Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич (читаем книги бесплатно txt) 📗
Запрет на наготу: Бог-портной
В креационизме резко меняется отношение к наготе. Нагота демонизируется, становится объектом табуирования.
Почему представление о том, что нагота является чем-то недопустимым и запретным появляется именно в креационистских моделях?
Три религии активно, жестко и бескомпромиссно реагируют на наготу: это иудаизм, христианство и ислам. Появление голого плеча, локтя, ступни, не говоря уже обо всем остальном, в классических культурах монотеизма — это скандал, настоящий вызов общественному мнению. В иудаизме даже во время брачных отношений между законными супругами они должны избегать созерцания наготы друг друга. Нагота сама по себе оказывается страшнее, чем то, на что она, казалось бы, должна намекать (в случае греховно ориентированного направления мыслей).
Дело в том, что нагота в случае концепции creatio ex nihilo является не обратной стороной Божества, символизирующей божественную субстанцию, которая так же, как и весь остальной мир мыслится как creatio ex Deo, но позорным откровением «ничто», греха, выражением ничтожности мира и тварной реальности. Поэтому абсолютным императивом становится одежда, как ритуал сокрытия наготы. Само творение как драпировка наготы «ничто» мыслится как деяние портного. «Бог-портной» — эта метафора подходит для расшифровки отношения к наготе в монотеизме.
Именно поэтому нагота демонизируется и жестко табуируется. В такой строго доведенной до предела креационистской концепции под одеждой у людей ничего нет, то есть нет их самих, поскольку, по сути дела, они сами по себе есть не что иное, как одежда для ничто.
Отсюда возникают идеи, обыгранные фантастами — костюма для человека-невидимки или одежды, живущей своей собственной жизнью (брюки-убийцы, галстук-отравитель и т.д.) Вообще культ одежды, который можно наблюдать в западном обществе даже сегодня, культ моды проистекает из своеобразно понятого креационизма. Поскольку нагота ничтожна — одежда является актом, учреждающим всего человека, его содержание, его форму (заметим, что греки называли «формой» качественную структуру вещи, противопоставленную материи). Отсюда современный культ портных и модельеров.
Гендерная гносеология в креационизме
Перейдем к гносеологической сфере. Что представляет собой познание в его гендерном аспекте внутри креационизма?
Ответ однозначен: это рассудочная деятельность взрослых и трезвых мужчин. Познание есть то, что производит в своем сознании мужчина. Жесткие и необратимые логические заключения, тяготеющие к строгой формализации; пренебрежение несоответствиями собственных представлений внешнему миру (стремление всё списать на несовершенство опыта или самого этого мира); гипнотическое навязывание своих взглядов другим как реализация стратегий господства и подавления; зачарованность магией собственного голоса (ложная идея о тождестве убедительно проговариваемых фраз и истины — фонологоцентризм); стремление придать индивидуальным мыслительным конструкциям статус непоколебимой ментальной очевидности; пиетет в отношении авторитета старших и сильнейших мужчин; оперирование дуальными кодами по логике «да-нет», «1–0», с автоматическим сбрасыванием со счетов того, что попадает в разряд «нет» или «0» — все это и другие формы параноидального сознания, свойственные мужскому интеллекту в креационистской культуре становятся образцовыми и единственными маршрутами познания. То, что подходит под эти категории, считается разумным. То, что не подходит, мгновенно зачисляется в раздел глупости и невежества.
Стоит только присмотреться к тому, что происходит в голове у женщины, становится понятным, откуда взялся миф о неисправимой женской глупости. Женщина мыслит совершенно не так; ее познавательные стратегии выстроены по совершенно иным траекториям. Но женское мышление имеет свою структуру, это отнюдь не хаос и не заторможенные, фрагментарные и упрощенные формы мужского мышления, это другое познание и другое мышление; не ухудшенное, а иное. Женщина мыслит гораздо ближе к вещам мира, гораздо более гибко и тонко слушает их голос, считается с их волей. Женщина исходит бессознательно из того, что мир жив, и с этим надо считаться, мужчина же видит в нем, скорее, аппарат, который можно разобрать, собрать заново и заставить служить себе. Тип мышления, свойственный женщинам, в современной философии принято называть «шизофреническим» или «шизоидным», тогда как мужчина мыслит «параноидально».
Обратим внимание на то, как много изменилось с исчезновением сердца. Вместо сердечного познания, вместо андрогинного начала воцарилась реальность дуальности, которая при этом ещё и утратила свои метафизические корни. В такой ситуации тотализация (женской) глупости и даже тотализация (мужского) рассудка ни к чему онтологическому привести не может. Лишь баланс, с огромным трудом поддерживающийся всеми предписаниями креационистской цивилизации, удерживает эту модель в состоянии большего или меньшего равновесия: мужчина наказывает свою жену с утра и до вечера (а та умней всё не становится и не становится), и только поэтому цивилизация не распадается. Как только он забывает это делать, цивилизация начинает трещать по швам. Так чувствуют и мыслят представители креационистского сознания (и, может быть, они — в своей парадигме — отчасти правы). Так функционирует патриархальная, рассудочная, мужская цивилизация.
Креационистские религии не просто отдают предпочтение мужской параноидальной манере мышления, но делают ее нормативной, репрессируя шизофреническое мышление женщин и оттесняя его в унизительное гетто дурости. Это в полной мере относится к схоластическим теориям, но также к самому строю западно-христианской культуры, которая отточила библейский патриархат до логического предела.
Это чрезвычайно важно для нас, так как парадигма модерна, к которой мы постепенно переходим, с её рациональностью, формализмом, стремлением навязать внешнему миру волю субъекта, в данном случае наследует именно патриархальную гносеологию, берет её за свой фундамент, причем в самой острой параноидальной форме. В этом смысле, европейский модерн продолжает некоторые стороны европейского премодерна в его креационистской форме. Это внешнее противоречие с тем, что мы утверждали до сих пор — о противоположности парадигмы модерна парадигме премодерна — легко объясняется. Мужской рационализм параноидальной гносеологии в рамках Традиции является наименее традиционным и более всего приближенным к той парадигме, которая позднее, кстати, с опорой на тот же рассудок с ярко выраженными мужскими свойствами, примется Традицию отрицать.
Гендерная проблема в парадигме модерна
Гендерная парадигма Нового времени —мужская
Переходим к парадигме модерна. Всё, что было сказано о гендерной проблеме в парадигме креационизма, полностью и без всяких изменений проецируется в парадигму модерна и на первых этапах становится стартовой чертой гендерной проблематики Нового времени. Но если мужчина в рамках креационизма замещал собой далекого, запредельного, трансцендентного Бога, а женщина символизировала хаотические энергии мира, потенции ничто, то в парадигме модерна мужское начало больше ничего не символизирует, точно так же, как и женское. Онтология пола полностью улетучивается, остается лишь чистая гносеология пола. Но на гносеологическом уровне все пропорции креационистски понятого жесткого патриархата сохраняются.
В модерне мы сталкиваемся с историей взлетов и падений исключительно мужского рассудка. Женщины сопровождают эту историю невнятным, нечленораздельным фоном, и в целом, к смене парадигм относятся безразлично. Чем бы мужчины ни тешились, ходили в церковь или в Крестовые походы, чертили схемы мудреных аппаратов или ставили опыты над обезьянами, — женщинам было всё равно. Это не удивительно, за предыдущие тысячелетия их так забили, что они предпочитали просто адаптироваться к тому, что есть.
