Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь - Чуковский Корней Иванович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗

Ростовский археолог, вместо того чтобы написать:

«В раскопанном мною кургане лежал покойник головой к востоку», — в погоне за мнимой научностью изложил эту мысль так:

«Погребение принадлежало (?) субъекту (!), ориентированному (!) черепом на восток». [224]

«Изобрети, к примеру, сегодня наши специалисты кирпич в том виде, в каком он известен сотни лет, они назвали бы его не кирпичом, а непременно чем-то вроде легкоплавкого, песчаноглинистого обжигоблока или как-то в этом роде», — пишет в редакцию «Известий» читатель Вас. Малаков.

Я никогда не мог понять, почему у одних такой язык называется дубовым, у других — суконным: ведь этим они оскорбляют и дуб и сукно. И «научность» и «литературность» мерещится многим именно в таком языке. Многие псевдоученые вменяют себе даже в заслугу этот претенциозно-напыщенный слог.

Нужно ли говорить, что все такие обороты порождены роковым заблуждением, основанным на уверенности невежд, будто научный язык есть непременно язык канцелярский.

Отсюда стремление слабейших представителей цеха ученых выражать свои убогие мысли преднамеренно замутненным департаментским слогом.

Преподаватель одного из педвузов С. Д. Шеенко в пространном письме ко мне с искренним возмущением пишет:

«Раскройте любые „Ученые записки“ любого, даже самого уважаемого научного учреждения. Одни заглавия чего стоят! Научный работник ни за что не напишет статьи под заглавием „Форма поверхности верховьев реки Анюй“. Нет, он не настолько наивен. С таким простым заглавием нелегко доказать, что работа научная. Он выбирает один из замысловато-ученых вариантов, здесь совершенно не нужных:

„К вопросу о геоморфологическом строении Хорско-Анюйского водораздела“.

Или:

„Относительно некоторых особенностей формирования пенеплена в районе Хорско-Анюйского междуречья“.

Или:

„По поводу характера изменения батиса эрозии и геоморфологической структуры района возможной Хорско-Анюйской бифуркации“».

Конечно, со стороны представляется диким, что существует эстетика, предпочитающая бесцветные, малокровные, стерилизованные, сухие слова прекрасным, образным, общенародным словам. Но невозможно отрицать, что эта эстетика до самого последнего времени была очень сильна и властительна.

У многих и сейчас как бы два языка: один для домашнего обихода и другой для щегольства «образованностью». Еще в 1945 году газета «Известия» не без грусти отметила существование этих двух языков.

«Сказать „комбинат выпускает никуда не годную обувь“ можно. Но избави бог так написать в решении. Под руководством канцелярского деятеля эта простая и ясная мысль превращается в нечто подобное следующему:

„С точки зрения носки обувь не соответствует установленным кондициям и регламентированному стандарту, преподанному ОТК“».

Константин Паустовский рассказывает о председателе сельсовета в среднерусском селе, талантливом и остроумном человеке, разговор которого в обыденной жизни был полон едкого и веселого юмора. Но стоило ему взойти на трибуну, как, подчиняясь все той же убогой эстетике, он тотчас начинал канителить:

«— Что мы имеем на сегодняшний день в смысле дальнейшего развития товарной линии производства молочной продукции и ликвидирования ее отставания по плану надоев молока?»

«Назвать этот язык русским, — говорит Константин Паустовский, — мог бы только жесточайший наш враг».

Канцелярский жаргон просочился даже в интимную речь. На таком жаргоне — мы видели — пишутся даже любовные письма. И что печальнее в тысячу раз — он усиленно прививается детям чуть не с младенческих лет.

В газете «Известия» приводилось письмо, которое одна восьмилетняя школьница написала родному отцу:

«Дорогой папа! Поздравляю тебя с днем рождения, желаю новых достижений в труде, успехов в работе и личной жизни. Твоя дочь Оля».

Отец был огорчен и раздосадован:

— Как будто телеграмму от месткома получил, честное слово!

Горе бедного отца мне понятно, я ему глубоко сочувствую, тем более что и я получаю такие же письма. Мне, как и всякому автору книг для детей, часто пишут школьники, главным образом маленькие, первого класса. Письма добросердечные, но, увы, разрывая конверты, я заранее могу предсказать, что почти в каждом письме непременно встретятся такие недетские фразы:

«Желаем вам новых достижений в труде», «желаем вам творческих удач и успехов…»

«Новые достижения», «творческие успехи» — горько видеть эти стертые, трафаретные фразы, выведенные под руководством учителей и учительниц трогательно неумелыми детскими пальцами. Горько сознавать, что в наших школах, если не во всех, то во многих, педагоги уже с первого класса начинают стремиться к тому, чтобы «канцеляризировать» речь детей.

В Саратове на улице Степана Разина есть школа № 1. В этой школе есть класс 2 «В». Ученики этого класса прислали мне приветливое письмо, в котором меня поразили такие невероятные строки:

«Особенно нам полюбились „Айболит“, „Мойдодыр“. Ваши книги помогают нам вырасти честными и правдивыми детьми».

Несчастные дети, которых уже с самого раннего возраста приучают к казенной брехне. Сказать, что «Мойдодыр», единственная тема которого —

сказать о нем, что он учит «правдивости и честности», значит бесчестно отклониться от правды.

У «Айболита» тоже другая тематика, не имеющая ни малейшего отношения к «правдивости».

Но дети, учащиеся 1-й Саратовской школы, приучены к тому, чтобы к каждой прочитанной книге, даже не вникая в ее содержание, применять один и тот же фальшивый шаблон.

В этом канцелярите их, конечно, невозможно винить. Но нет оправдания тем педагогам, которые приучают их к штампованной лжи.

Всякая штампованная речь многословна. Ведь тот, кто пользуется истертыми штампами, говорит по инерции, спустя рукава, его внимание к каждому слову ослаблено, поэтому он так и сыплет словами-паразитами, словами-пустышками, превращающими его речь в болтовню. Это очень наглядно показывает молодой ученый В. Г. Костомаров, которого я уже цитировал на предыдущих страницах.

Он подвергает анализу следующий краткий отрывок из одной популярной брошюры:

«Правильная механизация нашего строительства является мощным и действенным средством и важнейшей основой резкого повышения производительности труда».

Фраза как будто правильная, но, говорит Костомаров, «легко увидеть, что употребление многочисленных прилагательных в этой фразе диктовалось не содержанием мысли, а лишь желанием говорить „по-ученому“. Автор не заметил при этом, что прилагательные в научном стиле выполняют важную роль, а в его речи они загромождают предложение пустыми словами и отвлекают внимание.

В самом деле, что дает сообщение правильная механизация! Ведь всем понятно, что неправильная механизация впрок не пойдет. Неточно утверждение нашего строительства, так как механизация повысит производительность труда не только в данном, не только в нашем строительстве, но и во всяком другом строительстве. Не следовало бы употреблять и два почти равнозначных определения: мощное средство всегда будет действенным. Мало проясняет мысль трафаретное резкое повышение, и, наконец, просто неверно говорить о важнейшей основе, ибо нет основ важных и неважных: быть основой — значит быть главным, основным, важнейшим.

У нас часто поздравляют с достигнутыми успехами, исправляют имеющиеся ошибки, рассматривают полученные предложения, овладевают настоящим мастерством, обсуждают результаты проведенных выборов, горячо аплодируют приглашенным гостям и т. д., хотя никому не пришло бы в голову поздравить с успехами, которых не достигли, исправлять ошибки, которых нет, рассматривать неполученные предложения, овладевать ненастоящим мастерством, обсуждать результаты несостоявшихся выборов или аплодировать гостям, которых забыли пригласить».