Собрание сочинений, том 21 - Маркс Карл Генрих (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Но тут приплелся Наполеон Малый и потребовал своего вознаграждения. Во время войны он мог бы взять на Рейне все, что хотел: не только вся территория, но и крепости были беззащитны. Он колебался; он ожидал затяжной войны, изматывающей обе стороны, а тут последовали эти быстрые удары: Австрия была сломлена в восемь дней. Он потребовал сначала то, что Бисмарк назвал генералу Говоне как возможную компенсацию, — рейнскую Баварию и рейнский Гессен с Майнцем. Но этого Бисмарк теперь уже не мог бы дать, даже если бы захотел. Огромные военные успехи возложили на него новые обязанности. С того момента как Пруссия взяла на себя защиту и охрану Германии, она уже не могла продать иностранцам ключ к Среднему Рейну — Майнц. Бисмарк ответил отказом. Луи-Наполеон был готов поторговаться; он потребовал только Люксембург, Ландау, Саарлуи и Саарбрюккенский угольный район. Но и этого Бисмарк теперь уже не мог уступить, тем более, что на этот раз претензии были предъявлены и на прусскую территорию. Почему Луи-Наполеон сам не совершил захвата в подходящий момент, когда пруссаки были прикованы к Богемии? Так или иначе, но из компенсации в пользу Франции ничего не вышло. Что в дальнейшем это означало войну с Францией, Бисмарк знал, но как раз этого-то он и хотел.
При заключении мира Пруссия не использовала на этот раз благоприятной ситуации так бесцеремонно, как она обычно это делала в момент удачи. Для этого были достаточные основания. Саксония и Гессен-Дармштадт были втянуты в новый Северогерманский союз и уже поэтому были пощажены. К Баварии, Вюртембергу и Бадену следовало отнестись снисходительно потому, что Бисмарк собирался заключить с ними тайные оборонительные и наступательные союзы. А Австрия — разве Бисмарк не оказал ей услуги тем, что рассек мечом традиционные путы, связывавшие ее с Германией и Италией? Разве не создал он ей впервые, наконец, столь долгожданное независимое положение великой державы? Разве он в самом деле не лучше самой Австрии понимал, что пойдет ей на пользу, когда победил ее в Богемии? Разве Австрия, здраво рассуждая, не должна была убедиться, что географическое положение и территориальная близость обеих стран превращали объединенную
Пруссией Германию в ее необходимую и естественную союзницу?
Так в первый раз за все время своего существования Пруссия смогла окружить себя ореолом великодушия, — потому что отказывала себе в колбасе ради ветчины.
На богемских полях сражений была разбита не только Австрия, но и немецкая буржуазия. Бисмарк доказал ей, что он лучше ее самой знает, что для нее выгоднее. О продолжении конфликта со стороны палаты нечего было и думать. Либеральные притязания буржуазии были похоронены надолго, зато ее национальные требования выполнялись с каждым днем все в большей мере. С удивлявшей ее самое быстротой и точностью Бисмарк осуществлял ее национальную программу. И, показав ей осязательно in corpore vili — на ее собственном мерзком теле — ее дряблость и отсутствие энергии и вместе с тем ее полную неспособность реализовать свою собственную программу, он, разыграв великодушие и по отношению к ней, вошел в палату, теперь фактически обезоруженную, с законопроектом о снятии ответственности за антиконституционное правление во время конфликта. Растроганная до слез палата одобрила этот, теперь уже неопасный прогресс [512].
Тем не менее, буржуазии напомнили, что при Кёниггреце [513] была побеждена и она. Конституция Северогерманского союза была скроена по шаблону прусской конституции, в том истинном ее толковании, которое она получила в конституционном конфликте. Отказ от вотирования налогов был воспрещен. Союзный канцлер и его министры назначались прусским королем независимо от какого-либо парламентского большинства. Утвердившаяся благодаря конфликту независимость армии от парламента была сохранена и по отношению к рейхстагу. Зато у членов этого рейхстага было горделивое сознание, что они избраны на основе всеобщего избирательного права. Об этом обстоятельстве напоминал им также, правда неприятным образом, вид двух социалистов, которые сидели среди них [А. Бебеля и В. Либкнехта. Ред.]. Впервые социалистические депутаты, представители пролетариата, появились в составе парламента. Это было грозное предзнаменование.
На первых порах все это не имело значения. Теперь задача состояла в том, чтобы закрепить и использовать в интересах буржуазии вновь обретенное государственное единство — пусть только Северной Германии — и посредством этого заманить в новый союз и южногерманских буржуа. Союзная конституция изъяла важнейшие в экономическом отношении отрасли законодательства из компетенции отдельных государств и передала их в ведение Союза, а именно: единое гражданство на всей территории Союза и свобода передвижения по этой территории, право на жительство, законодательство в области промышленности, торговли, таможенных пошлин, судоходства, монетного дела, мер и весов, железных дорог, водных путей сообщения, почты и телеграфа, патентов, банков, всей иностранной политики, консульств, охраны торговли за границей, санитарной полиции, уголовного права, судопроизводства и т. д. Большая часть этих вопросов была теперь быстро урегулирована законодательным путем и в общем в либеральном духе. Так были уничтожены, наконец, — наконец-то! — наиболее уродливые проявления системы мелких государств, больше всего мешавшие капиталистическому развитию, с одной стороны, и властолюбивым замыслам Пруссии — с другой. Но это было отнюдь не всемирно-историческим достижением, как громогласно трубил об этом становившийся теперь шовинистом буржуа, а лишь очень, очень запоздалым и несовершенным подражанием тому, что было сделано французской революцией еще семьдесят лет тому назад и что все другие культурные государства давно осуществили. Вместо того чтобы хвастать, следовало бы стыдиться того, что «высокообразованная» Германия пришла к этому после всех.
За весь этот период существования Северогерманского союза Бисмарк охотно шел навстречу буржуазии в экономической области и даже при обсуждении вопросов о компетенции парламента показывал железный кулак только в бархатной перчатке. Это была его лучшая пора; временами даже можно было усомниться в его специфически прусской ограниченности, в его неспособности понять, что в мировой истории имеются также и другие, более мощные силы, чем армии и опирающиеся на них дипломатические интриги.
Что мир с Австрией был чреват войной с Францией, это Бисмарк не только знал, — он этого и хотел. Именно эта война и должна была предоставить средства для того, чтобы завершить создание прусско-германской империи, которого требовала от него германская буржуазия [Еще до войны с Австрией на вопрос министра одного из средних германских государств по поводу его, Бисмарка, демагогической немецкой политики последний ответил, что он, вопреки всем фразам, выбросит Австрию из Германии и взорвет Германский союз. — «И что же, вы думаете, что средние германские государства будут спокойно смотреть на это?» — «Вы, средние германские государства, не сделаете ровно ничего». — «А что станется после этого с немцами?» — «Я поведу их тогда в Париж и объединю их там». (Рассказано в Париже накануне войны с Австрией упомянутым министром и опубликовано во время этой войны в газете «Manchester Guardian» [514] ее парижской корреспонденткой г-жой Крофорд.)]. Попытки постепенно преобразовать таможенный парламент [515] в рейхстаг и мало-помалу втянуть таким образом южные государства в Северный союз провалились, встретив громкий возглас южногерманских депутатов; никакого расширения компетенции! Настроение правительств, только что потерпевших поражение на яоде сражения, было не более благоприятно. Лишь новое, наглядное доказательство того, что Пруссия не только намного сильнее их, но и достаточно сильна, чтобы их защитить, — следовательно, только новая общегерманская война могла быстро привести их к капитуляции. И к тому же пограничная линия по Майну [516], о которой заранее состоялся тайный сговор между Бисмарком и Луи-Наполеоном, после победы казалась навязанной Пруссии этим последним; объединение с Южной Германией было поэтому нарушением формально признанного на этот раз за французами права на раздробление Германии, было поводом к войне.
