Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры - Шпет Густав Густавович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
1.3 Humboldt W. ν. Uebcr dic dcs menschlichen Sprachbaues... § 8. S. 56-57.
1.4 Ibidem. § 8.
1.5 Ibidem. S. 63, cp. S. 97.
1.6 Ibidem. § 11.
1.7 Термин взят не по внешней только аналогии с математическим понятием алгоритма; математический алгоритм есть внутренняя логическая форма математического языка.
Такого рода алгоритмы суть также формы образования понятий, и, следовательно, диалектики самого смысла, динамические законы его развития, творческие внутренние формы, руководящие понимающим усмотрением смысла в планомерном отборе элементов, но допускающие свободу в установлении той или иной планомерности, ничем, кроме правды сообщения и соответствия предмету его, не вынуждаемой и не побуждаемой. Под принуждением со стороны самого предмета здесь следует разуметь не пассивное отражение его статически формальных особенностейП8, а живую диалектическую передачу действительного, как оно есть, с определяющим его, именно как действительное, разумным. Поэтому-то в сфере словесно-логических структур последним источником творчества надо признать имманентное ему разумно-действительное, и его конститутивные, а не только направляющие, законы. Здесь должна быть обеспечена словесно-логическому культурному сознанию свобода творчества, во всяком случае, не меньшая, чем та свобода творчества, которая руководится внутренними поэтическими законами в области художественной фантазии119.
Наличием указанной свободы в достаточной степени гарантируется то разнообразие живых языков, которое характеризуется не только запасом звукового материала их, но также богатством формообразования во всех сферах языкового проявления. Мнимое противоречие этого разнообразия, с одной стороны, и кажущегося единообразия чистой интеллектуальной деятельности, с другой стороны, затрудняло уже Гумбольдта, как мы видели, и ставило в совершенный тупик его истолкователей, боявшихся прямого отожествления внутренних языко
" Формальные особенности самого предмета устанавливаются онтологией отвлеченно и независимо от их мыслимости. Может, поэтому, возникнуть подозрение, что, как такие, т.е. прямо не мыслимые, или не входящие в состав смысла-содержания, они и не отражаются на формах слова-знака. Если бы такое предположение было правильно, оно побуждало бы нас к субъективистическим выводам кантианского типа. Но лумаю, что оно - неправильно. Если «содержание» действительности передается лишь в диалектическом развитии слова-понятия, то ее онтологические формы принудительно определяют форму слова уже с самого зарождения словесно-выразительной интенции. Нужно только иметь в виду не формы «элементов» и «отдельных» членов речи, а общее ее движение и развитие. «Составление плана», построения, композиции, непременно испытывают принуждение со стороны формально-онтологических особенностей самого предмета: пространственное расположение, группировка, временная и причинная последовательность, одно-(временность, группировка по отрезкам времени, в последнем случае синхронистика) и т.п.
114 Шпрангер также интерпретирует понятие формы у Гумбольдта: «Form bedeutet also. wie Sommer und Kuhnemann mit Recht hervorgehoben haben, keineswegs Inhaltlosigkeit. sondern ein geistiges, lebendiges Vernunftprinzip, das aus den Tiefen unseres einheitlichen Bewusstseins entspringt und mehr als eine blosse Ordnungskategorie darstellt». Цит. по: Spranger Ed. Wilhelm von Humboldt und die Humanitatsidee. Brt, 1909. S. 332.
вых форм с формами логическими120. Я думаю, что вышеприведенными разъяснениями препятствия к тому устраняются. Словесно-логические, внутренние формы, как формы форм, понимаемые как алгоритмы, суть необходимые и постоянные законы «образования слов-понятий», но само это образование, подчиняясь законам, как принципам отбора, свободно в этом отборе и его путях, поскольку вообще может быть свободен выбор средств к данной или заданной цели. Звуковое богатство языка, богатство его внешних форм, respective, их заместителей, создающих благоприятную основу для так называемых грамматических аналогий, есть богатство средств, среди которого производится отбор и выбор. И в то же время, другими словами, это и есть не что иное, как употребление, - в целях мышления, сообщения и понимания, - звуковых и грамматических форм и материалов язы
120 Ср., например, искренние недоумения Штейнталя: Steinthal Η. Charakteristik der hauptsachlichsten Typen des Sprachbaucs. Brl., 1860. S. 43-44 (2. Bearbeitung seiner Klassi-fication der Sprache); Steintha/ H. Die Klassifikation der Sprachen, dargestellt als die Entwicklung der Sprachidee. ВН., 1850. S. 30-31. При предпосылках отвлеченной (от языка) логики недоумения Штейнталя очень показательны; чтобы подчеркнуть важность разъяснения, которое я делаю в тексте, укажу источники беспокойства Штейнталя. Штейнталь сопоставляет заявления Гумбольдта и сопровождает их собственными репликами. - Гумбольдт (Humboldt W. ν. Ueber die Verschiedenheit des menschlichcn Sprachbaues... § 11. S. 109. - У Штейнталя страницы по другому изданию, я и здесь ссылаюсь на издание Потта): «Общие отношения, подлежащие обозначению в отдельных предметах [nomen, verbumj, и грамматические окончания покоятся большей частью на всеобщих формах созерцания и логического упорядочения понятий». - Штейнталь: «"Большей частью", и значит все-таки не целиком, вводится из эмпирической практики; и как неопределенно выражение "покоятся"». - Гумбольдт (Ibidem. § 18, S. 193); «Грамматическое формование возникает из законов мышления с помощью языка, и покоится на совпадении (die Congruenz) с ними звуковых форм. - Штейнталь: Но что значит «законы мышления с помощью языка?» разве есть иные законы, чем законы мышления просто? - Гумбольдт (Ibidem. § 9. S. 63): «Употребление (т.е. внутренняя форма) основывается на требованиях, предъявляемых мышлением к языку, из чего проистекают общие законы последнего». - Штейнталь. Но что это за требования? Как мышление приходит к ним? Как удовлетворяет их язык? Как возникают грамматические категории из логических? Во всех приведенных случаях Гумбольдт отличает формы языка от форм мышления, но вот - напротив, - Гумбольдт (Ibidem. § 10. S. 95): «Общие отношения принадлежат большей частью формам самого мышления», -Штейнталь: следовательно, формы мышления - те же, что и внутренние языковые формы, и последнее наименование вводится лишь, поскольку они отпечатлеваются во внешних звуковых формах, но тогда и другие приведенные места (особ. Ibidem. § 18. S. 193) нужно понимать так, что грамматическое формирование - только запе-чатление мыслительных форм в звуковых формах, вследствие чего мыслительные формы становятся внутренними языковыми формами. - Вот этого-то Штейнталь и не хочет признать, а потому приходит к выводу, что «отношение грамматических форм к логическим у Гумбольдта неясное, а следовательно, и вообще отношение между языком и мышлением недостаточно определенно. А потому он и не мог узнать сущности, объема и ценности различения языков». Цит. по: Steinthal Η. Die Klassifikation der Sprachen, dargestellt als die Entwicklung der Sprachidee. Brl., 1850. S. 30-31.
ка. - употребление - свободное и разнообразное при постоянстве, правильности и планомерности путей, методов, приемов. В этом -действительный источник разнообразия языков по типам, нациям, эпохам, группам и индивидам, при полном действии и всеобщих словесно-логических законов и общих эмпирических грамматических тенденций всех этих отдельных языков.
Возникает вопрос: чем же движется само употребление, как данный эмпирический факт, т.е. само образование слова-понятия в каждом данном случае, создавая ему его единственность чисто эмпирического и практического средства? - Гумбольдт дает на это, на мой взгляд, достаточный ответ: существует особое внутреннее чувство языка (der innere Sprachsinn), хорошо знакомое каждому из личного опыта, в особенности, когда возникает сомнение в «правильности того или иного слова или формообразования и употребления, в уместности его, в пригодности и т.п. И Гумбольдт, по-видимому, отдавал себе отчет в том месте, которое это чувство занимает в языковом сознании. Оно не есть свойство самого словесно-логического сознания как такого, его чистой законосообразности, иначе оно было бы непонятно именно как основа разнообразия. Гумбольдт ищет его, как признака, свойства самого действительного, эмпирического человека, хотя и признает за ним значение языкового принципа. «В языке, — говорит он, — поскольку он действительно проявляется у человека, различаются два конститутивных принципа: внутреннее чувство языка (под которым я понимаю не особую силу, а всю духовную способность в отношении образования и употребления языка, следовательно, только направление [тенденцию!] и звук, поскольку он зависит от свойства органов и покоится на уже доставшемся нам по наследству»121. И в согласии с этим: «Чувство языка должно содержать нечто, что мы не можем объяснить себе в отдельных случаях, некоторое инстинк-тообразное предчувствие (ein Vorgeffihl) всей системы (звуков), в которой будет нуждаться язык в данной его индивидуальной форме»122.
