Восстание ангелов в конце эпохи большого модерна - цур Линде Отто Дитрих (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
Новая финансовая система, яснее всего очерченная в концепциях «технических аналитиков», описывается в терминах дисциплин премодерна — «алхимия финансов», «self fullfilled prophecy» (термин, разбираемый Murphy и напоминающий «теургию» древних), «рыночные колдуны» (название бестселлера Jack D.Schwager «Market Wizards»). Здесь мы имеем дело с зачатком новой реальности, с посткапитализмом и ярким проявлением постмодернистического духа в сфере экономики. Если от тематики постмодерна еще можно отмахнуться в сфере культуры (как это делают те, кто не отдает себе отчета в серьезности и глубине фундаментальной цивилизационной мутации, обозначенной термином «постмодерн»), то в сфере финансов и экономики от нее отделаться не так просто. При этом следуер учитывать неизбежные изменения и в военной сфере. Глобализация финансовых спекуляций невозможна без глобализации военного присутствия. Тенденция к всемирному расширению НАТО будет только крепнуть со временем и тоже будет все меньше зависить от фактической реальности, подчинясь лишь динамике расширения финансового рынка. Либералы всех мастей просто обязаны обслуживать этот процесс, поскольку именно он обеспечивает устойчивое развитие новой финансовой системы.
В эпоху постмодерна неизбежны изменения геополитических отношений в мире. Развитие информационных технологий, транспортных и коммуникационных возможностей, всего могучего технического арсенала цивилизации существенно ослабило в ХХ веке роль географических пространств и ограничений, налагаемых ими. В мире возникла «новая география» — целостность, определяемая не столько реальностью физических просторов, сколько возможностью синхронного мониторинга событий в различных точках планеты в режиме реального времени. А также способностью цивилизации к оперативной проекции властных решений в масштабе всей планеты. Возникли и новые, транснациональные субъекты действия, слабо связанные с национальными государствами. Новое качество мира — его глобализация — проявилось также в том, что в 90-е годы практически вся планета оказалась охваченной единым типом хозяйственной практики. Соответственно изменились и принципы построения международных систем управления, класс стоящих перед ними задач, да и вся семантика международных отношений. Возникла существенно иная, нежели прежде, перспектива глобального развития, претерпела определенные метаморфозы конфигурация цивилизационных противоречий.
Переплавленное в тигле интенсивного взаимодействия стран и народов новое мироустройство замещает прежнюю модель Ойкумены иерархичной конструкцией геоэкономических регионов. В рамках глобальной, но далеко не универсальной мир-экономики очерчиваются контуры ее специализированных сегментов: самобытных «больших пространств», объединенных культурно-историческими кодами, стилем хозяйственной деятельности, общими социально-экономическими факторами и стратегическим целеполаганием. Горячий сторонник либеральных ценностей и в то же время фактический оппонент ряда неприглядных аспектов неолиберализма, Ральф Дарендорф следующим образом формулирует принцип «экономического плюрализма»: «Было бы неправильно предполагать, что… все мы движемся к одной конечной станции. Экономические культуры имеют столь же глубокие корни, как и культура языка или государственного устройства». 10 В результате над прежней национально-государственной схемой членения человеческого универсума все отчетливее нависает оболочка «нового регионализма» и групповых коалиций.
Новая мировая ситуация поставила под сомнение исключительную роль национальных государств, чьи реальные, хотя и «пунктирные» границы в экономистичном мире заметно отличаются от четких административно-государственных линий, выдвигаясь за их пределы (или, наоборот, «вдавливаясь» в них), проявляясь в ползучем суверенитете множащихся зон национальных интересов и региональной безопасности. Дело не только в том, что в рамках новой системы страны обретают некий неосуверенитет, но и в том, что значительная их часть в этой среде постепенно утрачивает способность быть субъектом действия. Таким образом, в переходной, дуалистичной конструкции соприсутствуют два поколения властных субъектов: старые персонажи — национальные государства и разнообразные сообщества-интегрии. Их тесное взаимодействие рождает, между тем, феномен новой государственности — страны-интегрии, страны-системы. Квинтэссенцией этого статуса стало превращение ведущего государства планеты — США в крупнейшую страну-систему, проецирующую свои заботы и интересы по всему глобусу. Геоэкономические миры Pax Oeconomicana — это новый предел международной политической системы. Тут смешались воедино и правят бал все вышеперечисленные персонажи: коалиции государств, контуры которых определяются их социально-экономическими интересами; страны-системы, отходящие от одномерной модели национальной государственности; наконец, разнообразные, порой весьма экзотичные транснациональные структуры и их коалиции. Последовательное сопряжение этой геоэкономической мозаики с прежней политической картографией — единственная возможность уловить (и более-менее внятно описать) то противоречивое мироустройство, которое складывается сейчас на планете. Логика отношений внутри нарождающегося универсума при этом заметно отличается от принципов организации международных систем, уходящего мира Нового времени. Одновременно происходит кристаллизация властных осей Нового мира, контур которых представлен разнообразными советами, комиссиями и клубами глобальных НПО (неправительственных организаций). Конец ХХ столетия — окончание периода биполярной определенности и ясности глобальной игры на шахматной доске ялтинско-хельсинкского «позолоченного мира». В результате широко известных событий оказалась сломанной не только привычная ось Запад — Восток, но становится достоянием прошлого также обманчивая простота конструкции Север — Юг. Модель нового мироустройства носит гексагональный, «шестиярусный» характер (и в этом смысле она многополярна). В ее состав входят (отнюдь не на равных — и в этом смысле она однополярна) такие регионы, как североатлантический, тихоокеанский, евразийский и «южный», расположенный преимущественно в районе индоокеанской дуги. А также два транснациональных пространства, выходящих за рамки привычной географической картографии.
Раскалывается на разнородные части знакомый нам Север. Его особенностью, основным нервом становится своеобразная штабная экономика. С той или иной мерой эффективности она сейчас определяет действующие на планете правила игры, регулирует контекст экономических операций, взимая с мировой экономики весьма специфическую ренту. Кризис института национальной государственности, примат международного права над суверенитетом при одновременном умалении контрольных и ограничительных функций правительств, устранение барьеров в мировой экономике, тотальный информационный мониторинг, глобальная транспарентность и коммуникация — все это позволило вырваться из-под национальной опеки, экстерриторизироваться, окрепнуть и сложиться в глобальную систему многоликому транснациональному миру, этому Новому Северу — Tule Ultima геоэкономических пространств. Теснейшим образом связана с растущим транснациональным континентом и спекулятивная, фантомная постэкономика финансов квази-Севера, извлекающая прибыль из неравновесности мировой среды, но в ней же обретающая особую, турбулентную устойчивость. Удивительные вещи можно иной раз прочесть у мыслителей прошедших эпох. Тот факт, что некоторые рукописи не горят, сохранил для нас голос из IV века до Рождества Христова, бичующий порочность самого принципа «финансовой экономики»: «А другие… преступают меру в приобретении, беря откуда угодно и что угодно, как, например, те, чье ремесло недостойно свободных: содержатели публичных домов и все им подобные, а также ростовщики, (дающие) малую (ссуду) за большую (лихву)». И в другом месте: «По-видимому, всем им одинаково присущи позорные способы наживы… Поэтому с полным основанием… вызывает ненависть ростовщичество… как дети похожи на своих родителей, так и проценты являются денежными знаками, происшедшими от денежных же знаков. Этот род наживы оказывается по преимуществу противным природе». В новых условиях государства Запада начинают вести себя подобно гиперкорпорациям, плавно переходя к достаточно необычному новому протекционизму, связанному не столько с ограничением в доступе тех или иных товаров на национальную территорию, сколько с созданием там гораздо более выигрышных условий для экономической деятельности. Одновременно происходит усложнение семантики экономической деятельности (превращающее порой ее договорно-правовую сторону во вполне эзотерический «птичий язык»), фактически формирующее новую отрасль международного права. Растет значение национальной инфраструктуры и национального богатства, а также контроля над правом доступа к бенефициям от геоэкономических рентных платежей. Все это вместе взятое делает данные страны (и прежде всего США) — несмотря на очевидно высокие там издержки производства — весьма привлекательной гаванью для мировых финансовых потоков. Не менее яркой характеристикой ареала является также впечатляющий результат интенсивной индустриализации эпохи Нового времени. В североатлантическом регионе создано особое национальное богатство: развитая социальная, административная и промышленная инфраструктура, обеспечивающая создание сложных, наукоемких, оригинальных изделий и образцов (своего рода «высокотехнологичного Версаче»), значительная часть которых затем тиражируется — отчасти в процессе экспорта капитала — в других регионах планеты. Наконец, новой геостратегической реальностью стал находящийся в переходном, хаотизированном состоянии еще один фрагмент былого Севера — постсоветский мир, похоронивший под обломками плановой экономики некогда могучий полюс власти — прежний Восток. Очевидно утратил единство и Мировой Юг, бывший Третий мир, также представленный в современной картографии несколькими автономными пространствами. Так, массовое производство как системообразующий фактор (в геоэкономическом смысле) постепенно перемещается из североатлантического региона в азиатско-тихоокеанский. Здесь, на необъятных просторах Большого тихоокеанского кольца — включающего и такой нетрадиционный компонент, как ось Индостан — Латинская Америка, формируется второе промышленное пространство планеты — Новый Восток, в каком-то смысле пришедший на смену коммунистической цивилизации, заполняя образовавшийся с ее распадом биполярный вакуум.
