Философия в систематическом изложении (сборник) - Коллектив авторов (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
В течение последних десятилетий произошла перемена в настроении: философией опять стали интересоваться, и кажется даже, будто близится новый философский век. Позитивизм, господствовавший в середине XIX столетия, вынужден отступить по всей линии; он оставляет свои позиции как в области церкви и государства, религии и права, так и в области науки, если говорить о том позитивизме, который надеялся, что точные науки разрешат все мировые и жизненные загадки.
Нельзя отрицать того, что отчасти здесь сыграло роль известного рода разочарование. Доносящийся с Запада крик о «банкротстве науки», не соответствующий истине в другом отношении (о банкротстве наук сейчас не приходится говорить, потому что сокровищницы их никогда еще не были так полны, как теперь, и, пожалуй, можно даже говорить об их переполнении) все же содержит в себе момент истины: науки не оправдали всех тех надежд, какие возлагались на них предшествовавшим поколением; они не дали ни цельного общего воззрения на вещи, ни прочного жизнепонимания и жизненной нормы. Найдутся и такие, которые скажут, что, чем больше науки развивались, тем больше они создавали неясностей. Биология, физиология, анатомия мозга – всякий прогресс познания ставил человека пред новыми, еще большими загадками. Вспомним, например, о проблемах воспроизведения и наследственности, строения и жизни клеток: никто уже больше не верит, что дарвинизм разрешил все загадки, которые природа заложила в жизнь, разве только великий метафизик против воли в Иене. То же – в физике и химии: решение какой-либо проблемы всякий раз выдвигало новые, более трудные проблемы; всякий прогресс познания опять подвергает сомнению старые основы, казавшиеся закрепленными навеки; почти все основные понятия, которыми прошлое поколение еще оперировало как вечными истинами, ныне опять поколеблены; неизменные атомы и исключительно механический способ действия природы, даже закон сохранения энергии – ничто теперь не защищено от скептических размышлений и сомневающихся исследований. Постепенно утверждается, по-видимому, то воззрение, что в этой области все понятия и законы являются только средствами мышления, временно пригодными для формулирования явлений.
Не иначе обстоит дело и в области исторических наук. Историческая и филологическая науки работали неустанно и добились больших результатов, но разве они хоть где-нибудь дошли до конца? Разве они хоть в одном каком-либо пункте привели к безусловно надежным, неоспоримым и не вызывавшим возражений выводам? Возьмем библейскую критику, или гомеровский вопрос, или такой сравнительно совсем неважный вопрос, как история развития кантовской философии в духе ее творца, – нигде не достигнута цель создания полной и ясной картины, всюду длится спор; всюду приходится в конце концов признаваться, что духовные течения берут свое начало в неприступных глубинах жизни – жизни исторической и жизни индивидуальной. Тот, кому течение Рейна было бы известно только от Боденского озера или даже от Кобленца, все-таки знал бы о нем больше, чем мы знаем о происхождении религии Израиля или об источниках гомеровской поэзии.
Вот каково настроение современности или по крайней мере преобладающая черта его: надежда осветить действительность до самого основания при помощи точного исследования оказалась несостоятельной; наука нигде не ведет к корню вещей, нигде – ни в самом малом, ни в самом большом. И если миросозерцание должно покоиться исключительно на точной науке, то мы навсегда должны отказаться от мысли иметь таковое.
Этим настроением объясняется ныне вновь замечаемое усиление религиозной потребности, которая находит удовлетворение в вере, будь то церковная вера, которая при этой недостоверности всех вещей ищет спасения в авторитете, в том, quod semper, quod ubique, quod ab omnibus, или же субъективная вера на протестантский лад, которая привносит в действительность чаяния и требования собственного духа. Этим же настроением питается и оживающее ныне влечение к философии. Люди задаются такого рода вопросом: быть может, в конце концов философия, столь долго находившаяся в пренебрежении и вызывавшая лишь насмешки, все-таки может и должна дать то, без чего долго никак не может обойтись человеческий дух, а именно ответ на последние вопросы действительности и жизни, если не в форме необходимых положений или вечных истин, как полагала старая метафизика, так хоть в виде возможных и приемлемых воззрений, в виде «разумных мыслей»?
Так постепенно вновь ожила субъективная потребность в философском умозрении, самонадеянность и чрезмерность которого привели однажды к реакции в направлении позитивизма и точности, выразившейся в середине прошлого столетия в пренебрежительном отношении к философии, в погоне за простыми слепыми фактами. Вера в возможность и необходимость мышления, выходящего за пределы отдельных наук и их исследования и возвышающегося до всеобщего, ныне вновь живет и проявляется как творческая сила в жизни современности. И более всего, пожалуй, замечательно то, что это стремление проявляется также и в сферах научного исследования: науки сами по себе всюду обращаются к философии; в естествознании и в математике, в биологии и в истории, в юриспруденции и в теологии – везде ставятся вопросы о собственных последних предпосылках и целях, везде стараются в возможных мыслях охватить целое и связь вещей. Сомнение и недоумение или замешательство, таким образом, опять оказываются теми субъективными движущими силами, которые приводят к философствованию.
В заключение этих вводных замечаний я укажу еще в нескольких словах и на объективную, независящую от временных обстоятельств, необходимость такой первой, или последней, науки – «универсальной науки», какой всегда хотела быть философия. Эта необходимость выясняется именно, если исходить из отдельных наук, которые по позивистическому воззрению должны были вытеснить и заменить философию.
Отдельные науки не относятся безразлично друг к другу; они образуют единство, прежде всего логическое единство, по понятию своему. Тем самым уже поставлена задача, указывающая на знание, стоящее выше отдельных знаний, на всеобщую науку – науку о сущности знания вообще или о понятии науки. К этому тесно примыкает вторая задача: расчленение системы наук. Теория науки, эпистемология, как выражаются англичане, – вот как, по сути, следовало бы называть науку, которую у нас общепринято называть логикой и теорией познания.
Но науки образуют единство не только логическое, но и предметное: предмет наук, действительность, представляет единство, или, выражаясь осторожнее, факты, которыми занимаются отдельные науки, связаны между собой и, по-видимому, указывают на единую связь, объемлющую всю действительность целиком. В мире нет ничего изолированного, все находится в более или менее близкой связи со всем. Это реальное отношение отражается и в отношении наук друг к другу; всякая наука предполагает в конце концов все прочие науки и хотя бы случайно пользуется их содействием. Линии раздела между науками проведены, в сущности, только из-за субъективной потребности, из-за потребности очертить себе при разделении труда свою собственную рабочую область; они отнюдь не являются трещинами, имеющимися в самой действительности и лишающими ее внутренней цельности. Таким образом, и здесь возникает потребность в науке, которая ставит себе задачей исследовать общие принципы всего сущего и общие отношения всего действительного. Метафизика есть традиционное название этой науки, объектом которой является действительное вообще, «сущее, поскольку оно есть сущее», будь то до его распределения между отдельными науками или после его обработки ими. Главными проблемами этой науки являются: во-первых, вопрос о природе или сущности действительного вообще, онтологическая проблема, и, во-вторых, вопрос о природе отношений всех элементов действительности друг к другу и к целому, космологическая проблема.
Из такого вывода философии само собой явствует, что связь ее с отдельными науками остается самой тесной. Теория науки и метафизика предполагают отдельные науки: первая – как предмет свой, вторая – как отдельные исследования, результатами которых она пользуется и которыми ей иначе пришлось бы самой заниматься, как она это и делала в прежнее время в очень широком объеме. Итак, философия, в сущности, есть не что иное, как всегда предполагаемое и отыскиваемое единство всего научного познания – по форме и по содержанию.
