Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса) - Грузман Генрих Густавович (бесплатная регистрация книга txt) 📗
П. Б. Струве, — из ярких фигур русского серебряного века и философского ренессанса, — в своих раздумьях пришел к выводу, что теоретически существует два вида революций: «революции никогда не происходят, они всегда делаются» и «революции никогда не делаются, а всегда происходят», то есть революции искусственной или естественной природы. А в итоге он склонился к тому, что не существует универсальной теории революции, а каждая революция обладает своей механикой, структурой и философией, — к примеру, французская и русская революции есть два разные потрясения общества и, следовательно, широкое участие евреев в русской революции и их полное отсутствие во французской выглядит как один из отличительных признаков. Но другой специалист по революционному процессу князь П. А. Кропоткин обнаружил универсальный критерий революционного состояния: крайнюю приниженность мысли при необычайной активности моторной (двигательной, более всего сенсорной) энергии. Князь отмечал: "Грозные революционеры, не склонявшие свои головы перед мощными силами реакции, с которой они боролись, не имели революционной идеи. Они знали лишь революционные способы борьбы, состоявшие, по их мнению, в том, чтобы обратить против старого правительства то оружие, которое это правительство употребляло до этого времени против своих врагов… И между тем в продолжение всей этой грандиозной драмы мы видим необычайную робость в области идей, отсутствие смелости в построениях будущего. Посредственность мысли убивает благородный порыв, великие страсти и огромное самоотвержение". Обездоленность духовного фактора в революционном производстве спонтанно усиливает разрушительные тенденции, а русское народничество возвело эти тенденции в мировоззренческую установку и главный идеолог народничества Д. И. Писарев громогласно вещал: «Что может быть сломано, должно быть сломано. Стоит любить только то, что выдержит удар. Что разбивается вдребезги, то хлам. В любом случае бей направо и налево. Это не принесет и не может принести вреда», а другой русский теоретик М. А. Бакунин утверждал: «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть» (2000, с. 130).
Подобная революционная психология органически чужда еврейскому сознанию уже только по определению и сыны Израиля, проходя в своей истории через множество разрушений, всегда, были осенены светом созидания, воссоздания, возрождения; еврейская психология — это психология ренессанса. Но мало того. Князь П. А. Кропоткин отмечал показательную черту революционного сознания — пренебрежение к будущему, — он писал, что «… мы заметим, что поражения и неудачи были вызваны тем, что в вождях этих революционных движений не было достаточно смелости, чтобы идти вперед, и что революционеры смотрели всегда не вперед, а назад… Даже в построениях своих утопий о будущем обществе революционеры не могли отрешиться от взглядов старого мира. Древний Рим лежит своей тяжестью на нашем времени; легенды Якобинского клуба идут вслед за ним, и дух Рима и якобинцев еще владеет большинством современных революционеров» (1999, с. с. 685, 683, 690). Это революционное «отсутствие смелости в построениях будущего» означает отсутствие или недостаток мессианского духа, то есть того именно, что составляет еврейское историческое сознание в его глубинной основе, и, следовательно, революционная идеология, будучи по еврейским меркам неисторической по своей природе, не только чужда еврейскому сознанию, но и полностью его исключает, то бишь губительна для еврейского духостояния. Итак, революционность евреев, данная в психо-духовной форме, ни в коем случае не может быть порождена во чреве еврейского естества, а привнесена исключительно только из вне, со стороны внешнего гражданского окружения. А потому суждение Бердяева о революции имеет первостепенную важность для еврейского мироощущения в момент созревания русского еврейства. Мысль Бердяева о революции П. Б. Струве дополняет своим лаконизмом: «Русская революция есть великое разрушение», а духовную этикетку изобразил один из лидеров русского духовного лагеря о. С. Н. Булгаков: «Русская революция развила огромную разрушительную энергию, уподобилась гигантскому землетрясению, но ее созидательные силы оказались далеко слабее разрушительных» (1991, с. 44). Видя порочность революционного деструктивизма, Солженицын понимал и порочность еврейского участия в этом процессе, причем в столь активной форме, и хотя писатель пытается как-то снивелировать свое чувство, но трудно не увидеть его обиду на русское еврейство за то, что евреи участвовали в большевистском сокрушении русской культуры и русских духовных ценностей, часть которых наживалась сообща, «вместе». И Солженицын прав именно в обиде на русское еврейство, однако сам упрек должно выставить всему российскому сообществу.
Таким образом, необъявленная война евреям со стороны царского правительства, последовавшая после смертоносного покушения на царя Александра II Освободителя, стала той внешней причиной, что образовала массовый исход евреев в революцию. Уже говорилось, что этот шаг самодержавной власти был роковым, ибо вызвал на арену очень сильного противника и духовно евреи были сильнее царского аппарата подавления и при том они были осенены в традиции несокрушимостью своих воителей — Хасмонеев и Бар-Кохбы. Но великодержавное правление уже предощущало свою безысходность: оно перестало быть сильным, когда причины неудач ищут внутри себя, а обратилось к евреям как внешним виновникам слабости режима — жест агонизирующей структуры. Однако революционная реакция евреев на внешний возбудитель вовсе не была актом мести царским властям: революционность евреев — это прежде всего попытка уйти от деструктивизма своего существования, сотворенного государственными порядками в царской России. Черта оседлости, процентные нормы, административные ограничения видятся для русского еврейства средствами, запрещающими доступ к идеальной (духовной) — исконно еврейской — сфере и, в конечном счете — к культуре, и еврейский протестантизм, осуществляющийся в революционности, привносит в революционный процесс некий особый аромат, на который указывают все аналитики. Удивительный русский историк С. Г. Сватиков, сыгравший исключительную роль в разоблачении фальшивки «Протоколы сионских мудрецов», составил целый панегирик «евреям в русском освободительном движении», где указывал, «что в анархические и мечтательные увлечения русской молодежи евреи вносили элемент трезвой политической мысли, практического организационного строительства, строгой партийной дисциплины… Только высокий и чистый идеализм мог увлекать евреев на тот путь, на котором его ждали тяжкие муки, лишения, потеря свободы и самой жизни. Другая черта, отличающая особенно евреев, стремившихся к новой социальной и политической жизни, это — энтузиазм и увлечение, с которыми они отдались движению. Признак национального темперамента — энтузиазм, особенно ярко сказывается в евреях — участниках движения. Но рядом с энтузиазмом, который легко воспламеняется и легко тухнет, мы видим у многих видных евреев — участников движения качества чисто европейских работников: настойчивость и упорство в достижении поставленной цели, организаторский талант, техническое умение, трезвость политической мысли, отсутствие мечтательных иллюзий, здравый практицизм» (1999, с. с. 117, 141).
Таким образом, еврей в революции являл собой нестандартную фигуру с нетривиальными запросами и небанальными установками и даже конечную идеологическую цель революции евреи переживали и воспринимали в своем особом ракурсе, обязанном еврейскому происхождению и принадлежностью русскому еврейству. Этим еврей-революционер качественно отличался от революционеров других народностей, но, тем не менее, полное проникновение в сущность еврейской революционности было дано русским философом, неевреем, Н. А. Бердяевым, который вскрыл эту суть на самом авторитетном материале — Карле Марксе, сделав его монолитным стереотипом еврея в революции: "Еврейский народ есть, по существу своей природы, народ исторический, активный, волевой, и ему чужда та особая созерцательность, которая свойственна вершинам духовной жизни избранных арийских народов. К. Маркс, который был очень типичным евреем, в поздний час истории добивается разрешения все той же древней библейской темы: в поте лица своего добывай хлеб свой. То же еврейское требование земного блаженства в социализме К. Маркса сказалось в новой форме и в совершенно другой исторической обстановке. Учение Маркса внешне порывает с религиозными традициями еврейства и восстает против всякой святыни. Но мессианскую идею, которая была распространена на народ еврейский, как избранный народ Божий, К. Маркс переносит на класс, на пролетариат. И подобно тому как избранным народом был Израиль, теперь новым Израилем является рабочий класс, который есть избранный народ Божий, народ, призванный освободить и спасти мир. Все черты богоизбранности, все черты мессианские, переносятся на этот класс как некогда перенесены они были на народ еврейский" (1990, с. 70; выделено мною — Г. Г. ). Именно поэтому, по духовной спородненности, а не в силу повышенной грамотности, как кажется В. С. Манделю, объясняется высокая восприимчивость еврейского контингента к политическим социалистическим, а особенно марксистскому, учениям, а равно как и обратное: стремление видеть зарождение классовых (основополагающих в социализме) отношений в древнееврейском сообществе времен Первого Храма (к примеру, в сочинениях Карла Каутского).
