Очерк теории познания Гетевского мировоззрения, составленный принимая во внимание Шиллера - Штайнер Рудольф (читать книги онлайн .txt) 📗
Кто этого не предпосылает, тот должен или видеть во всех мысленных соединениях лишь произвол субъективного духа, или предположить, что единство скрыто за переживаемым нами миром и оттуда заставляет нас неизвестным нам образом приводить многообразие к единству. В таком случае мы соединяем мысли, не понимая истинных причин устанавливаемой нами связи; тогда истина не познается нами, но навязывается нам извне. Всякую науку, исходящую из такой предпосылки, мы должны были бы назвать догматической. Мы еще вернемся к этому.
Каждое такое научное воззрение натолкнется на затруднения, когда ему понадобится указать причины, почему мы совершаем то или иное соединение мыслей. Ему придется отыскивать субъективные причины для сочетания вещей, объективная связь которых для нас остается скрытой. Почему я совершаю суждение, если сама вещь, требующая связи между понятиями подлежащего и сказуемого, не имеет ничего общего с этим моим вынесением суждения?
Кант сделал этот вопрос исходной точкой своих критических работ. В начале его "Критики чистого разума" мы находим вопрос: Каким образом возможны синтетические суждения а priori, т. е. как это возможно, что я соединяю два понятия (подлежащее и сказуемое), если содержание одного не заключается уже заранее в другом и если суждение это не есть только опытное суждение, т. е. установление одного единичного факта? Кант полагает, что такие суждения возможны лишь в том случае, если опыт может существовать только при условии их значимости. Итак, чтобы сделать такое суждение, для нас должна играть решающую роль возможность опыта. Если я могу сказать себе: опыт возможен, только если истинно то или иное синтетическое суждение а priori, -- тогда оно значимо. К самим же идеям это не применимо. По Канту, они не имеют даже и этой степени объективности.
Кант полагает, что формулы математики и чистого естествознания суть такие значимые синтетические суждения а priori. Он приводит, например, положение: 7 + 5 12. В7и5 отнюдь не содержится сумма 12, так заключает Кант. Я должен выйти за пределы 7-ми и 5-ти и обратиться к моему созерцанию, тогда я найду понятие 12-ти. Мое созерцание требует, чтобы 7 + 5 представлялось равным 12. Предметы моего опыта должны, однако, доходить до меня через посредство моего созерцания и, таким образом, подчиняться его законам. Чтобы опыт был возможен, такие положения должны быть верными.
Пред объективным размышлением все это искусственное мысленное здание Канта не может устоять. Нельзя допустить, чтобы в понятии подлежащего не было никакой точки опоры, приводящей меня к понятию сказуемого. Ибо оба понятия добыты моим рассудком и притом на вещи самой по себе целостной. Не надо обманываться. Математическая единица, лежащая в основе числа, не есть первичное. Первичное есть величина, которая есть столько-то кратное повторение единицы. Я должен предполагать величину, говоря об единице. Единица есть создание нашего рассудка, которое он отделяет от целого, подобно тому, как он отделяет действие от причины, субстанцию от ее признаков и т. п. Когда я мыслю 7 + 5, я, в действительности, держу в мыслях 12 математических единиц, но только не сразу, а в двух частях. Если я сразу представляю себе всю совокупность этих математических единиц, то это совсем то же самое. И это тождество я выражаю в суждении 7 + 5 12. Так же обстоит дело и с геометрическим примером, который приводит Кант. Ограниченная прямая с конечными точками А и В есть нераздельное целое. Рассудок мой может составить себе об этом двоякое понятие. Во-первых, он может понимать прямую как направление, во-вторых -- как путь между двумя точками А и В. Отсюда вытекает суждение: Прямая есть кратчайший путь между двумя точками.
Всякий акт суждения, поскольку члены, входящие в суждение, суть понятия, есть не что иное, как воссоединение того, что рассудок разъединил. Связь тотчас получается, как только мы обращаемся к содержанию понятий рассудка.
==
13. Познание
Действительность разложилась для нас на две области: на опыт и на мышление. Опыт можно рассматривать в двух отношениях. Во-первых, поскольку вся действительность вне мышления имеет форму явления, которая должна выступать в форме опыта. Во-вторых, поскольку в природе нашего духа, сущность которого ведь состоит в созерцании (т. е. в деятельности, направленной наружу), заложено то, что подлежащие наблюдению предметы вступают в поле его зрения, т. е. опять-таки даются ему путем опыта. Однако возможно, что эта форма данного не заключает в себе сущности вещи; в таком случае сама вещь требует, чтобы она сначала явилась в восприятии (опыте), дабы впоследствии показать свою сущность другой, выходящей за пределы восприятия, деятельности нашего духа. Но возможно также, что сущность заключена уже в непосредственно данном и что только благодаря второму обстоятельству, согласно которому все должно являться нашему духу как опыт, мы сразу не замечаем этой сущности.
Последнее имеет место при мышлении, первое -- при прочей действительности. При мышлении необходимо только преодолеть нашу субъективную ограниченность, чтобы понять самую суть его. То, что для, прочей действительности обосновано в объективном восприятии фактическим положением дел, а именно, что для объяснения ее необходимо преодолеть непосредственную форму проявления, -- это для мышления обосновано только в особенности нашего духа. Там сама вещь дает себе форму опыта, здесь это делает организация нашего духа. Там, постигая опыт, мы еще не охватываем всей вещи, здесь мы ее охватываем.
На этом зиждется дуализм, который должен быть преодолен наукою, мыслительным познанием. Пред человеком два мира, и он должен установить связь между ними. Один есть опыт, о котором он знает, что в нем содержится лишь одна половина действительности; другой есть законченное в самом себе мышление, в которое должна вливаться та внешняя, опытная действительность, дабы получилось удовлетворяющее нас мировоззрение. Если бы мир был обитаем только чувственными существами, то сущность его (его идейное содержание) навсегда осталась бы скрытой; законы, конечно, продолжали бы управлять мировыми процессами, но они не могли бы стать явлением. Для этого необходимо, чтобы между формой опыта и законом стояло существо, одаренное не только органами, воспринимающими чувственную, зависящую от законов форму действительности, но также и способностью воспринимать саму эту закономерность. С одной стороны к такому существу должен подступать чувственный мир, с другой -- его идейная сущность, и оно должно своей собственной деятельностью связать эти два фактора действительности.
Здесь мы с полной ясностью видим, что дух наш относится к идейному миру не как сосуд, заключающий в себе мысли, а как орган, который их воспринимает.
Он в такой же мере орган восприятия, как глаз и ухо. Мысль относится к нашему духу так же, как свет к глазу, как звук к уху.
Никому не придет в голову смотреть на цвет как на что-то, раз навсегда отпечатлевшееся в глазе и как бы приставшее к нему. Относительно же духа это воззрение является даже господствующим. В сознании, говорят, о каждой вещи слагается известная мысль, которая затем остается в нем и по мере надобности из него извлекается. На этом основана даже особая теория: будто мысли, которых мы в данный момент не сознаем, сохраняются внутри нашего духа, но только находятся за порогом сознания.
Эти причудливые взгляды тотчас же рассеются, если вспомнить, что идейный мир есть сам себя определяющий мир. Что может это само себя определяющее содержание иметь общего с множественностью сознаний? Ведь нельзя же допустить, что оно определяет себя в неопределенной множественности так, чтобы всегда одна часть этого со держания была независима от другой! Поэтому совершенно ясно: мысленное содержание таково, что для его выявления необходим вообще только духовный орган, но число одаренных этим органом существ безразлично. Таким образом, неограниченное количество духовно одаренных индивидов может предстоять одному мысленному содержанию. Итак, дух воспринимает мысленное содержание мира как орган восприятия. Существует лишь одно мысленное содержание мира. Наше сознание не есть способность создавать мысли и сохранять их, как это очень многие думают, но способность воспринимать мысли (идеи). Гете так прекрасно выразил это словами: "Идея вечна и единственна; то, что мы употребляем также множественное число, устроено нехорошо. Все, что мы воспринимаем и о чем мы можем говорить, это лишь проявления идеи; мы высказываем понятия, и в этом смысле идея сама есть также понятие".
