Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры - Шпет Густав Густавович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
20 Humboldt W. ν. Uebcr das vergleichende Sprachstudium... (читано в Академии Наук 29 июня 1820 г.) // WW. В. 111. 1843. §§ 4, 5. S. 243-244.
высокого синтеза для него не существует, так что само требование его есть уже софистическое домогательство.
Гумбольдт отвергает первую часть дилеммы, вторую, однако, представляет себе в иной возможности, более подходящей к представлениям его времени. Приняв специфичность единого языкового синтеза как специфичность языкового сознания и не замечая, что это именно и есть область логического сознания, или, что - то же, не замечая, что специфичность синтетического языкового сознания состоит именно в его логичности, Гумбольдт область «понятий» изображает как область отвлеченно-логическую, концептивную, а не как область живого и конкретного слова-логоса, т.е. оформленного, не только внешне, но и внутренне, содержания-смысла. Поэтому для Гумбольдта мышление как такое имеет свои (логические) формы, отличные от форм языковых, в частности грамматических. Тем не менее эти формы имеют для языка свое особое значение, поскольку грамматические формы можно рассматривать как то или иное применение форм логических, чисто мыслительных21. Вопрос о «применении» здесь возникает только вследствие того, что область отвлеченных логических «понятий» возводится в самодовлеющую систему, от которой должен быть найден переход к живой языковой деятельности. В таком виде вопрос возникает искусственно, и, следовательно, трудности разрешения его непреодолимы. Такого вопроса вовсе не существует, пока мы не теряем из виду существенно конкретного бытия логической формы в языковой конституции смысла22. Примем всерьез положение, что и самый последний, далее неразложимый языковой элемент содержит в себе все то, что содержится в любой развитой форме языка, тогда ясно, что, если в последней мы констатируем органическую наличность логического, оно должно быть и во всяком элементе. И обратно, если оно устранимо из последнего, и притом так, что его языковая природа не разрушается, оно безболезненно устранимо и в целом языкового тела. Дело, по всей вероятности, так и обстояло бы, если бы слова были только «именами», а не были бы в то же время знаками смысла23. Смысл имеет неодолимую потребность воплощаться материально, почему идеалисты и говорят иногда, что он воплощается в вещах природы. Но если бы смысл воплощался только в вещах природы, как они нам даны, когда мы состо
:' См.: Ibidem. S. 49, 92, 44-45. Ср.: Humboldt W. ν. Ueber das Enlstehcn der grammatischcn
Formcn usf. // WW. III, особ. S. 277-296; также ср.: Sieinthal Η. Die Sprachwissenschaft
Wilh. v. HumboloTs und die HegeFsche Philosophie. Brl., 1848. S. 105.
l) Действительная проблема, как мы убедимся, состоит, обратно, в «применении», как
Употреблении звуковых форм для обозначения предметов и содержаний.
м Ср.; PottA.F. Ор. cit. S. CCLXIII ГГ.
им простыми созерцателями природы, его формы не были бы логическими формами, а были бы лишь законами природы. Смысл жаждет и творческого воплощения, которое своего материального носителя находит, если не исключительно, то преимущественно и образцово, в слове. Именно развитие и преобразование уже данных, находящихся в обиходе форм слова, и есть творчество, как логическое, так и поэтическое.
Может быть, именно мысль о последнем была одною из помех для Гумбольдта к тому, чтобы в самих языковых формах признать формы логические. Ибо чисто языковое многообразие поэтических форм как будто прямо противоречит единообразию логических форм мышления. Единообразие последних Гумбольдт понимал, можно сказать, абсолютно, так как, хотя он говорит о «сравнительном единообразии» в этой области, однако, возможное «разнообразие» он приписывает только «промахам» да влиянию чувств и фантазии, т.е. факторам именно не-логическим. Но как раз в сфере поэтических форм этим факторам, по-видимому, принадлежит определяющая и законная роль. Из этого делается вывод, во-первых, что многообразие поэтических форм определяется психологически («образы»), а не конститутивно («тропы», «алгоритмы»), а во-вторых, что отдельные языки по-особому запечатлевают это чисто психологическое многообразие. Следовательно, в целом, там, где есть многообразие языковых форм, мы имеем дело с особыми формами, - соотношение которых с «чистыми» мыслительными формами и составляет проблему. Насколько эта проблема искусственна применительно к логическим формам, настолько же она искусственна и применительно к формам поэтическим. Только источник этой искусственности в обоих случаях разный. В первом случае - неясные философские предпосылки, во втором - чрезмерное давление эмпирии и психологии. Психологическое и эмпирически-языковое разнообразие не исключают единства законов, методов, приемов, и образование поэтических языковых форм должно толковаться не в исключение из словесно-логических форм, а в последовательном согласовании с ними. Только при этом условии «синтез синтезов» будет не искусственным объединением насильственно расторженных областей, а подлинным органическим единством: уходящих в глубину смысла корней и многообразно расцветающих над поверхностью индивидуальных звуковых форм. «Внутренние формы» языка тогда - не место искусственной спайки гетерогенных единств, а подлинная внутренняя образующая и пластическая сила конкретного языкового тела. Гумбольдт отмечает, между прочим: «Язык состоит, наряду с уже оформленными элементами, совершенно преимущественно также из методов продолжения работы духа, для которой язык предначертывает путь
и форму»24. Эти методы, формирующие словесно-логические формы, эти формы форм, подлинные внутренние формы, именно, как законы образования слов-понятий, и связывают в общее единство единства звуковых форм, не с единствами отвлеченных понятий, однако, а с предметным единством смыслового содержания.
Если мы теперь обратимся к анализу смысла второго из объединяемых единств - к звуковым формам, мы откроем в объяснениях Гумбольдта данные и поводы для интересных и поучительных выводов, хотя вместе с тем еще раз убедимся, что Гумбольдт, располагая ответом на действительную проблему единства языкового сознания, заботится о решении вопросов искусственных и фиктивных.
Звуковые единства или звуковые формы, - если мы станем при рассмотрении их переходить от языка к языку, - дают поражающее разнообразие, подводимое, однако, в каждом отдельном языке под известную закономерность. В этом смысле Гумбольдт характеризует звуковую форму как подлинный конститутивный и руководящий принцип разнообразия языков25, и готов искать в ней основание для установления типов языков и для их классификации. Но звуковое разнообразие, как констатирует сам Гумбольдт, есть, прежде всего, «содержание», — как же оно сочетается в единство формы и становится конститутивным принципом? Гумбольдт опять-таки, по-видимому, по аналогии с кантовскими формами чувственного созерцания, готов также допустить своего рода априорную форму созерцания, играющую по отношению к языку роль аналогона пространству и времени, и отличную, следовательно, от категорий чистого мышления. Эту форму можно признать в устанавливаемом им понятии «чистого артикуляционного чувства»26. Если освободить это понятие от субъективистического кантовского толкования и признать в артикуляционном чувстве своеобразное переживание, имеющее свой предметный коррелят в чувственных формах звуковых единств, то в последних, действительно, мы можем видеть конститутивную основу, вносящую порядок и закономерность в многообразие звуковых явлений языка.
Гумбольдт раскрывает нам мысль капитальной важности, когда он, допустив наличность чистого артикуляционного чувства, и каждый отдельный артикуляционный звук рассматривает как некоторое «напряжение души»27, определяемое его прямым «назначением»: выразить мысль, в отличие от всякого животного крика и даже музыкального
4 Humboldt W. у Ueber dic Vferechiedenheit des menschlichen Sprachbaues und ihrcn Einfluss auf die geistige Entwickclung dcs Menschengcschlechts / Ed. Pott A.F. Brl., 1876. S. 75. " Ibidem. S. 63-64, 99. :f tbidem. S. 96. " Ibidem. S. 79.
