М.Л. Налбандян - Хачатурян Ашот Богданович (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
В формировании взглядов Налбандяна особо должна быть отмечена роль передовой русской литературы и материалистической философии. Налбандян хорошо знал произведения Герцена, Белинского, Чернышевского. В 50-е годы в его творчестве сильнее чувствуется влияние Белинского и Герцена, а в начале 60-х годов он все больше увлекается идеями Чернышевского. Особенно высоко Налбандян ценил две его работы — «Антропологический принцип в философии» и «Критика философских предубеждений против общинного владения». В работе «Гегель и его время» он многократно цитирует Чернышевского, открыто объявляя себя его последователем. Налбандян солидарен с Чернышевским в критике философии Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля и в то же время, как и Чернышевский, высоко оценивает гегелевскую диалектику. Налбандян творчески использовал идеи передовой русской и западноевропейской культуры. «Просвещение, — писал он, — не только усвоение открытых другими знаний. Разве можно назвать просвещенным человека, забившего голову различными сведениями? Нет, этого мало, это еще не просвещение. В этом случае человек подобен заполненному книгами шкафу… Человеку необходима собственная деятельность, воспринимающая, оценивающая эти знания и господствующая над ними, необходима творческая, созидательная сила мысли, необходимо, чтобы эти сведения и знания не падали, как семена на песок, а вызывали движение в почве и приносили плоды.
Эта творческая сила мысли есть ее главная сила…» (5, 155).
Итогом эволюции философских воззрений Налбандяна, исканий его творческой мысли является материализм, к которому он приходит в конце 50-х — начале 60-х годов. С этого времени материализм становится прочной традицией в армянской философской мысли.
2. Материалистические воззрения
Рассмотрение материалистических взглядов Налбандяна мы начнем с анализа его представлений о предмете и задачах философии. В 60-е годы вопрос о предмете и задачах философской науки получил свое научное решение в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса. Однако в этот период марксизм еще не был известен многим прогрессивным ученым и общественным деятелям. Домарксистская философия в Западной Европе достигла своей вершины в диалектике Гегеля и материализме Фейербаха. Они хотя и занимали диаметрально противоположные позиции, считали философию наукой наук. Гегель утверждал, что истинное, подлинно теоретическое познание достигается только в философии. Такое понимание философии вызывало отрицательную реакцию со стороны представителей других наук, особенно со стороны естествоиспытателей. В 30-е годы в Европе возник философский позитивизм, провозгласивший, что каждая наука — сама себе философия. Позитивизм исходил из того, что подлинные, положительные (позитивные) знания могут быть достигнуты лишь в частных науках, и отрицал философию как особую науку, имеющую свой предмет и претендующую на содержательное исследование действительности. Философию позитивизм рассматривал как некоторую общую науку, осуществляющую синтез научных знаний и качественно не отличающуюся от частных наук. Другую позицию занимали русские материалисты — Белинский, Герцен, Чернышевский. Герцен в работах «Дилетантизм в науке», «Письма об изучении природы» отверг, с одной стороны, абстрактный логицизм, спекулятивную философию Гегеля, с другой стороны, плоский эмпиризм позитивистов, подчеркнул необходимость связи философии с естественными науками, с практикой общественной жизни. Чернышевский подверг острой критике родоначальника позитивизма О. Конта. Указывая на тесную связь философии с естествознанием, с политикой и борьбой классов, он, в отличие от позитивистов, рассматривал философию как самостоятельную науку, решающую коренные проблемы бытия. Чернышевский показал несостоятельность позитивизма, претендующего на то, чтобы стать выше борьбы материализма и идеализма, и отстаивал материализм как единственно верную философию.
Налбандян был достаточно хорошо знаком с историей философии и внимательно следил за происходившей в его время борьбой на философском фронте. В отличие от позитивистов, он не противопоставлял науку и философию, а исходил из их единства. Одну из главных закономерностей развития наук Налбандян видел в их тесной взаимосвязи, поэтому он считал неприемлемым толкование философии как науки наук и выступал против абстрактного системотворчества, подчеркивая значение положительных наук в развитии философии. Говоря о греческой философии, он многие ее недостатки объяснял пренебрежительным отношением к эмпирическому. Философия, с точки зрения Налбандяна, представляет собой особую самостоятельную науку, которая в отличие от других наук прежде всего решает вопрос об отношении бытия и сознания, материального и духовного, рассматривает то общее, что присуще всем предметам и явлениям. Согласно Налбандяну, философия делится на три раздела: логика, натурфилософия, учение о нравственности.
Еще в деистический период своего творчества Налбандян подвергал критике позитивизм. Как известно, позитивисты отрицали наличие в самой действительности причинности и закономерности и вследствие этого считали, что задача науки — не объяснение, а лишь описание явлений. Уже в письме к А. Гёкчану (май 1855 г.) Налбандян подчеркивает, что ученый должен не только изучать отдельные факты, но и стараться понять общие законы, связи, лежащие в их основе (см. там же, 617–619). В работе «Речь об армянской словесности» он по существу подвергает критике позитивистское понимание истины. «…Мне кажется, — пишет Налбандян, — что для армянских ученых нет истины, кроме той весьма сомнительной, которую они приемлют из уст приятелей, но истина, исходящая из уст врагов, для них неприемлема.
Следовательно, получается, будто истину следует измерять мерилом дружбы или вражды…» (там же, 74). К истине, утверждает он, неприменим критерий полезности. Для науки факт — не самоцель, а отправная точка на пути к раскрытию причинных связей, объективных закономерностей. Эти идеи Налбандяна носят явно антипозитивистский характер.
В своих статьях и письмах Налбандян неоднократно указывает, что многие недостатки отдельных наук объясняются отсутствием общефилософского решения основных вопросов миропонимания. Так, он отмечает, что узкий эмпиризм в подходе к тем или иным природным и общественным явлениям неизбежно приводит к путанице и отступлению к идеализму и даже мистике. В этом плане большой интерес представляет его письмо к брату, написанное в Петропавловской крепости 1 мая 1863 г. Это по существу целая статья о соотношении науки и практики. Конечной целью науки, пишет Налбандян, является практика: «В сущности дело состоит в том, чтобы наука способствовала улучшению быта человека…» (там же, 653). Большое будущее, указывает он, у прикладной зоологии и прикладной ботаники — без них невозможно дальнейшее развитие сельского хозяйства. Важное значение для практики имеют также химия, медицина, политическая экономия. Однако к науке, подчеркивает Налбандян, не следует подходить с узкопрактической точки зрения: наука должна теоретически объяснять изучаемые ею явления, иначе она превратится в простое ремесло. «Жаль, что химия еще хромает во многом, — отмечает Налбандян, — она хотя наука положительная, но до сих пор эмпирическая, отчета мы не можем давать в ней во многом. На множество „почему?“ и „на каком основании?“ у нас или ответа нет, или он до такой степени пошл, что стыдно теперь говорить» (там же, 654). В этих суждениях Налбандяна достаточно отчетливо выражено отрицательное отношение к позитивизму, понимание его основного порока — боязни теоретических обобщений, связанных с выяснением сущности явлений.
Отвергая позитивистский подход к науке и философии, Налбандян выступает и против истолкования философии как науки наук, как такой науки, которая содержит в себе все истины. Философские системы, претендующие на абсолютную истину, неизбежно обнаруживают антинаучность, умозрительность, догматизм. Налбандян подвергает резкой критике абстрактное, спекулятивное системотворчество, особенно характерное для идеалистов. «Все эти философы, — пишет он, — предписывают теорию за теорией, до сих пор еще наивно предполагая, что жизнь человека слагается по предначертанной теории… Много уже выстрадало человечество во имя всякого рода идеальных систем, на[д] которы[ми] оно теперь смеется, но некоторые еще в почете!» (там же, 644). Это замечание Налбандяна по своему духу близко к той оценке старых идеалистических философских систем, которую дал молодой К. Маркс. «До сих пор философы имели в своем письменном столе разрешение всех загадок, и глупому непосвященному миру оставалось только раскрыть рот, чтобы ловить жареных рябчиков абсолютной науки» (1, 1, 379).
