Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры - Шпет Густав Густавович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗

""' Для читателя должна быть ясна моя тенденция - избежать позиции субъективизма. Я отрицаю не только чистый философский субъективизм, по которому объективное определяется субъективным, но и вообше необходимую соотнесенность объекта и субъекта (объекты без субъектов прекрасно могут быть): равным образом, я ни в коем случае не отожествляю субъекта с так называемым «я» (из того, что познающее, мыс-

особыми качествами и свойствами: кто среди что. Субъект должен иметь собственную онтологию197. Ее подлинная сфера — в сущей и становящейся действительности, где только имеет место реализация идеи, замысла и прочего, реализация, осуществляемая «вещью» (субъектом) естественного порядка и действия, но социальной значимости, и в «вещь» (продукт труда и творчества) социально-культурного творческого значения. Сама по себе бездейственная идея претворяется в действенно-реальное и материально-очувсталенное бытие. Она — бездейственна, а поэтому для ее осуществления и требуется помощь и посредство деятельного субъекта, реализатора, агента, в котором (in quo) она как бы пребывает, как материя (ех qua), виртуально, и который сам актуален лишь в реализации идеи198, становящейся вещью-объектом (circa quod). И только в этом последнем виде мы и изучаем реальные вещи, потому что только так их видим, воспринимаем, понимаем. В них же и через них мы узнаем и вещи, — не только объект, но и субъект, т.е. sui generis, специфический объект; без этого воплощения в культурной реальности субъект лишен своих качеств sui generis и принимается как простой объект природы, как задача естественнонаучного изучения.

Что же дает нам понятие «объекта как субъекта»? - В искусстве, знании, языке, культуре, в осуществлении идеи вообще, он входит, как действительный вещный посредник между нею и природною вещью, но в продуктах своей действенности он воздвигает между собою и природою новый мир - социально-культурный, самим этим действием своим преобразуя и себя самого из вещи природной также в вешь социально-культурную. И таким образом, всякая социальная вещь

лящее и прочие «я» есть субъект, не следует, что всякий субъект есть «я»); наконец, я не определяю субъекта, как «единство сознания» (которое и есть единство сознания, а больше - ничего, тогда как действительный субъект включает в себя обширную сферу без- и подсознательного) См. мою статью «Сознание и его собственник (1916) в Юбилейном Сборнике проф. Г. И. Чел Панову. - Что касается проводимого в тексте различения, то для ясности замечу нижеследующее. Если субъект есть действительный субъект, вещь, то можно говорить и о фантазируемом субъекте, которому также приписать способность и акты фантазии. Но такой субъект, вследствие этого, не возвращается из своей отрешенности в действительность; его «субъективность» - фиктивная, квази-субьективность, в действительности - она объектное творчество какого-то действительного воображающего субъекта.

{rt Я считаю, что начало такой онтологии положено Авенариусом. С этой стороны учение Авенариуса, сколько мне известно, еще не разъяснено; поэтому-то и остается до сих пор непонятным и неоцененным все его учение «о зависимом жизненном ряде». Фатальное следствие феноменалистического истолкования Авенариуса! т Но не в реализации себя, как утверждает метафизика персонализма, ибо он, как вещь, всецело, по предпосылке самой же этой метафизики, естественная (психологическая), действует и испытывает воздействие, как и всякая вещь природы, по ее причинным законам.

может рассматриваться как объективированная субъективность (но реализованная идея - в виде социально-культурной объективной данности, предмет «истории»), и вместе, как субъективированная объектив-ность (социально-психологически насыщенная данность, предмет «социальной психологии»)199. Акты фантазии данного субъекта, точно так же, как все другие творческие и трудовые акты, объективируясь в продуктах труда и творчества, в языке, поэзии, искусстве, становятся культурно-социальными актами. Мы имеем дело всякий раз не только с реализацией идеи, но также и с объективированием субъективного, а вместе, следовательно, и с субъективированием объективного -в каждом произведении поэзии, как и во всех других областях творчества. Таким образом, источник, из которого мы можем почерпать знание субъективности, как такой, заключается ни в чем ином, как в самом продукте творчества2™. Нужно найти способы, которыми вскрывалась бы эта субъективность в точном и строгом смысле.

Выше мы говорили об отборе в образовании понятий, и в этом мы видели свободу научного творчества. То же самое теперь относится к образованию тропов («образов») по законам и алгоритмам внутренних поэтических форм, как форм, поэтически передающих фантазируемое, отрешенное бытие. Поскольку в поэтическом произведении речь идет

0 применении этих законов, как об осуществлении руководящих творчеством идей поэтичности и художественности вообще, под эгидою которых преобразуется предмет в «идеал», смысловое содержание в «сюжет», действительное в отрешенное, постольку мы имеем дело с объективною культурою — и в содержании, и в форме201. Их субъектив-

Ср. к первому - анализ процесса труда, а ко второму - понятие фетишизма товара, в первом томе «Капитала» К. Маркса: (1) В конце процесса труда получается результат, который в начале этого процесса существовал уже в представлении рабочего, существовал, так сказать, идеально. Человек не только изменяет формы вещества, лаиного природою; он вопющает также в этом веществе свою сознательную цель, которая, как закон, определяет его способ действия, и которой он должен подчинить свою волю» (курсив мой. - Г.ЯЛ). - (2) «Товар, с первого взгляда, кажется совершенно понятной, тривиальной вещью. Анализ его, однако, показывает, что эта вешь очень хитрая, полная метафизических тонкостей и теологических странностей.---стол остается деревом, обыкновенной чувственной вещью. Но как только он выступает в качестве товара, он тотчас превращается в чувственно-сверхчувственную вещь». ™ Разница, которую можно усмотреть между продуктом труда, как предметом потребления, и духовным продуктом творчества, и которая состоит в том, что первый в потреблении истребляется, а второй от потребления возрастает в ценности, - интересная и не лишенная принципиального значения проблема.

01 Когда Гегель (Aesthetik. I. S. 96 flf.) различает основные формы искусства (Kunstfor-men), - символическую, классическую, романтическую, - он определяет их как отношение содержания, идеи, и внешнего облика (Gestalt). Если принять во внимание, что означенное содержание, в противоположность чувственному содержанию видимого «облика», есть содержание внутреннее (Gehalt), т.е. внутренне же (идейно) уже оформленное, то формы искусства Гегеля и суть наши внутренние поэтические фор

ноешь может проистекать только из объективирующегося в них посредника, субъекта, и его социальной относительности, — из привносимого им, из собственных субъективных запасов почерпаемого, материала переживаний, восприятий, воспоминаний, апперцепции, эмоциональных рефлексов и т.д. Это и есть совокупность со-значений202, атмосферически окутывающих сферу называемых вещей, объективных значений, сообщаемых смыслов, мыслимых идей.

Если мы захотим обратиться к какому-нибудь эмпирическому факту, как его определяет естествознание, чтобы на его примере произвести принципиальную редукцию «случайного» и получить необходимую законосообразность, мы скоро убедимся, что в последней никакой субъект о себе не заявляет. И это - не потому, что такая редукция предполагает элиминацию индивидуального, а равным образом и не потому, что сама задача превращает «субъект» в объект. Последнее нас не должно затруднять, ибо мы уже исходим из положения, что субъект есть своего рода объект. А что касается первого соображения, то ведь ничто не мешает установлению понятия общего субъекта в виде «организма», «центральной нервной системы», «души», «энтелехии» и т.п. Действительная причина невозможности найти в принципиальной редукции за актами фантазии, мышления и т.д., в их раздельности или в их совокупности, что-либо их объединяющее, кроме самого формального единства сознания или переживаний, заключается в том, что, приступая к названной редукции, мы совершаем ее под некоторого рода условием. Таким условием является уже готовая элиминация самого субъекта. Этим-то и определяется, что всякое естественно-научное, включая сюда и обще-психологическое, исследование, с самого начала, необходимо абстрактно, а потому, в итоге, оно так беспомощно, когда его наивно привлекают для разрешения вопросов художественного и иного творчества203. Но почему же, если естествознание все-таки