История философии (Учебник) - Автор неизвестен (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
Созидание Царствия Божия на земле сообразно идеям долга, закона, правды и порядка - вот результат деятельности европейского сообщества, могучей поступью к началу XIX века идущего по пути установления совершенного строя. Но этот процесс, считал Чаадаев, прошел мимо нас. Провидение как будто не вмешивалось в наши дела, не занималось судьбой России, предоставив нас всецело самим себе. И что же делали мы столь долгие века, "заблудшие в мире", живущие средь "плоского застоя" в самом ограниченном настоящем без прошедшего? Русское прошлое, "печальная" история нашей юности, наполненная "бесцветным и мрачным" существованием периодов "дикого варварства, грубого суеверия и иноземного владычества", - это собирание земель в единое государство, его оборона.
Но история становления государства для Чаадаева не есть всемирная история. Знать историю означает найти "ключ" к пониманию народов, т.е. исследовать "общий дух, составляющий их сущность". Русский народ "исключение среди народов" , считал Чаадаев, отмечая: "Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в человечество, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру". Если бы не факт отражения атак полчищ варваров, потрясших мир, едва ли бы русская история выступила главой в книге всемирной истории. Во всем мире нас только-то и замечали едва ли не потому, что Россия раскинулась на безбрежных пространствах между Востоком и Западом, опираясь локтями на Германию и Китай. Но нет "в нас ничего лично нам присущего, нет своего лица". Одно лишь слепое, поверхностное и бестолковое подражание другим народам.
Чаадаев первым в русской философии поставил проблему "Восток-Запад-Россия", впоследствии решаемую К. Н. Леонтьевым, Вл. Соловьевым, Н. А. Бердяевым и другими. Но постановка этой проблемы приобрела у него нигилистическую окраску. Восток и Запад - не только географическое деление, здесь два принципа, соответствующие двум динамическим силам природы: "Сосредоточиваясь, углубляясь, замыкаясь в самом себе, созидался человеческий ум на Востоке; раскидываясь вовне, излучаясь во все стороны, борясь со всеми препятствиями, развивается он на Западе".
Для Чаадаева русский народ вовсе не сочетает в себе духовных основ Востока (воображения) и Запада (разума), а потому "мы растем, но не созреваем", составляя "пробел" в порядке разумного существования человечества. Любопытно отметить, что автор "Философического письма" исток такого положения дел усматривал в том, что за нравственным учением в воспитательных целях мы обратились к "растленной Византии". Отсюда он делал такой вывод: "Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума...". С таким выводом не могли согласиться славянофилы.
2. Славянофилы и западники
После публикации "Философического письма" Алексей Степанович Хомяков (1804-1860), признанный глава славянофильства, вслед за его прочтением стал готовить уничтожающее громовое опровержение. Но только разнеслась весть о наказании Чаадаева, он своему намерению не дал хода, утверждая при этом, что "и без него уже Чаадаеву достаточно неучтиво отвечали". Отказ от блистательной победы над сильным противником следует оценивать как нежелание публиковать на него очередной "донос". Поэтому Хомяков подготовил для "Московского наблюдателя" более корректное опровержение, зато и не предполагающее правительственных наказаний, названное А. И. Тургеневым "слабым", "частным", "домашним", вовсе не похожим на ту жесткую полемику между противниками-приятелями Чаадаевым и Хомяковым, которая велась в культурных салонах.
Хомяков, говоря об идее западников "догонять Европу", также отмечал отставание России в период монгольского владычества. Пока Русь преклонялась перед "истуканом ханским", защитив христианский мир от магометанского, она все же дала европейским народам достаточно времени для обучения наукам и искусствам у греков. Но даже средневековая Европа вряд ли может представить такого рода духовные памятники, как "Повести временных лет", "Слово о полку Игореве", народную мудрость пословиц. Несправедливость размышлений Чаадаева Хомяков усматривал в отстранении греко-российской семьи при разделении европейской "односемейности" на латинскую и тевтонскую. В первых веках развития христианского мира Хомякову виделось три силы: Греция, Рим и Север. Русь родилась от добровольного слияния Греции с Севером. Теперь уж нет Греции и Рима. Россия - наследница первой, у второго было много наследников. "Следует решить, в ком из них истина надежнее развивает идеи долга, закона, правды и порядка". Так ли уж мы ничего не взяли у других народов? Логическую несправедливость такого вопроса Хомяков видит в том, что мы заняли у них "неуважение к самим себе".
Славянофилы говорили о России, как о специфическом типе культуры, отличном от западноевропейского. Но их типология так и осталась лишь типологией духовных типов, а не анализом развития русской истории. Подобно идее органичности немецких романтиков славянофилы стремились к органическому пониманию истории и дорожили народными традициями. Н. А. Бердяев называл их теорию "патриархально-органической", выписывающей построение общества по типу семейственных отношений. В русской общине они усматривали экономическую основу России и гарантию ее своеобразия, но этот взгляд не был историческим; община для них - величина постоянная. Крестьянский "мир" - своеобразный славянофильский идеал общественного устройства. Своей "ретроспективной утопией" (оценка Чаадаева) устройства общественной жизни, состоящей из идеального православия, идеального самодержавия и идеальной народности, славянофилы отрицали невыносимую николаевскую действительность.
Хомяков, например, всегда говорил об идеальном православии, а противопоставлял его реальному католицизму. Цельность и органичность допетровской России противопоставлялась ими реальной раздвоенности западной культуры, в которой все "механизировано" и "рационализировано". Все в жизни людей должно быть основано не на формально-юридических, правовых гарантиях, но на доверии, любви и свободе.
Основополагающим для религиозно-философского учения Хомякова было понятие "соборность", означающее церковную общность людей, объединенных единой верой, с гарантией духовной целостности личности, истинности познания и примирения в христианской любви свободы каждого и "согласно единству всех". Хомяковское понимание соборности оправдывалось переводом с греческого языка слова "кафолический" не как "повсеместно", а как "всецелостно"; понятие "собор" выражало идею собрания (не обязательно соединенного в каком-либо месте) - это "единство во множестве".
"Соборность" и "индивидуализм" - антиподы: первое понятие предполагает цельность человеческого духа, второе - его раздробленность. Чтобы стать соборным, общество должно восстановить атрибуты первохристианской апостольской Церкви. Если коллектив людей складывается лишь на основе общности вещественных интересов, то это ассоциация или дружина. Древний славянский институт, обладающий силой морального единения людей, сохранился в русской общине, - материальном аналоге соборности. А русское православие есть та форма христианского вероисповедания, которая в самой своей жизненной практике сохранила соборный дух. Сохранение древнего патриархального быта в единстве с органической государственностью способно высветить потенциальные возможности русского духа по отношению к духу европейскому, дать жизненное существование христианству в его окончательном синтезе.
Мыслитель констатировал существенную разницу "между идеей западных обществ, единство которых, совершенно условное, у протестантов состоит только в арифметическом итоге известного числа отдельных личностей, имеющих почти тождественные стремления и верования, а у римлян - только в стройности движений подданных полудуховного государства", - и исповедуемой им идеей "единой и свободной" Церкви, "признающей себя единством органическим, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви". Для соборного единства "всякая частица вещества, усвоенная живым телом, делается неотъемлемой частью его организма и сама получает от него новый смысл и новую жизнь".
