Философия в систематическом изложении (сборник) - Коллектив авторов (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
Вместе с тем я чувствую эту силу стремления, как силу камня. И я называю ее в этом случае силой тяжести.
И если камень падает, то он этим «реализует» свое стремление или то, что вытекает из его силы. Падение, таким образом, есть «активность» камня, проявление его силы.
И если камень не падает, то я должен парализовать это стремление, противодействовать ему. И это противодействие тоже кажется связанным с камнем. И его я тоже чувствую в камне, когда я его созерцаю. Сам камень, таким образом, противодействует стремлению или тенденции падения. И это делает он с известной силой. Эта сила есть сила моего сопротивления. Но именно она и «объективируется».
И все лежащее наверху стремится вниз. Этой же тенденции подчинены и верхние части всего возвышающегося над землей, в них тоже проявляется «сила тяжести». И если возвышающееся не поддается этой силе тяжести, но продолжает возвышаться, то в этом проявляется его «активность», его сопротивление падению и сила этого сопротивления. Это также все объективировано.
Или же если я вижу движущееся в одном направлении тело, то я объективированием своих переживаний сообщаю ему стремление двигаться дальше в этом же направлении, т. е. я чувствую «в нем» это стремление. Это не что иное, как обусловленное опытом стремление мысленно заставить это тело двигаться дальше. Сила этого стремления, «сила инерции», есть объективированная сила.
Аналогичным образом я повсюду сообщаю природе стремления, активность и силы.
Но очевидно, что это только я сообщаю ей; очевидно, что то, что выражается словами «стремление», «сила», «активность» и т. д., – что все это я могу переживать или чувствовать только в себе и только из себя переносить на объекты. Во внешнем мире я нахожу только простое фактическое существование и изменение объектов.
Я вижу скалу, состоящую из различным образом расположенных частей, и я уверен, что эти ее части останутся в таком же положении даже при таких обстоятельствах, при которых части других предметов отделились бы друг от друга. Но я не вижу силы, связывающей их. Быть может, я чувствую тщетность моих усилий оторвать от скалы ее часть. Но тогда я именно чувствую мои усилия, мое стремление и неудачу. И я ничего не знаю о противоусилиях, производимых скалой.
Но всегда, когда я созерцаю природу, – всегда я, созерцающий с моей внутренней активностью, моими стремлениями, моим противодействием, моей деятельностью, моими тщетными или удачными стараниями, – всегда я необходимо нахожусь при природе или же в ней. Вследствие этого неизбежно ее одухотворение или очеловечивание. Объекты или явления природы очеловечиваются в созерцании или вследствие созерцания. Вне этого они не существуют для меня, т. е. для моего созерцания.
К этому нужно еще сделать важное дополнение: перенося на природу мои стремления и силы, я вместе с тем переношу на нее и те мои переживания, которые их сопровождают: мою гордость, мою отвагу, мою настойчивость, мое легкомыслие, мое спокойствие и пр. Этим эмпирическое объективирование обращается в полное эстетическое объективирование.
От очеловечивания, о котором здесь идет речь, нужно, конечно, отличать как принимающее более конкретные формы очеловечивание природы ребенком, так и мифологическое очеловечивание природы первобытными народами. В этих случаях общечеловеческое, совершающееся с психологической необходимостью, очеловечивание усиливается и пополняется фантазией. Но в основе и этого очеловечивания и одушевления лежит естественное и необходимое очеловечивание; это только его дальнейшее развитие и в известном смысле его последовательная разработка. С другой стороны, надо отметить, что естественнонаучные понятия силы, действия и т. д. свободны или должны быть по крайней мере свободны от такого очеловечивания. Но здесь идет речь не о естественных научных законах, но о том, что естественно испытывает всякий человек, спокойно созерцающий природу.
Я сказал выше, что это эмпирическое объективирование не надо отделять от «общеапперцептивного», т. е. одухотворение форм с необходимостью происходит и тогда, когда мы встречаем одинаковые или родственные формы отделенными от объектов природы. Оно происходит и в простой прямой линии. Если она идет в вертикальном направлении, то и по отношению к ней мы испытываем чувство сопротивления силе тяжести и т. д.
К этому я присоединяю еще замечание, не имеющее сюда непосредственного отношения. Интересно отметить, что это одухотворение находит свое непосредственное выражение в некоторых геометрико-оптических ошибках. Принцип этих ошибок крайне прост. Если какая-нибудь пространственная форма производит впечатление пространственной активности, т. е. имеет определенную тенденцию, например тенденцию суживаться или расширяться, то сообразно с этим мы и оцениваем эту форму, т. е. форма кажется нам в этом случае расширяющейся или суживающейся.
К вышеописанным двум видам объективирования, оживления, одухотворения, очеловечивания – к общеапперцептивному и эмпирическому объективированию – присоединяется третий вид. Я называю его объективированием настроения. Всякое наше переживание имеет определенный психический характер, определенный ритм, т. е. особый род своего проявления – особый вид душевного возбуждения, вызываемого им. Но этот ритм имеет тенденцию распространяться, заражать собой всю душу, короче говоря, тенденцию вызывать соответственное ему душевное настроение.
Это относится, например, ко всякому цветовому ощущению. Цвет обращается в центр настроения. Это настроение – мое настроение, но оно связано с цветом. Оно вызывается им и кажется относящимся к нему. Этим объясняется то, что для меня цвет не является просто цветом – желтым, красным или синим, но вместе с тем чем-то серьезным или веселым, спокойным или живым, сердечным или холодным, короче говоря, мы приписываем ему предикаты личности.
Аналогичным образом оживляется и комплекс звуков, т. е. наполняется каким-нибудь настроением. Он обращается для меня в нечто могучее, жизненно богатое. Несколько иным образом и ландшафт обращается в субъект всевозможных человеческих настроений, например тоски или покоя.
Но самое богатое применение это объективирование настроения находит в музыке. Высота тона, его оттенки и его сила, консонанс и диссонанс, богатство и простота, резкие или постепенные переходы, темп и динамические нюансы, ритм – всем этим элементам музыки свойственно находить в душе более или менее широкий резонанс настроения, т. е. вызывать общий ритм внутреннего душевного возбуждения. Это возбуждение захватывает также и моторные центры, т. е. стремится перейти в движение, что и делает понятной естественную связь музыки с танцами и мимикой. Вся способность музыки производить впечатления заключается в возбуждении такого резонанса настроения.
Наконец, еще один, четвертый, ближе всего нас касающийся, вид объективирования – объективирование переживаний, вызываемых внешним проявлением человека.
Никто не сомневается, что когда мы видим человека, мы воспринимаем только внешние его проявления, только то, что видим или слышим. Но эти внешние проявления в их совокупности не составляют еще «человека»; они не составляют чуждой нам личности с ее душевными переживаниями, с представлениями, чувствами, волей и т. д. Вместе с тем для нас человек связан со всем этим. Мы непосредственно воспринимаем индивидуума с его представлениями, чувствами, волей в его внешних проявлениях. Мы видим в его движениях тоску, упрямство и т. д. Это все создается объективированием.
Это объективирование опять-таки обязано своим существованием инстинкту. Воспринятые нами внешние проявления чуждого нам тела пробуждают в нас, вследствие первоначального устройства нашего психофизического организма, тенденцию встать к нему в определенное отношение – пробуждают в нас особую внутреннюю активность. И это наше внутреннее отношение кажется нам связанным с внешне воспринятым и переживается как нечто, к нему относящееся.
