Ньютон - Кузнецов Борис Григорьевич (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗
Барроу был профессором в Тринити-колледже с 1663 по 1669 г., т. е. в период, когда Ньютон превратился из неофита в мыслителя с уже возникшими гениальными математическими, механическими и физическими идеями. О них кое-что знали, хотя публикаций еще не было. Во всяком случае Барроу уже оценил способности Ньютона, к 1668 г. получившего последовательно все ученые степени вплоть до магистра. В следующем году Барроу уступил Ньютону должность люкасовского профессора, а сам стал придворным капелланом в Лондоне. Через три года он вернулся в Кембридж в качестве главы («мастера») Тринити-колледжа. Его смерть в 1677 г. в Лондоне напоминала смерть Эпикура, с той лишь разницей, что Эпикур спокойно ожидал конца («когда мы существуем, смерть еще не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем»), а Барроу ожидал за гробом выяснения волновавших его астрономических и математических проблем и радовался их близкому решению.
Этот научный темперамент, эта удивительная непоседливость — смена стран и городов, смена научных занятий и должностей — какая-то подлинно ренессансная пластичность интересов так явно отличают Барроу от Ньютона. Ньютон тоже переходил подчас к довольно далеким от его основных научных интересов занятиям; он оставил след — и какой след! — во многих областях математики, механики, астрономии, физики, химии, занимался древней историей, богословием. Но в сущности переходов здесь не было. Ньютон упорно разрабатывал проблемы, которые он поставил перед собой в 1664—1668 гг., долгое время не публиковал результатов, добиваясь максимальной достоверности. Его увлекала не романтика нового, еще неокончательного знания, а романтика подтвержденного экспериментом и безупречно выведенного логически и математически достоверного решения проблем.
Однако, несмотря на эти различия, в некоторых случаях обнаруживается близость во многом ренессансной и во многом картезианской динамики мысли, переходящей от проблемы к проблеме на основе общих принципов, и нового, начавшего новую эпоху в науке ньютоновского ригоризма. И для Барроу, и для Ньютона существовали проблемы, где они отказывались от однозначных концепций: Барроу — потому, что критерий однозначности еще не стал для него решающим, Ньютон — потому, что он хотел резко отделить проблемы, где еще не было однозначного решения, от проблем, где такое решение казалось достигнутым.
Там, где Ньютон мог рассматривать идеи Барроу как однозначные, они становились исходным пунктом гениально широкого обобщения и конкретизации. Таковы были конструкции в области геометрической оптики и, что еще важнее, рассуждения учителя о касательных, ставшие для Ньютона одним из стимулов изучения бесконечно малых величин и их соотношений. Там, где экспериментальные результаты оставляли место для споров о природе физических процессов, там Ньютон допускал величайший плюрализм концепций и не применял принципа «гипотез не измышляю», который он сформулировал гораздо позже, в «Математических началах натуральной философии», но который витал в его сознании уже в 60-х годах.
С. И. Вавилов в книге «Исаак Ньютон» рассматривает вопрос о том, почему в «Оптических и геометрических лекциях» Барроу, просмотренных (и даже кое-где дополненных) в рукописи Ньютоном, много устаревших воззрений, с которыми Ньютон не мог согласиться (6, 19—20). По мнению С. И. Вавилова, и сам Барроу, и Ньютон не уделяли внимания неоднозначным гипотезам о природе света и дискуссиям о том, что такое свет — субстанция или движение. В рукописи Барроу Ньютона интересовали понятия геометрической оптики, которые автор считал однозначными.
Все сказанное о Барроу и об отношении Ньютона к этому ученому не должно создавать впечатления о нем как об учителе, а о Ньютоне — как об ученике, продолжающем и разрабатывающем то, что было сделано учителем. Вероятно, для Ньютона большое значение имело личное общение с Барроу, и от люкасовского профессора он получал не столько математические идеи, сколько психологические импульсы к созданию совершенно новых концепций.
Подобные импульсы, а вместе с тем, вероятно, и идеи Ньютон получал и от Генри Мора. Один из учеников Мора стал учителем Ньютона в Грантеме, он был родом из тех же мест, что и Ньютон, и, подобно ему, получил пуританское воспитание. В Кембридже Мор преподавал богословие и философию. Мор принадлежал к кембриджским платоникам. Его мировоззрение было мистическим, больше, чем другие кембриджские платоники, он был склонен к заимствованиям из Каббалы. Согласно представлениям Мора, вездесущность бога воплощается в пространственной, но не материальной и не доступной чувственному постижению субстанции. В целом это неоплатоническая концепция, вполне ренессансная по своим истокам. Пространство Мор трактовал как нечто более сложное, чем трехмерное геометрическое пространство, он говорил даже о четвертом измерении. Позднее мы рассмотрим связь моровской концепции пространства, заполненного некой нематериальной субстанцией, выражающей вездесущность бога, с ньютоновым понятием пространства как чувствилища (sensorium) божества. Философские идеи Мора были довольно широко известны.
Прежде чем мы перейдем к периоду чрезвычайно интенсивной интеллектуальной деятельности Ньютона, быть может, не имеющей прецедентов в истории науки, необходимо подвести некоторый итог его первым годам в Кембридже в части личных склонностей и норм. Трудно найти более красноречивый документ, рисующий идеальный, с точки зрения Ньютона, кодекс житейского поведения, чем его напутственное письмо некоему Астону — кембриджскому знакомому ученого, собиравшемуся совершить поездку за границу. В сущности он совпадает с практическим кодексом современного «типичного англичанина» (кстати сказать, все реже встречающегося в современной Англии). Прежде всего Ньютон советует Астону во время путешествия задавать вопросы и выражать сомнения, не высказывая решительных утверждений и не затевая споров. Как это характерно для англичан, даже для их языка, где самое категорическое отрицание выражается фразой: «Боюсь, что это не совсем так»! За этим советом следует великолепный комментарий: «Ничто не приводит так быстро к забвению приличий и ссорам, как решительность утверждения. Вы мало или ничего не выиграете, если будете казаться умнее или менее невежественным, чем общество, в котором Вы находитесь» (цит. по: 6, 25). Вторая фраза, может быть, объясняет, почему надолго задерживалась публикация работ самого Ньютона: «горе от ума» распространялось (может быть, распространяется?) и на науку. Следующий совет — воздерживаться от осуждений. «Безопаснее хвалить вещь более того, чего она заслуживает, чем осуждать ее по заслугам, ибо похвалы не часто встречают противоречие или по крайней мере не воспринимаются столь болезненно людьми, иначе думающими, как осуждения; легче всего приобрести расположение людей кажущимся одобрением и похвалой того, что им нравится. Остерегайтесь только делать это путем сравнений» (там же).
Дальше идет ряд сходных, в высшей степени благоразумных наставлений, а во второй части письма содержится перечень вопросов, позволяющих путешественнику узнать политику государства, систему налогов, состояние торговли, цены, обычаи, законы, культуру, отношения между сословиями. Кроме того, Ньютон дает здесь советы изучить технику, приемы кораблевождения, ископаемые богатства каждой страны и технологические процессы, в том числе мифические вроде превращения железа в медь, различных металлов в ртуть.
Это назидательное письмо 27-летнего ученого, который, по-видимому, уже достиг умения подчинять эмоции рассудку и таким образом освободил свой духовный мир для восприятия всевозможных сведений, может вызвать улыбку у нашего современника. Но не только улыбку. Перед нами вовсе не заземленность помыслов. Ньютон освобождает себя от возможных житейских осложнений ради одного-единственного эмоционального и интеллектуального порыва — к поискам истины. Не априорной, не догматической и не прагматической, а подлинной, достоверной истины, которая только и может, как говорил Гегель, заставить сильнее вздыматься грудь. Поиски достоверной, проверенной опытом истины и создают тот поток света и тепла, о котором говорил Эйнштейн, — идущее от Ньютона излучение интеллектуального света и эмоционального тепла.
