В поисках энергии. Ресурсные войны, новые технологии и будущее энергетики - Мацак Олег (читаем книги .TXT) 📗

После четырехдневных дебатов было решено повысить квоты на добычу нефти на два миллиона баррелей в день. Это должно было положить конец спорам между участниками картеля по поводу квот и перепроизводства. Повышение потолка добычи уравнивало положение игроков. Теперь все экспортеры могли официально выйти на максимальные уровни производства, чему, казалось, благоприятствовала рыночная конъюнктура. С 1996 по 1997 г. мировое потребление нефти, подстегнутое экономическим ростом в странах Азии, выросло более чем на два миллиона баррелей в день и, по прогнозам Международного энергетического агентства, должно было вырасти еще на два миллиона баррелей в 1998 г. «Цена будет держаться, – уверенно сказал министр нефтяной промышленности Кувейта после объявления решения. – Это повышение абсолютно обосновано».

Такое мнение разделяли многие. Один аналитик охарактеризовал состояние рынка, как «парад планет для ОПЕК». Но где-то там, в далеком космосе, планеты тихо продолжали свое движение².

Там ничего не было: азиатский финансовый кризис

Когда Джакартская конференция подходила к концу, двое делегатов были приглашены на обед главой местного представительства Международного валютного фонда, где тот недвусмысленно дал им понять, что начавшийся несколькими месяцами ранее валютный кризис был только началом гораздо более глубокого и глобального кризиса и что азиатское экономическое чудо вот-вот закончится. Гости были шокированы услышанным. Но решение об увеличении добычи, основанное на оптимистичном экономическом сценарии, уже было принято. Было слишком поздно что-то менять.

«В середине 1990-х гг. быстрорастущая Азия была чрезвычайно привлекательна для иностранного капитала» и «капиталы текли к ней рекой», в том числе и в виде кредитов иностранных банков. В результате азиатские компании и застройщики накопили слишком большой долг, причем большей частью опасный: краткосрочный и деноминированный в иностранной валюте.

Именно перегретость кредитного рынка и сектора жилой и коммерческой недвижимости в Бангкоке стала причиной краха таиландской валюты в июне 1997 г., что повлекло за собой обвал валютных и фондовых рынков в других странах Азии. К концу 1997 г. паника охватила весь регион. Одни компании объявляли о банкротстве, другие закрывались, начались массовые увольнения, уходили в отставку правительства, и быстрый экономический рост во многих странах уступил место экономической депрессии.

К тому времени кризис и паника вышли за пределы Азии. В августе 1998 г. российское правительство объявило дефолт по внутреннему долгу, отправив страну в экономический штопор. Рубль резко девальвировался, а российский фондовый рынок рухнул на шокирующие 93 %. У недавно созданных российских нефтяных компаний не было денег, чтобы расплатиться со своими рабочими и поставщиками. Зарплаты были сокращены; в некоторых компаниях руководители получали около $100 в месяц.

После ошеломляющего банкротства крупнейшего хедж-фонда Long-Term Capital Management Уолл-стрит тоже оказалась на грани краха. Но паника была предотвращена благодаря оперативному вмешательству Федеральной резервной системы. Инфекция, казалось, была готова охватить и Бразилию, угрожая перерасти в то, что министр финансов США Роберт Рубин назвал «всепоглощающим мировым кризисом». Чтобы не позволить бразильской экономике скатиться вниз, были предприняты чрезвычайные усилия и мобилизованы огромные финансовые ресурсы. Это сработало. Бразилия была спасена. К весне 1999 г. мир практически справился с инфекцией³.

Джакартский синдром

Азиатский финансовый кризис нанес тяжелейший удар по мировой экономике. Предположения о повышение спроса на нефть, лежавшие в основе джакартской договоренности 1997 г., оказались неверными. В соответствии с этой договоренностью страны ОПЕК наращивали добычу нефти в то время как спрос на нее начал падать.

Теперь в мире было слишком много нефти. Когда в нефтехранилищах больше не осталось места, в качестве плавучих хранилищ стали использовать океанские танкеры. Но предложение все росло. А спрос оставался низким. Цена на нефть рухнула до $10 за баррель, а на некоторые сорта нефти до $6. Последний раз такой обвал цен наблюдался в 1986 г., и все были уверены в том, что рынок никогда больше не вернется к столь катастрофически низким уровням.

Из Джакартской конференции 1997 г. экспортеры вынесли один горький, но важный урок, так называемый джакартский синдром: опасно увеличивать добычу в условиях слабеющего или неопределенного спроса. Это была ошибка, которую они вознамерились больше никогда не допускать.

Шок

Обвал цен на нефть сделал кое-что еще. Он дал толчок самой масштабной реструктуризации нефтяной отрасли со времен разделения Standard Oil Trust по решению Верховного суда США в 1911 г. Если бы не обстоятельства, вызванные падением цен, мы бы вряд ли в скором времени увидели подобные результаты.

Поскольку цены на нефть резко упали, доходы нефтяных компаний спикировали вслед за ними. «Сказать, что это была бойня, значит не сказать ничего», – заявил один аналитик с Уолл-стрит. Компании урезали бюджеты и увольняли сотрудников. Одна из крупных компаний сократила традиционно роскошную рождественскую вечеринку до скромного фуршета в столовой. «Утопающие в нефти» гласил заголовок на обложке The Economist. Хотя и с некоторым преувеличением, этот заголовок отражал распространенное на тот момент убеждение, что в обозримом будущем цены на нефть останутся низкими, а нефтяную отрасль ждет безрадостная перспектива⁴.

Но для некоторых это была возможность, непростая, но тем не менее возможность для обновления. В конце концов, люди все равно не смогут обойтись без нефти, и их потребности в ней будут расти, когда возобновится экономический рост, что приведет к повышению цен. Но отрасль должна была стать более эффективной, научиться лучше управлять затратами и более широко опираться на передовые знания и технологии. Путь виделся один – увеличение масштабов. А этого можно было достичь посредством слияний компаний.

Был бы он жив сегодня…

В центральной части Норвегии, в суровых Скандинавских горах, находится тихий курортный городок Сандерстолен, до которого можно добраться только по извилистой узкой дороге, едва проходимой зимой из-за снежных заносов. После открытия нефтегазовых месторождений Северного моря у побережья Норвегии этот городок стал местом встреч норвежского правительства и работающих в норвежском секторе нефтяных компаний для обсуждения важных отраслевых вопросов – утром разговоры, после обеда прогулка на лыжах.

Одним февральским утром 1998 г. два инвестиционных банкира Джозеф Перелла и Роберт Магуайр представили новое видение отрасли, которое привлекло внимание собравшихся в том году на форум руководителей. «Список крупнейших публичных компаний в нефтяной индустрии фактически не изменился с момента разделения Standard Oil Trust, – сказали они. – Если бы Джон Рокфеллер был жив сегодня, львиная доля списка была бы ему хорошо знакома. Но, например, Карнеги, Вандербильт и Морган с трудом узнали бы свои отрасли».

Банкиры говорили о большем, нежели просто «слияние компаний», – о неизбежном появлении того, что они назвали «супермейджеры». Инвестиционный банк Morgan Stanley опубликовал доклад, в котором объявлял начало «Эпохи супермейджеров». «Беспрецедентная глобализация и масштабы», вытекающие из слияний, вкупе с более высокой эффективностью и более широкими возможностями – это путь к «сверхдоходностям и высокой капитализации». Короче говоря, более крупные компании будут оцениваться рынком гораздо выше. А меньшие по размеру компании будут оцениваться рынком ниже и, отсюда, подвергаться большему риску⁵.

Кто-то должен был стать первым. Но каким образом проводить эти объединения? Враждебные поглощения слишком сложны, поэтому компаниям нужно было договориться о цене. Кроме того, существовало еще одно препятствие – то, что в США называют антимонопольным законодательством, а в Европе политикой по обеспечению свободы конкуренции. У всех на памяти было самое громкое антимонопольное дело в истории – разделение Standard Oil Trust