Этическая мысль - Автор неизвестен (читать хорошую книгу TXT) 📗
Чтобы смысл этого "знает - не знает, хочет - не хочет" стал более понятен, вернусь к своему исходному предположению: суть нравственности обнаруживается и сосредоточенно формируется в поэтике той или иной культуры; больше того, нравственность всегда есть тождество эстетических и собственно этических определений этой культуры. Соответственно в каждой культуре есть особая форма эстетической, даже резче, художественной деятельности, в которой человек конкретной эпохи осознает свои нравственные интенции, воображает, отстраняет и остраняет их и - именно на основе такого поэтического остранения - доводит эти интенции до полной силы и ума, обращает их на себя, превращает в феномен самоустремленности.
В античной культуре - это форма трагедии, с особой ролью хора, соучастия зрителей, единства зрелища и священнодействия. В средневековой культуре - это преимущественно бытие, включающее в себя поэтику построения храма, собора, церкви; движение в округе храма, в его природной предвосхищенности: бытие во круге храмового действа, на грани временного и вечного, иконной росписи и камня стен; движение из храма - в себя, в земную вседневную жизнь... В новое время - это поэтика романа как коренной нововременной формы соединения эстетических и этических коллизий самоустремления человеческой деятельности. Роман здесь - не только жанр литературы, и даже не только форма поэтики, но и определение основной нравственной перипетии нового времени.
Роман - в плане особенной нравственно-поэтической перипетии - это отстраненная (романизированная) биография как основная форма творческого сознания. Это - моя жизнь в интервале от рождения до смерти, понятая и представленная (в моем сознании) как мое - авторизованное - произведение, В романе я - автор моей жизни. В каждый данный момент я - в зеркале романа вижу всю свою жизнь, вспоминая ее от самого давнего - рождения, до вдали предстоящего - смерти. И все это - из точки этого мгновения (настоящего). Профессиональный автор - писатель доводит эту ситуацию до предела, до поэтического образа, но реально "романное" восприятие собственной жизни всеобщий феномен нововременного сознания в бытии и даже в быту каждого индивида этой эпохи (если, конечно, он индивид своей эпохи).
Воспоминание прошлого и трудное "воспоминание" будущего - вот два основных романных основания полной моей ответственности за мою, фактически еще не оконченную жизнь. В этом отстраненном и "остраненном" (по определению В. Б. Шкловского) облике моя жизнь - во всех ее мгновениях (здесь нет привилегированных точек типа античного "акме" или средневековой предсмертной "исповеди") оказывается моим свободным и ответственным поступком, включенным в единую, закономерную "человеческую комедию" (по схеме "равнодействующей"), поступком, отчужденным из этого бесконечного, закономерного, случайно-необходимого исторического восхождения. Такова романная замена трагедии рока и характера. В романе я - автор своей, социально и исторически "снятой" биографии. Это безвыходная антиномия. Выход - только в самоответственном поступке. Жизнь - мгновение в анонимном потоке исторического бытия. Жизнь - бесконечность моих, авторизированных, 80-ти лет земного бытия (будем щедры). Вот condicio sine qua поп (условие, без которого невозможно) свободного нравственного поступка в интервале XVII - XIX веков.
Здесь очень существенна связь с печатным словом, книгой, свободным чтением: вперед, к последней странице, к эпилогу, обратно - к странице первой, перечитывая и выделяя отдельные фрагменты. Не жизнь "в (о) круге храма", не включение в трагедийное зрительское действо (Хор), но отстраненное, наедине с собой, - медленное, свободное воспоминание, переигрывание своей жизни, обнаружение ее - в пределах отпущенного срока бесконечной длительности (галилеевская актуальная бесконечность конечного, ограниченного "нечто"). Но, значит, насущна авторизация моей жизни; вот где созревает способность нравственно-поэтического суждения в сознании и бытии индивида нового времени.
В "режиме" этой этики, этой поэтики жизнь необходимо именно перечитывать.
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток:
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
(А. С. Пушкин)
В этом смысле роман-книга - ключ к лирике, театру, архитектуре, к героизму нового времени. Так, лирика Пушкина - поэтика воспоминаний, фрагментов воображаемого, незаконченного, оборванного романа. Не случайно в поэтическом словаре Пушкина "воспоминание" ("память", "помнить", "вспоминать"...) - не только очень широко употребляемое, но и чаще всего ключевое слово.
Я начинал осмысление нововременной нравственно-поэтической перипетии с "Гамлета" Шекспира. Может возникнуть вопрос: но ведь "Гамлет" - трагедия, театр, так правомерно ли говорить об изначальном статуте романа в сосредоточенном бытии индивида XVII - XIX веков, а начинать анализ с нововременного аналога греческой трагедии? Думаю, однако, что трагедия Шекспира "Гамлет" и личная трагедия принца Гамлета - это трагедия рождения романа. Это трагедия - мучение, катарсис - рождения романных отстранений собственного бытия, трагедия переключения из храмового общения с вечностью (с "призраками") в книжно-романное воспоминание того, что происходит сейчас, в этот момент...
Гамлет в каждый момент сценического действия не только действует, но и не просто "рефлектирует"; он многократно "проигрывает", "переигрывает", вспоминает и предвосхищает собственное - и всех остальных действующих лиц действие. Он - перечитывает это действие, и только тогда может быть нравствен, свободен и ответствен в своем - мгновенном - поступке. Не пресловутый конфликт долга и безволия, но антиномия непосредственной жизни и ее одновременного - в момент действия - перечитывающего обоснования. Вот секрет (скажу осторожнее - один из секретов) гамлетовской "Мышеловки"; больше того, всего построения гамлетовских действий. Ведь только в моментальном романном остранении я могу совершать это действие как момент целостной, уже завершенной жизни (от рождения до смерти, от тех событий, что предшествовали преступлению Клавдия, до тех неисчислимых последствий, что будут после возмездия; а это можно только вспомнить или вообразить, но невозможно - и необходимо - сейчас совершить).
