Аксиомы религиозного опыта - Ильин Иван Александрович (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Люди, гоняющиеся за «мистическими экстазами» и «сверхчеловеческими восторгами», ищущие «экзотики» и «оргиазма», идут мимо основного и существенного, мимо классически-простых и трезвенно-смиренных, здоровых глубин религиозного опыта – в страну болезненных напряжений, нетрезвых посягательств и несмиренных претензий. Они как бы уклоняются от «черного хлеба» и требуют «пряностей»; они хотят, оставаясь в мире, уйти от тех заданий, которые возложены Богом на в-мир-пребывающего человека; они посягают на воображаемое ими «генеральское звание», не желая быть «солдатом» и забывая, что «генерал» есть лишь разновидность «солдата». И если действительно существует тот религиозный «ранг», на который они посягают, то приобрести его можно, только начавши с «простейшего» задания Божия.
3
Религиозное «приобщение Свету» имеет в жизни великое множество различных путей и форм, – столько же, сколько есть различных молитв, а молитв столько же, сколько есть различных человеческих состояний, совместимых с искренним обращением к Богу. [297] Исчислить эти духовные обращения или восхождения к Богу – невозможно. Но есть некоторые основные пути, которые открываются религиозному человеку и которые должны быть признаны самыми существенными (как бы классическими), драгоценными и плодотворными. Таковы: живое чувство Божьего всеведения и вездеприсутствия; духовная любовь; совестное делание; церковные таинства, в особенности Евхаристия; и, наконец, тайнорождение в смерти.
Идея о том, что Бог «все ведает» или «все видит», есть одна из основных идей религиозного опыта, встречающаяся в самых различных религиях. Это не выдуманная доктрина, а живое и естественное чувство, само собой возникающее в душе религиозного человека. Оно связано с возникновением и образованием «религиозной Купины», [298] и далее, со способностью религиозного человека воспринимать во всех делах и обстояниях жизни – лучи Божией благодати или Божьего «присутствия».
Раз сложившаяся и утвердившаяся в душе «религиозная Купина» испытывается человеком не как чисто-личное душевное состояние или обстояние, но как «дверь» к Богу, как «место предстояния» Ему, и, более того, как «место» таинственного «присутствия» Его благодати. Человек молится, религиозно созерцает, судит себя и принимает судьбоносные решения своей жизни, «уходя» в это центральное огнилище своей души, в котором его душа чувствует себя «взятой» в воспламенение самого Духа (αὐτὸ τὸ πνευ̃μα). И вот лучи этой вечно присутствующей Купины пронизывают все состояния и обстояния личной жизни. Она переживается как своего рода всеосвещающее и всевидящее Око Божие, от которого ничто в душе не может укрыться. Главное первее неглавного. Священное есть субстанция несвященного. Свет огня разгоняет тьму. «Купина» по самому существу своему проникает лучами своими во все закоулки души. Напрасно пытаться скрыть от нее что-либо: можно воображать, что она «не все видит», но однажды эта иллюзия будет разоблачена.
У древних балтийских славян бог «Световид» изображался в виде великой человеческой фигуры с четырьмя лицами, смотрящими во все стороны и видящими все совершающееся. Сенека пишет: «От Божества ничто не может быть скрыто: оно присутствует в наших сердцах, оно входит в наши мысли». У Эпиктета читаем: «Если ты закроешь двери и погасишь свет в своей комнате, не говори себе, что ты один, – Бог в твоей комнате, а также твой ангел-хранитель. Не верь, что они нуждаются в свете, чтобы видеть, что ты делаешь». Это понятно, ибо свет духовный не угасим и земная темнота перед ним бессильна. Марк Аврелий утверждает: «Бог зрит Руководящее Начало каждого из нас в обнажении от материальной оболочки, коры и наростов» (op. cit. ХII, 2). Император Константин вскоре после своего обращения сознавался в письмах к епископам, что в первые годы царствования грешил иногда против справедливости, «так как думал, что тайны его души скрыты от очей Божиих». Именно в этом смысле пламя Купины переживается как Око Божие, так, что все озаренное ее светом «видно» и «ведомо» Богу. Когда же человек научается «слышать» и «видеть» во всем веяние Благодати и, возводя ее лучи и дары к сущему о себе Божеству, испытывает «всепроникновение» Бога и говорит о «вездесущии Божием», то всеве́дение и всеви́дение Божества становится для него едва ли не основной аксиомой бытия.
Но именно отсюда возникает в нем уверенность, что ему открыта величайшая и богатейшая возможность «приобщения Свету»; – что если он не осуществляет эту возможность до конца или же пользуется ею мало, то не потому что «ее нет», не потому что откровение Божие скудно и скупо, но только потому что он сам не умеет или не хочет жить им, благодарно «упоеваясь» ее радостью. Дары Божества щедро даются человеку: они светят ему везде и отовсюду, во внутреннем мире и во внешнем; они как бы ждут его взора, его восприятия, его сердца и его разумения; они взывают к его свободному обращению и приятию. И если они не доходят до него, то именно в силу его личной неспособности, неумения или нежелания.
Посему можно сказать, что «приобщение Свету» предлагается человеку непрерывно, во всем, отовсюду, через все. И духовно зрячий человек, предаваясь этому приобщению, – намеренно и ненамеренно, – созидает в себе некую центральную «приобщенность», которая живет в нем всежизненно в виде духовной «Купины», не угасает в его душе ни при каких обстоятельствах и судьбо-изменениях его жизни и несет ему Божии дары отовсюду. [299]
4
Естественно, что эта приобщенность вызывает в религиозном человеке те особые состояния и акты, о которых мы только что упомянули. Первое из них есть сила духовной любви. [300]
Когда мы говорим о духовной любви, то мы отнюдь не противопоставляем ее – плотской любви или душевной любви, как несовместимое – несовместимому. Ибо духовная любовь, при всем своем высшем значении, при всей своей высшей ценности и силе, совсем не исключает ни душевной, ни телесной любви: она может «облекаться» и в душу, и в тело, подобно тому как сам человеческий дух живет в обличии индивидуальной души и в чувственном образе индивидуального тела.
Духовная любовь пленяется качеством, достоинством, совершенством предмета, и притом – не мнимым, не призрачным и не сводимым к личному «вкусу». Она ищет и находит то, что на самом деле хорошо; и прилепляется к нему. Но то, что «на самом деле хорошо» – есть всегда излучение и присутствие Божией благодати. Поэтому духовная любовь идет благодатными путями и приходит прежде всего к Богу; к Богу и она прилепляется; и, прилепившись к Нему, живет Его лучами, их отыскивает, узнает и полюбляет во всем – в мире и в людях. Это есть боголюбивая любовь. Она сохраняет свое направление и свою природу во всех своих проявлениях. Все, что она полюбляет, и всех, кого она полюбляет, – она находит, приемлет и любит богопреданными, богоосмысленными силами души. Она – по основной заповеди Христа (Мф 22:37; Мк 12:30–33; Лк 10:27) – сначала восходит цельно к Богу, а потом нисходит от Него к людям и к миру. И потому она ви-дит в людях – сынов Божиих и своих братьев в Боге, а в мире и его явлениях – Богом созданные и Богом (изнутри и извне) осиянные вещи. И подобно тому как сам человек не есть просто дух, но живет в великом осложнении, как одушевленный и овеществленный дух, так и любовь его, став духовной любовью, может осуществляться как духовно-душевная и как духовно-телесная любовь, так, что ни ее духовная душевность, ни ее духовная телесность не будут угашать ее боголюбивую природу. Можно понять человека, который не надеется на такое осуществление в своей жизни и потому предпочитает попытаться любить только духовно, отказавшись от душевной и от плотской любви; но не следует создавать учение о том, что душевная и плотская любовь не могут иметь боголюбивую природу и потому должны быть признаны «греховными».
