Комментарии к жизни. Книга вторая - Кришнамурти Джидду (версия книг TXT) 📗
Деятельность веры является запутывающей и разрушительной. Сначала она может казаться организованной и созидательной, но в ее следах остается конфликт и страдание. Каждый вид веры, религиозной или политической, мешает пониманию взаимоотношений, а без этого понимания не может быть никакого взаимодействия.
Молчание
Машина была мощной и хорошо отлаженной. Она легко переезжала холмы, ехала без дребезжания, и датчики были в порядке. Дорога круто поднималась из долины и проходила между апельсиновыми садами и высокими, широко раскинувшимися деревьями грецкого ореха. С обеих сторон дороги сады простирались на полные сорок миль, до самого подножия гор. Становясь прямой, дорога проходила через один или два маленьких городишка, и затем продолжалась по открытой сельской местности, которая казалась ярко-зеленой от люцерны. И снова, извиваясь по многочисленным холмам, дорога наконец уходила в пустыню.
Дорога стала ровной, гул двигателя тихим, а уличное движение было очень слабым. Возникало удивительное осознание сельской местности, изредка проезжавшего мимо автомобиля, дорожных знаков, чистого синего неба, собственного тела, сидящего в автомобиле. Ум затих. Но это не было спокойствием после утомления или расслаблением, это было внимательное умиротворение. Не было никакого умысла в молчании ума. Не было никакого наблюдателя этого спокойствия, переживающий полностью отсутствовал. Хотя отрывками велась беседа, в этой тишине не возникало никакого колебания. Слышался рев ветра, когда автомобиль несся вперед, и все-таки это спокойствие было неотделимо от шума ветра, от звука автомобиля и от произнесенного слова. У ума не было никакого воспоминания о предыдущем спокойствии, о той тишине, которую он знал до этого. Он не сказал: «Это есть спокойствие». Не было никакого словесного определения, которое является только признанием и подтверждением некоторого подобного опыта, поскольку не было никакого словесного определения этому, мысль отсутствовала. Никакой записи об этом не было, и поэтому мысль оказалась неспособна уловить эту тишину или подумать о ней, так как слово «тишина» не означает тишину. Когда нет подходящего слова, ум не может работать, поэтому переживающий не может зарегистрировать это как средство для дальнейшего удовольствия. В этом ощущении не было никакого процесса сбора информации и даже не было поиска приближенного значения или уподобления. Движение ума полностью отсутствовало.
Автомобиль остановился у дома. Лай собаки, разгрузка автомобиля и общее волнение никоим образом не затрагивали эту необыкновенную тишину. Не было никакого волнения, и спокойствие продолжалось. Среди сосен гулял ветер, тени становились длинными, вдали среди кустарников кралась дикая кошка. В этой тишине было движение, и движение не было отвлечением. Не было никакого фиксированного внимания, чтобы быть отвлеченным. Отвлечение возникает, когда интерес перемещается с главного. Но в этой тишине было отсутствие заинтересованности, и не было никакого далекого ухода от действительности. Движение не происходило вне тишины, а было внутри нее. Это была неподвижность, не вызванная смертью, затуханием, а жизнью, в которой было полное отсутствие противоречия. Большинству из нас борьба между болью и удовольствием, побуждение к деятельности придает смысл жизни. А если это побуждение убрать, мы бы были в растерянности и скоро распались бы. Но эта неподвижность и ее движение были творчеством, вечно обновляющим себя. Это было движение, которое не имело никакого начала и никакого окончания. Это была вечность. Движение подразумевает время. Но здесь не существовало никакого времени. Время – это больше и меньше, близко и далеко, вчера и завтра. Но в этой неподвижности всякое сравнение прекращалось. Это не была тишина, которая заканчивается, чтобы начаться снова. Не было никакого повторения. Множественные уловки хитрого ума полностью отсутствовали.
Если бы эта тишина была иллюзией, она бы имела какое-то отношение к уму. Ум либо отклонил бы ее, либо уцепился бы за нее, логически опроверг бы ее или с тонким удовлетворением отождествил бы себя с ней. Но так как он не имеет никакой взаимосвязи с этой тишиной, ум неспособен принять или отвергнуть ее. Ум может оперировать только собственными проецированиями, тем, что находится в нем самом. Но у него нет никакой взаимосвязи с вещами, которые не его собственного происхождения. Эта тишина не принадлежала уму, поэтому ум неспособен искусственно воссоздать ее или отождествить себя с ней. Содержание этой тишины нельзя измерить словами.
Отказ от богатства
Мы сидели в тени большого дерева, любуясь зеленой долиной. Суетились дятлы, муравьи длинной очередью носились туда-сюда между двумя деревьями. С моря дул ветер, принося издали запах дыма. Горы были синими и сонными. Часто они казались такими близкими, но теперь они были далеко. Маленькая птица пила из небольшого водоема, образовавшегося из-за прохудившейся трубы. Две серых белки с большими густыми хвостами гонялись друг за другом вверх и вниз по дереву. Они то поднимались на вершину, то спускались вниз, несясь с безумной скоростью почти до земли, и затем поднимались снова.
Когда-то он был очень богатым человеком, но отказался от своего богатства. Он обладал крупным имуществом и наслаждался грузом своей ответственности, поскольку он был щедрым и не слишком жестокосердным. Он давал без ограничений и забывал о том, что дал. Он был добр к своим помощникам, заботился об их благе и легко получал прибыль в мире, который прогибался от зарабатывания денег. Он отличался от тех, чьи счета в банке и инвестиции значительнее их самих, от тех, кто одинок и боится людей и их нужд, кто изолирует себя в специфической атмосфере собственного богатства. Он не был угрозой для своей семьи и при этом он не уступал легко, он имел много друзей, но не потому что был богат. Он рассказывал, что отрекся от своего имущества, потому что его вдруг осенило, какой совершеннейшей глупостью были его бизнес и богатство. Теперь у него не было ничего, кроме нескольких вещей, и он пробовал жить просто, чтобы понять жизнь, узнать, есть ли кроме потребностей физических кое-что еще.
Довольствоваться немногим сравнительно легко, быть свободным от бремени земных вещей нетрудно, когда находишься в путешествии, в поисках чего-то. Необходимость внутреннего поиска избавляет от волнения о собственном имуществе, но быть свободным от внешних вещей не означает простую жизнь. Внешняя простота и порядок не обязательно означают внутреннее спокойствие и простодушие. Хорошо быть простым внешне, поскольку это действительно дает некоторую свободу, это жест прямоты. Но почему мы неизменно начинаем с внешней, а не с внутренней простоты? Для того чтобы убедить себя и других в нашем намерении? Почему мы должны убеждать себя? Освобождение от вещей требует интеллектуального развития, а не жестов и убеждений. Если осознать все значение многочисленных материальных благ, то это самое осознание освобождает, и тогда нет никакой потребности в драматических утверждениях и жестах. Так происходит, когда интеллектуальное осознание не функционирует так, что мы прибегаем к дисциплине и отрешенности. Акцент делается не на «много» или «мало», а на интеллекте. И интеллектуальный человек, довольствуясь малым, освобождается от материального бремени.
Но довольствование малым – это одно, а простота – совсем другое. Желание довольствования малым или желание простоты опутывает. Желание порождает сложность. Довольствование малым приходит с осознанием того, что есть, а простота со свободой от того, что есть. Хорошо быть внешне простым, но намного более важно быть внутри простым и ясным. Ясность не проникает через полный условностей и целеустремленный ум, ум не может достичь ее. Ум может приспособиться, может организовать и привести свои мысли в порядок, но это – не ясность или простота.
Действие воли приводит к замешательству, потому что воля, как бы ни была она возвышенна, – это все-таки инструмент желания. Воля быть, стать, даже разумная и благородная, может указать направление, может очистить путь среди беспорядка. Но такой процесс ведет к изоляции, а ясность не может проникнуть через изоляцию. Действие воли может временно осветить ближайший передний план, необходимый для простой деятельности. Но оно никогда не сможет прояснить внутренние причины, так как сама воля – это результат этих самих внутренних причин. Внутренние причины растят и питают волю, а воля может усилить их, повысить их потенциальные возможности, но очистить вас от внутренних причин она никогда не сможет.
