Афоризмы старого Китая - Автор неизвестен (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗

Китайская классика: новые переводы, новый взгляд

Афоризмы старого Китая

Составление, перевод, вступительная статья и комментарии

В. В. Малявина

Мудрое восточное изречение…

Что может быть более привычного, стереотипного, общепризнанного в наших представлениях о литературном наследии Востока? Что может быть в этом наследии более чаемого, более ожидаемого, даже если ожидания оправдываются далеко не так часто, как хотелось бы? Есть в восточных афоризмах, в нашем идеальном образе «восточного афоризма» особая, неотразимо-пленительная магия. Не оттого ли, зачарованные непритязательной убедительностью этих изречений, мы так редко задумываемся над природой афористической формы выражения мыслей, над местом и значением афористического слова в культурах стран Востока?

А между тем афоризм способен многое поведать о происхождении и призвании словесности, об отношении литературы к жизни. Ведь афористику по праву можно назвать искусством жизненной правды. В афоризмах жизнь еще не заслонена отвлеченными идеями, принципами или законами; в них она сверкает и переливается бесконечно разнообразной мозаикой лиц, ситуаций, точек зрения, в них находят подтверждение самые общие и самые непосредственные, неуловимые для логических формул ценности человеческого бытия. И афоризм так же убедителен, как может быть убедительно только приходящее внезапно, но извечно предвкушаемое и оттого даже не нуждающееся в доказательствах понимание того, что жизнь реальнаи что в ней есть, как выразился китайский литератор, «нечто подлинное».

Быть может, в загадке афористической мудрости — всегда странно знакомой, хранящей в себе целостное видение мира, но никогда не повторяющейся — отображается загадка самой жизни: вечно новой и неизбывной, равно достижимой для всех и столь же для всех неуловимой, самодостаточной и безграничной в каждом мгновении своего бытия.

Афоризм, соединяя в себе воображение и рефлексию, сердечную искренность и творческую игру духа, возвращает нашу мысль к глубочайшим истокам выразительного акта, к непостижимому и все же доверительному переживанию подлинности нашего присутствия в мире.

Афористическая словесность имеет глубокие корни в классической культуре Китая. Примечательно, что наследие первого и наиболее чтимого китайского философа — Конфуция состоит из отдельных афористически сжатых высказываний. Заслуженной славой пользуются поэтически парадоксальные изречения древних даосских мыслителей — Лао-цзы и Чжуан-цзы. Но не менее примечателен и тот факт, что литературная и философская традиция Китая нашла в афоризме свое завершение: литература так называемых «малых форм» (сяо пинь)— разнообразные эссе, «заметки на полях», но в первую очередь все-таки отдельные изречения, сентенции и назидательные максимы, приобретшие необыкновенную популярность в Китае XVI–XVIII веков, — стала последним и самым зрелым словом китайской классической словесности.

Историческим фоном расцвета афористики в ту эпоху послужило все более углублявшееся отчуждение между государством и образованной верхушкой общества. Среди литераторов того времени было принято с нескрываемым презрением относиться к служебной карьере, многие из них даже не пытались держать экзамен на ученое звание, что было обязательным условием политического успеха в старом Китае. Завоевание Китая маньчжурами в середине XVII века еще более обострило конфликт между властью и обществом. Новые хозяева страны понимали, что не найдут в лице ее ученой элиты искренних друзей, и стремились упрочить свое положение репрессиями и насаждением самых рутинных и догматических форм учености и словесности. В результате закосневшие, иссушенные школярскими упражнениями традиционные жанры литературы утратили всякую привлекательность; новая словесность растеклась маленькими звонкими ручейками вокруг серой глыбы официальной книжности. Подлинной пищей литературного творчества стали тревоги и радости частной жизни во всем ее разнообразии. Естественно, что афоризму — форме очень свободной, гибкой, чутко откликающейся на жизненные перемены — было суждено занять в литературе того времени почетное место.

Надо было уметь отвернуться от официозных ценностей быта, надо было проникнуться стойким отвращением к пошлости казенных мнений и идеалов, чтобы в литературе позднесредневекового Китая вполне утвердился в своих правах афоризм. Ибо тайна афоризма — это тайна вольности духа. Афоризм возвещает о жизни сознания, ставшего свободным от соблазнов света, чтобы быть свободным для себя.

Итак, афористическую словесность с полным основанием можно назвать «альфой и омегой» китайской традиции. Но что такое традиция? По-видимому, мы спрашиваем о предмете, не столь уж легко поддающемся определению. Для характеристики его как нельзя лучше подходит суждение Аристотеля о том, что люди менее всего замечают как раз наиболее очевидное. Что может быть ближе и внятнее того, что нам передается, предается(памятуя о том, что слово «традиция» восходит к латинскому Хга Л Иго— передача, предание)? Традиция жива, когда она не видна. Вот почему в традиционных культурах живое предание всегда окружено ореолом священной тайны и остается чем-то наименее выявленным, выставленным напоказ, осознанным. Напротив: современные позитивистски настроенные исследователи, помещающие традицию в область не заданного человеку, а лишь пред-ставленного, доступного наблюдению, объективированного упускают из виду все, что есть в ней существенного.

Ниже мы попытаемся рассмотреть традицию как самостоятельную и в своем роде первичную реальность человека, имеющую свою логику развития и требующую особых методов изучения; как реальность по существу своему вне-образную и доступную только символическому выражению. Наши заметки, конечно, не претендуют на всестороннее объяснение феномена традиции. Они лишь намечают один из возможных путей осмысления памятников средневековой китайской афористики, публикуемых в этой книге.

Отобранные для перевода произведения принадлежат разным историческим эпохам и разным направлениям китайской мысли. Первыми помещены изречения из малоизвестной книги «Гуань Инь-цзы», сложившейся, вероятно, в X веке и представляющей собой характерный памятник философской и литературной традиции даосизма. «Гуань Инь-цзы» состоит из разрозненных суждений, лежащих в русле миросозерцания древних даосов. Как и в книгах даосских авторов древнего Китая, мы встречаем здесь органическое единство чувства и мысли: присутствующие в тексте образы зовут к размышлениям, а, казалось бы, сугубо умозрительные выводы будят фантазию. Творчество неизвестного автора этого глубоко созерцательного сочинения проистекает из чистого покоя внесубъективного сознания, которое не замыкается в себе, но чутко внемлет бытию, ищет живой и интимной связи с миром. В афоризмах «Гуань Инь-цзы» засвидетельствован опыт, говоря языком даосов, «самопомрачающегося» разума, который сознает свою несводимость к данным опыта или умозрения, но выявляет бесконечную перспективу по-средования того и другого. Это разум, удостоверяющий себя в акте самопреодоления и потому повинующийся властному требованию никогда не повторяться, всегда быть открытым новому. Поэтому верность философской позиции древних даосских мыслителей отнюдь не мешает автору «Гуань Инь-цзы» представлять ее в новом, зачастую неожиданном свете, вводить и обыгрывать новые образы, термины и сюжеты. Речь идет, в сущности, о верности не букве и даже не идеям, а исходным интуициям традиционной мысли или, точнее было бы сказать, мысли, питающейся традицией.

Следующие два публикуемых здесь произведения сложились в XI–XIII веках в русле традиции чань-буд-дизма — одного из наиболее популярных и самобытных направлений китайского буддизма. Основной текст «Скрижалей Лазурной скалы» был составлен в середине XI века монахом Сюэдоу, а спустя столетие дополнен комментариями. Автор сборника «Застава без ворот учения Чань» — монах Хуэйкай по прозвищу Умэнь (букв. Без-ворот), живший в XIII веке. В книгах Сюэдоу и Умэня собраны дидактические изречения и сюжеты, получившие среди приверженцев чань-буддизма статус так называемых «публичных дел», по-китайски гунъань(в европейской литературе они известны больше по их японскому наименованию коаны).Выражение «публичное дело» было заимствовано чаньскими проповедниками из судебного лексикона средневекового Китая, где оно означало приговор суда, судебный прецедент, устанавливавшие истину. Среди чань-буддистов эти сюжеты были названы так потому, что они служили образцовыми примерами, позволявшими последователям чань установить истину и достичь полной просветленности сознания — конечной цели чаньской аскезы. Согласно разъяснению чаньского наставника XIV века Чжунфэна, слово «публичный» в словосочетании «публичное дело» указывает на «единый путь всех мудрецов и достойных мужей мира», а слово «дело» означает «достоверные записи истины мудрецов и достойных мужей».