Там где бродили львы (с иллюстрациями) - Паттерсон Гарет (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
Час спустя она все-таки принялась его пожирать. Зрелище было хоть и печальным, но вполне естественным. Детеныш был частью Рафики – он возрос внутри нее, и, съев его, она возвратила затраченные на него соки. Кроме того, она предотвратила появление хищников, которых мог бы привлечь запах тлена.
Хотя от мертвого львенка не осталось и следа, я по-прежнему боялся возвращения увиденного мной леопарда. Было ли случайным его появление, или же он нашел материнское гнездышко Рафики по запаху мертвого львенка? Что, если он вернется и будет терпеливо ждать, пока Рафики отлучится на охоту, чтобы полакомиться беззащитными существами?! К счастью, опасный зверь больше не возвращался, а львята подрастали не по дням, а по часам.
В это время Батиан после операции поправлялся и становился сильнее. Впрочем, раны на задней части шеи по-прежнему гноились, и каждый день я их дезинфицировал. Но никто так не способствовал их заживлению, как сам Батиан. Он часами лежал на спине белым пузом кверху, комично раскинув задние лапы по обе стороны. Я чувствовал, что он знает, что эта поза благотворно подействует на исцеление его шеи, так как гнойная жидкость сама будет вытекать. Хотя аппетит у Батиана существенно улучшился, я по-прежнему давал ему ежедневно болтушку из девяти яиц, и он вылизывал ее из миски, которую я держал под его белым подбородком.
Однажды вечером, после того, как я выдал Батиану порцию этого целительного лакомства, в лагере появилась Фьюрейя – она еще не разродилась и была по-прежнему на сносях. Она с энтузиазмом приветствовала меня, но на Батиана взглянула по-иному. К счастью, ему удалось разогнуться из неподвижного, скрюченного положения и приковылять к любимой сестре. Но как только он шагнул вперед, она припала к земле, шипя и обнажив свои могучие клыки. Ясное дело, причиной такой реакции Фьюрейи была изменившаяся внешность Батиана и невозможность прежнего поведения. Но Батиан двигался ей навстречу. Фьюрейя зашипела сильнее. Я отошел назад, и она тоже ретировалась и прижалась ко мне. Это был напряженный момент. Я попытался было успокоить Фьюрейю, чтобы она, чего доброго, не бросилась на своего и так покалеченного братца, но как раз в этот момент я услышал шум подъезжавшей к лагерю машины. «Кого там черт принес?» – пробурчал я про себя.
Из– за особого характера нашей работы со львами к нам в лагерь редко кто приезжал, не уведомив об этом предварительно, да так оно и было нужно. Тем более, когда ситуация в лагере и вокруг него была особенно напряженная: Рафики только что родила, Фьюрейя была на сносях, а Батиан только-только выкарабкивался из тяжелейшего состояния. Короче, время для визитов было самое неподходящее, разве какое срочное дело привело к нам гостей.
Фьюрейя по-прежнему шипела у моих ног, а я попросил Джулию, наблюдавшую из-за ограды лагеря, – кто бы ни приехал, разъяснить ситуацию и потребовать удалиться. Что касается меня, то я буду рад назначить гостям встречу на берегу реки Питсани, как только ситуация со львами это позволит.
Джулия направилась к воротам, встретила машину и передала мое сообщение. Я ждал, что машина отъедет, но вместо этого голоса ее пассажиров зазвучали еще громче. К тому же я опасался, как бы между Батианом и Фьюрейей не разразился скандал, и это едва не вывело меня из себя. Тут вернулась Джулия – я чувствовал, что увижу ее взволнованной, да так оно и оказалось.
– Это мистер Ю (член Комитета землевладельцев Тули) и его друзья. – сказала она. – Я разъяснила ему ситуацию, а он настаивает: «Сообщи Гарету что приехал мистер Ю и хочет поглядеть на Батиана».
Я был вне себя от ярости. Уже сколько времени, как было оговорено, что процесс работы со львами предусматривает сведение к минимуму контактов между ними и людьми, кроме нас с Джулией. Между тем Батиан продолжал продвигаться вперед, шипение позади меня усиливалось, и я попросил Джулию объяснить господину Ю, что ввиду сложившейся ситуации допустить его с друзьями в лагерь нет никакой возможности, и повторить, что, как только позволят обстоятельства, я буду рад встретиться с ним на берегу реки Питсани. Наконец машина уехала прочь, Джулия вернулась ко мне. Вид у нее был хмурый.
Видимо, из-за сорвавшегося визита в «Тавану» этот важный господин из Йоханнесбурга уронил свой авторитет в глазах друзей, оттого и уехал злой как черт. Этот инцидент подлил масла в огонь обиды, которую землевладельцы Тули затаили на нас с Джулией. Время было вдвойне напряженное, так как Комитет землевладельцев Тули навязал мне условия, по которым, прежде чем опубликовать любую работу о заповеднике (включая публичные интервью и обращения к правительству Ботсваны), я должен был сперва согласовать это с Комитетом – такова была реакция Комитета землевладельцев на мои прочувствованные апелляции к общественности, призывающие обратить внимание на положение дел в Тули!
Примечательно, что уже на четвертую неделю после кровавой драки и операции Батиан снова стал на целые дни уходить далеко от «Таваны». Его опасные раны хорошо заживали, он снова набрал вес, и мускулы его сделались, как прежде, отчетливыми и упругими.
Кое– кто подумывал, что Батиан уже никогда не сможет адаптироваться к жизни дикого льва; были и такие, кто внушал мне, что потеря хвоста сильно уронит его авторитет среди других львов.
Тем не менее Батиан адаптировался к нормальной жизни. Пришло время, и он уже мог бегать быстро и без затруднения.
Впрочем, один из негативных эффектов потери хвоста вскоре стал очевиден: ему больше нечем стало сгонять со своей спины назойливых мух. Мухи наседали, а он мог только беспомощно вертеть обрубком, от которого толку было чуть. Не в силах видеть, как мухи мучают несчастного льва укусами, я, стиснув зубы, сгонял их сам.
Тело Батиана заживало быстро, и я не уставал удивляться его мужеству. Ни неравный бой, ни травма не расшатали ему нервную систему, не подорвали дух, не разрушили в нем чувство хозяина своей территории – ведь после таких передряг иные львы со страхом глядят на забредающих на их территорию соперников. Напротив – как только его раны затянулись, он снова стал громко рычать, оповещая всех на многие километры о своем присутствии, и снова стал метить любимые кусты, восстанавливая владение долинами «Таваны» и Питсани.
Я с гордостью и облегчением наблюдал за его поведением. Своей отвагой в бою, выздоровлением после травмы и смелой борьбой за восстановление территориальных прав он учил меня мужеству – подлинному мужеству, которое через каких-нибудь несколько месяцев поможет мне совладать с накатившимся на нас горем и скорбью…
Но вернемся к сестрам моего славного друга. Однажды вечером, когда Батиан ушел в северном направлении – не иначе как на поиски своей львицы, – я повел Фьюрейю туда, где находилась Рафики с детенышами; я решил, что, поскольку Рафики меня так хорошо приняла, то она так же примет и остальных членов прайда. Но когда мы подошли к материнскому гнездышку Рафики, я заметил, что Фьюрейя стала недвусмысленно отставать от меня, с опаской осматриваясь вокруг. Первое, что я подумал – что она, возможно, почуяла леопарда, и я сделал к ней несколько шагов назад. Тут я увидел, как Рафики глядит на меня из своего логова. Я тихо подал ей знак голосом и сел на землю. Тут я увидел позади себя Фьюрейю, которая по-прежнему нервничала. Едва сел я, уселась и она. Я понял, что она нервничала именно потому, что подходила к чужому материнскому гнездышку. Мы вместе подошли к тому «наблюдательному пункту» на берегу русла, откуда я вел наблюдение за детенышами Рафики. Когда мы пришли на место и я уселся для наблюдения, Фьюрейя, к моему удивлению, разлеглась прямо у меня в ногах. Рафики не спускала глаз со своей сестры и пару раз поднимала верхнюю губу, корча гримасу, которая на львином языке означает: оставьте меня в покое, как вы мне надоели! Я понял, что, согласно львиному этикету (или только с точки зрения Рафики), даже сестре не следует навещать свою сестру, когда детеныши такие крохотные. Мы с Фьюрейей встали и удалились.
