Избранные работы - Наторп Пауль (книги бесплатно TXT) 📗
Тем не менее в этом смысле «опыт» сохраняет свое полное внутреннее, методическое единства, именно в этом смысле находит свое осуществление великий завет Канта: «Возможен, лишь единый опыт». Это стремление к единству следует безусловно признать как нечто в высокой степени философское. Неотделимая от естествознания, психология в этом значении, со своей особенной точки зрения, прямо обнимает его целиком и вместе с тем все же перекидывает мост и к обширным царствам «сознания». Так, в конце концов у психологии может вырасти и уверенность, что, являясь, правда, наукой опытной, она тем не менее является одновременно не только наукой философской, но даже и единственной, истинной, единственно научной, философией, вообще.
Не нужно ей также без дальнейших околичностей поступаться и своими притязаниями перед «миром ценностей». Потому что, без всякого сомнения, и «процессы» чувствования и воления, на которых покоится всякое понимание ценностей, а потому и все, что обыкновенно противопоставляется голой «природе» как сфера «культуры», поскольку они являются процессами, по необходимости так же падают в сферу психологии, как и процессы восприятия со всем от них зависящим. Точно так же и объекты культурного творчества человечества, а значит, также и относящиеся к ним, по существу, «исторические» происшествия, начиная с творчества в области языка, в области экономической, правовой и нравственной жизни, в области гуманистического образования и кончая сферой искусства и религии, – все это несомненно принадлежит (поскольку в этом принимают участие люди, то есть относящиеся к определенному биологическому роду индивиды, активно или пассивно все это переживающие) к сфере изысканий психологии, которая постольку по праву рассматривается как наука общая, и, основная, для, всех разветвлений «наук о духе». Во всех этих областях дело идет о том, чтобы прежде всего установить факты, а затем описать их в общей форме, и, наконец, если это возможно, их объяснить, то есть представить их в их причинном сцеплении. Но факты эти, как и эти связи между ними, благодаря своей несомненной «психичности» должны в конце концов превратиться в проблемы психологии. Так психология как будто охватывает, в известном смысле, как весь внешний мир или «природу», с одной стороны, так и весь «культурный мир» – с другой, и, подводя оба под некую последнюю и общую точку зрения, поднимается, таким образом, как будто к такой универсальности, какой мы не находим ни у одной другой опытной науки и на которую, напротив того, от века притязала всегда пытавшаяся ее отстоять философия. И, быть может, с этой точки зрения, можно было бы и на наше возражение – что, мол, и другие науки, например история, находятся не в менее тесных отношениях к философии, чем это утверждают относительно психологии, – ответить: такие тесные отношения к философии свойственны истории лишь потому, что вся сфера ее фактов в конце концов вмещается в сферу психологии или подчиняется ей; действительно всеобъемлющим же является все-таки лишь взаимоотношение между психологией и философией, и, соответственно, то же самое можно было бы сказать и по отношению ко всякой другой науке или к любому другому направлению человеческого творчества, которое пожелали бы поставить в более близкие отношения к философии.
Это понимание психологии несомненно представляет наибольшее ее приближение к философии, которое вообще возможно, если только «наука» тожественна с исследованием фактов. Как наиболее конкретный из всех родов фактических исследований психология, таким образом, в известном смысле как бы спаивает всю совокупность их в одно целое, в одно последнее наиболее конкретное единство. Ведь науки не расположены рядышком, как бы в разгороженных участках, как, к примеру сказать, дома одной стороны улицы, соприкасающиеся друг с другом своими брандмауэрами, а строятся как бы с концентрической закономерностью так, что логически последующая не координируется с предшествующими, а располагается, над ними. Так, всякая логически предшествующая наука как бы насквозь проникает все последующие, всех их в известном смысле объем-лет, для всех сохраняет свое значение, без того, однако, чтобы содержать их в себе в их отличительном своеобразии или чтобы порождать их чисто из себя, между тем как всякая логически последующая наука одновременно сохраняет в себе предшествующие как абстрактные моменты, лишь конкретизируя, их в себе. Так, к кантовскому единству («возможного») опыта принадлежит (именно как одно из обоснований его «возможности») также и математика; абстрактная сама по себе, она становится конкретной лишь в физике и химии; эти науки, в свою очередь, конкретизируются в биологии, а биология – в психологии, которая уже, соответственно с ее сейчас изложенным наиболее широким понятием, заключает в себе также и все неизмеримые горизонты культурного творчества. Если уяснить себе это, то тогда вполне понятным сделается мнение, будто психология или сама является философией (именно: если понимать под отыскиваемым философией единством познания как раз это конкретное единство), или же по крайней мере ее прямой противоположностью (именно: как конкретная сторона абстрактного единства философии).
Но это превратное мнение может держаться лишь постольку, поскольку отожествляется «наука» с «исследованием фактов», как это, конечно, кажется само собою понятным большинству тех, кто постоянно и исключительно заняты фактическими изысканиями. Пусть даже психология и будет наивозможно более конкретным исследованием фактов, пусть она даже будет в состоянии (в чем, конечно, еще можно сильно сомневаться) действительно охватить всю их совокупность в конкретном единстве, все же целокупности, человеческого познания она могла бы быть равновеликой лишь в том случае, если бы можно было согласиться с той предпосылкой, что, кроме фактов, вообще нельзя, ничего исследовать. Правда, и тогда она все еще не была бы тожественна философии, но несомненно совпадала бы с ней по объему своих проблем, то есть эмпирически, конкретно (с точки зрения «многообразия») имела бы дело с тем же объемом проблем, которые философия исследует философски, то есть абстрактно (с точки зрения «единства» познания); другими словами, в этом случае они находились бы в тесном и всепроникающем соотношении, которое действительно должно было бы господствовать между философией и опытом, в его целом,
Конечно, не представляет никакого сомнения, что все доступное исследованию человека ему фактически, должно быть каким-либо образом дано и постольку подчинено понятиям времени; но это еще вовсе не значит, что в силу этого познавание при, помощи понятий времени должно являться единственным исчерпывающим все содержание того, что доступно опыту, а потому и исследованию. Напротив того, подвести доступное опыту под временный порядок значит как раз произвести объективирование в направлении, одностороннем, по ту сторону которого есть еще другие, во всяком случае, одно другое направление объективирования, выходящее из всего круга временного определения совершающегося и ни в коем случае к такого рода определению несводимое.
Итак, поскольку психология понимается, как это до сих пор всегда было, как исследование фактов, как наука об определимых во времени процессах, она уже потому не может охватить всю сферу «сознания», что как раз последнее первоначальное «сознание» как таковое является не определенным или определимым во времени процессом, а, с одной стороны, основанием и предпосылкой как временных, так и невременных определений, а с другой стороны – именно в силу этого само является сверхвременным. Истолкование психического лишь как следствия временных процессов превращает переживание в нечто внешнее, указывает ему место во времени, которое само по себе не переживалось, которое не дано в самом переживании, а как бы ведет самостоятельное существование. С точки зрения этого понятия, психические процессы вовсе не являются чем-то пережитым или вообще доступным переживанию, а уже – плодом постепенно удаляющейся от переживания объективирующей, конструкции. Переживание во всей своей полноте, во всей своей изначальности – довременно; оно, правда, по субъективному своему основанию заключает в себе также и временный порядок, но именно не только этот, но и другие, например логический порядок, который как таковой не носит на себе никаких следов временности. Втиснутое в рамки времени переживание, в противоречие с его «природой», подгоняется к чуждой ему «природе», искусственно натурализуется, Вот почему всякая занимающаяся психическими «процессами» психология всегда подчинена порядку естествознания и вообще не соприкасается с тем своеобразным и резко отличительным, что характеризует сознание, Вовсе не своим индивидуальным характером отличаются так называемые психические «процессы» от процессов «природных», как если бы и эти последние также не могли бы стать индивидуальными, поскольку и они были бы изолированы при рассмотрении, или, с другой стороны, как если бы и «психические» процессы не могли бы мыслиться в общих понятиях; все это подразделение, как было показано выше, является вообще лишь относительным. И так же мало отличает эти психические процессы освобождение их (впрочем, вовсе и не осуществимое) от пространственных отношений или же удержание за ними качественного характера. Разве качества или временные отношения не в такой же мере объективируют, как количество или пространственные отношения? Вполне достаточно, что процессы, называемые «психическими», как это процессам и полагается, вообще должны непременно укладываться во времени, в единственно существующем времени всего совершающегося, – одного этого вполне достаточно, чтобы сделать из психологии естественную науку в отличие от такой науки о «сознании», которая наперед занимает позицию поверх одних только фактических изысканий,
