Учение дона Хуана (перевод Останина и Пахомова) - Кастанеда Карлос (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗

– А когда ты думаешь начать?

– Это не так просто. Сначала ты должен подготовиться.

– По-моему, я готов.

– Это не шутка. Чтобы встреча с ним не кончилась для тебя плохо, действовать надо наверняка.

– Нужно что-то делать?

– Нет, просто ждать. Пока не поздно, можешь отказаться. Ты быстро устаешь. Этой ночью, едва столкнувшись с трудностями, готов был сдаться. Мескалито требует от человека мужества и отваги.

2

7 августа 1961 года, понедельник

В пятницу, часов в семь вечера, я подъехал к дому дона Хуана. На веранде вместе с ним сидели еще пять индейцев. Я поздоровался с доном Хуаном и сел, ожидая, не скажут ли они что-нибудь. После непродолжительного молчания один из мужчин поднялся и подошел ко мне с приветствием:

– Здравствуй.

Я встал и ответил:

– Здравствуй.

За ним поднялись и остальные четверо. Мы произнесли слова приветствия и обменялись рукопожатиями. Одни едва касались кончиками пальцев моей ладони, другие быстро ее пожимали.

Все снова сели на свои места. Индейцы с трудом подбирали испанские слова и вообще выглядели робкими и нерешительными.

Около половины восьмого они внезапно поднялись и отправились на задний двор. Долгое время никто не произнес ни слова. Дон Хуан подал мне знак идти за ними. Мы забрались в кузов старого грузовика; я сел сзади, рядом с доном Хуаном и двумя парнями. В кузове не было ни сидений, ни скамеек, его металлическое днище оказалось болезненно жестким, особенно когда машина свернула с шоссе и затряслась по грунтовой дороге. Дон Хуан шепнул, что мы едем к его приятелю, который припас для меня семь Мескалито. Я спросил:

– А у тебя разве нет?

– Есть, но я не могу его тебе дать. Это должен сделать кто-нибудь другой.

– Почему?

– Может случиться так, что ты Мескалито не понравишься. Тогда ты не сможешь познать его с должной любовью, и нашей дружбе придет конец.

– А почему не понравлюсь? Разве я сделал ему что нибудь плохое?

– Для этого ничего делать не надо. Мескалито или примет тебя, или отвергнет.

– Но если, допустим, я не понравлюсь ему, неужели нельзя сделать что-нибудь такое, за что он меня полюбит?

Двое парней услышали мой вопрос и засмеялись.

– Нет,– тут уж ничего не поделаешь, – сказал дон Хуан. Он отвернулся, и больше мы с ним не разговаривали.

Проехав около часа, мы остановились наконец перед каким-то домом. Было совсем темно, водитель к тому же выключил фары, и я смог рассмотреть лишь смутные очертания строения. Молодая женщина – судя по произношению, мексиканка – прикрикнула на собаку, чтобы та перестала лаять. Мы вылезли из машины и направились к дому. Проходя мимо женщины, мы поздоровались; она нам ответила и снова закричала на собаку.

Большая комната была забита всевозможным хламом. Тусклый свет крохотной электрической лампочки едва освещал ее. У стены стояло несколько стульев со сломанными ножками и продавленными сиденьями. Трое мужчин уселись на диван. Он был совсем ветхий, продавлен почти до пола и казался в тусклом свете грязно-багровым. Остальные расселись по стульям. Довольно долго все молчали.

Неожиданно один из присутствующих поднялся и вышел в соседнюю комнату. Это был мужчина лет пятидесяти, смуглый, высокий, широкоплечий.

Вскоре он вернулся с банкой из-под кофе, снял с нее крышку и протянул банку мне. В ней лежало семь странных на вид предметов, различных по размеру и форме – одни круглые, другие продолговатые. Они были серовато-коричневые, а на ощупь напоминали ядро грецкого ореха или пробку. Я растерянно перебирал их руками.

– Их надо жевать! – шепнул дон Хуан. Пока он не заговорил, я и не замечал, что он сидит рядом. Я бросил взгляд на остальных, но присутствующие не обращали на меня внимания, тихо разговаривая между собой. Я ощутил неуверенность и со страхом понял, что самообладание покидает меня.

– Мне нужно выйти, – сказал я. – Сейчас вернусь.

Дон Хуан протянул мне банку, я опустил туда шарики пейотля. Когда я направился к двери, мужчина, который принес банку, встал, подошел ко мне и сказал, что в соседней комнате есть помойное ведро. Ведро оказалось у самой двери. Рядом с ним стояла большая кровать, занимавшая почти полкомнаты; на ней спала женщина. Немного постояв у двери, я вернулся. Хозяин дома заговорил со мной по-английски:

– Дон Хуан говорит, что вы родом из Южной Америки. Там есть Мескалито?

Я ответил, что никогда раньше о нем не слышал. Мужчины, казалось, заинтересовались Южной Америкой; некоторое время мы говорили о тамошних индейцах. Потом кто-то спросил, почему я собираюсь принять пейотль. Я ответил, что мне интересно с ним познакомиться. Все негромко засмеялись.

Дон Хуан легонько подтолкнул меня:

– Жуй, жуй!

Ладони у меня мгновенно вспотели, живот свело судорогой. Кофейная банка с шариками пейотля стояла на полу возле стула; я наклонился, взял один наугад и сунул в рот.

У шарика был какой-то затхлый привкус. Я раскусил его пополам и, разжевав одну половину, почувствовал сильную вяжущую горечь; через секунду во рту у меня все онемело. Я продолжал жевать, горечь усилилась, вызывая невероятное обилие слюны. Казалось, я ем солонину или вяленую рыбу. Когда я разжевал вторую половину, язык и челюсти совершенно одеревенели и горечь перестала ощущаться. Пейотль оказался волокнистым, как клетчатка апельсина или сахарного тростника, и я не знал, что делать с волокнами – то ли глотать, то ли выплюнуть.

В этот момент хозяин дома поднялся и пригласил всех на веранду. Мы вышли и удобно расположились в темноте на полу. Хозяин принес бутылку текилы. Мужчины сидели в ряд, прислонившись спиной к стене. Я оказался крайним справа. Сидевший рядом дон Хуан поставил банку с пейотлем возле меня. Затем протянул бутылку, которую пустили по кругу, и велел немного отхлебнуть, смыть горечь.

Я выплюнул остатки разжеванного шарика и плеснул в рот текилы. Дон Хуан посоветовал мне не глотать, а только прополоскать рот, чтобы остановить слюну. Меньше ее не стало,4 но горечь и впрямь уменьшилась.

Дон Хуан сунул мне ломтик сушеного абрикоса или инжира (я не разглядел в темноте и не разобрал на вкус) и велел жевать медленно и тщательно. Я с трудом проглотил ломтик; казалось, он не хочет идти в горло.

Немного спустя бутылку снова пустили по кругу. Дон Хуан протянул мне кусок жесткого вяленого мяса. Я сказал, что есть не хочу.

– Это не еда, – возразил он твердо.

Процедура повторялась шесть раз. Помню, что, когда я жевал шестой шарик, беседа оживилась, и, хотя я не понял, на каком языке говорили, тема разговора показалась мне невероятно интересной, и я постарался прислушаться, чтобы самому принять в нем участие. Но когда я сделал попытку заговорить, то понял, что не смогу – слова блуждали в моей голове бесцельно и хаотично.

Я сидел опершись спиной о стену. Собеседники говорили по-итальянски, то и дело повторяя одну и ту же фразу о глупости акул. Тема их разговора ничуть меня не удивила. Как-то я рассказывал дону Хуану, что река Колорадо в Аризоне была названа испанцами «elriodelostizones» («Река горелого леса»), но кто-то неверно прочел или понял слово «tizones», и реку назвали «elriodelostiburones» («Акулья река»). Я был уверен, что мужчины обсуждают именно эту историю, хоти мне как-то не пришло в голову, что никто из них не может знать итальянского.

Вскоре я почувствовал сильную тошноту, но не помню, вырвало меня или нет. Очень хотелось пить, я попросил воды.

Дон Хуан принес большую кастрюлю и поставил у стены. Он зачерпнул из кастрюли не то чашкой, не то банкой, подал мне и опять велел не глотать, а только прополоскать рот.

Вода оказалась какой-то необыкновенно блестящей, стекловидной, будто отлакированной. Я хотел спросить у дона Хуана, что это значит, но, с трудом пытаясь изложить свою мысль на английском, вспомнил вдруг, что он этим языком не владеет.