвечаем за них перед своим богом. Законодательные власти государства распространяются только на такие действия, которые оскорбляют других. Но меня не оскорбляет, если мой сосед заявит, что существует двадцать богов или ни одного. Это не задевает мой карман, и от этого у меня не ломается нога. Если скажут, что на его свидетельские показания в суде нельзя положиться, отвергните это и заклеймите того, кто это скажет. Принуждение может испортить человека еще больше — он станет лицемером, но никогда не будет более честным. Это может лишь заставить его упорствовать в своих заблуждениях, но не излечит его. Разум и свободное исследование — единственная действенная сила против заблуждения. Дайте им волю, и они поддержат истинную религию тем, что каждую ложную заставят предстать перед своим судом и подвергнут ее исследованию. Они — естественные враги заблуждений, и только заблуждений. Если бы римское государство не разрешило свободного исследования, христианство никогда не смогло бы распространиться. Если бы свободному исследованию не потворствовали в эпоху Реформации, нельзя было бы избавиться от извращений христианства. Если свободное исследование теперь пресечь, нынешние извращения будут защищены и новые будут поощряться. Если бы государство должно было прописывать нам лекарство и диету, наше тело было бы в таком же состоянии, как теперь наши души. Так, когда-то во Франции было запрещено рвотное как лекарство и картофель как один из продуктов. Вот так же «непогрешимо» государство, когда оно устанавливает системы в физике. Галилей был предан инквизиции за утверждение, что земля имеет форму шара; государство объявило, что земля плоская, как доска, на которой режут хлеб, и Галилей был вынужден отречься от своего «заблуждения». Однако в конце концов это «заблуждение» восторжествовало — земля была признана шаром, и Декарт заявил, что она в вихре вертится вокруг своей оси. Государство, в котором он жил, было достаточно мудрым, чтобы понять, что это не вопрос гражданской юрисдикции, иначе мы все были бы вовлечены государством в вихрь. На самом деле теория вихрей разбилась, и закон тяготения Ньютона теперь более прочно утвердился на основе разума, чем если бы государство вмешалось и сделало это предметом обязательной веры. Разуму и опыту дали волю, и заблуждение перед ними отступило. Лишь заблуждение нуждается в поддержке государства. Истина может выстоять одна. Подвергнем мысль насилию: кого вы изберете в качестве судебных следователей? Ошибающихся, людей, которыми управляют дурные страсти, личные или общественные соображения. А для чего подвергать мысль насилию? Чтобы прийти к единому мнению. Но разве единомыслие желательно? Не больше, чем одинаковые лица или рост. Введите тогда прокрустово ложе, и, так как есть опасность, что люди большого роста могут побить маленьких, сделайте всех нас одного роста, обрубив ноги первым и растянув последних. Различие взглядов полезно в религии. Несколько сект осуществляют censor morum ^{9} друг друга. Достижимо ли единообразие? Миллионы невинных мужчин, женщин и детей с начала введения христианства были сожжены, замучены, подвергнуты штрафам, заточены в тюрьмы; и все же мы ни на дюйм не приблизились к единомыслию. К чему приводит принуждение? Одна половина мира становится дураками, другая — лицемерами. Поощряется мошенничество и обман во всем мире. Предположим, что мир населяет миллиард людей; что они исповедуют, возможно, тысячу различных религий; что наша вера лишь одна из этой тысячи; что, если бы существовало лишь одно право и оно было бы нашим, мы пожелали бы видеть 999 странствующих сект, собранных в паству нашей веры. Но против такого большинства мы не можем применить силу. Разум и убеждение — единственные практически возможные орудия. Чтобы дать им дорогу, необходимо способствовать свободе исследования. Как мы можем желать, чтобы другие способствовали этому, когда мы сами отказываемся от этого? Но каждое государство, заявляет судебный следователь, вводило какую-нибудь религию. Нет двух государств, это уже говорю я, с одинаковой религией. Является ли это доказательством непогрешимости соответствующих учреждений? Однако родственные нам штаты, Пенсильвания и Нью-Йорк, долгое время существовали вообще без введения какой-либо государственной религии. Опыт был новым и сомнительным, когда его вводили. Но он превзошел все ожидания. Эти штаты безгранично процветают. Религию хорошо поддерживают различными способами; все они достаточно хороши, вполне достаточны для сохранения мира я порядка; а если создается секта, догматы которой подрывают мораль, то здравый смысл берет верх и изгоняет их разумом и смехом, не утруждая этим государство. В этих штатах вешают преступников не больше, чем у нас. Их уже не беспокоят религиозные распри. Напротив, их гармония не имеет равной и не может быть приписана чему-то иному, кроме их безграничной терпимости, потому что ничто другое их не отличает от любой другой нации в мире. Они сделали счастливое открытие: чтобы заставить прекратить религиозные споры, на них не следует обращать внимания. Так давайте тоже воспользуемся этим экспериментом, будем вести честную игру и избавимся, пока можем, от этих тиранических законов. Правда, сейчас мы еще защищены от них духом времени. Я сомневаюсь, будет ли народ этой страны подвергаться преследованиям за ересь или заточаться в тюрьму сроком на три года за неприятие таинств троицы. Но разве дух народа непогрешим и всегда заслуживает доверия? А государство? Разве это та защита, которую мы получаем за те права, которые отдаем? Кроме того, дух времен может меняться и изменится. Наши правители могут стать продажными, народ — беспечным. Один фанатик может стать преследователем, и лучшие люди окажутся его жертвами. Никогда не будет излишним неоднократно повторять, что пора закрепить все существенные права на законной основе, пока наши правители честны и мы сами сплочены. С окончанием этой войны мы покатимся по наклонной плоскости. Тогда не будет необходимости каждый раз обращаться к народу за поддержкой. Поэтому народ будет забыт и его права попраны. Он и сам забудет обо всем, кроме единственной способности делать деньги, и никогда не будет думать об объединении, чтобы отдать дань уважения своим правам. Поэтому оковы, которые не будут сброшены с окончанием этой войны, еще долго останутся на нас и будут становиться все тяжелее и тяжелее, пока наши права не будут восстановлены или не погибнут в конвульсиях.