Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК - Маркел Ховард
В результате этого эпизода Уотсон понял: «Теперь мне не было нужды догадываться, в каком эмоциональном аду Морис находился последние два года. Он мог воспринимать меня почти как сотоварища, а не отдаленно знакомого, которому невозможно довериться без недопонимания и неприятных последствий» {997}. В 2001 г. в мемуарах, продолжающих «Двойную спираль» и названных «Гены, девушки и Гамов: после двойной спирали» (Genes, Girls and Gamow: After the Double Helix) Уотсон написал: «После того как Морис вот уже два года сдерживал себя из-за враждебности Розалинд, он раскрыл доселе бережно оберегаемый Королевским колледжем секрет: ДНК существует в двух формах – кристаллической (А) и паракристаллической (В)» {998}.
Уилкинс рассказал Уотсону еще об одном весьма существенном обстоятельстве: о том, что с середины лета у Розалинд имелись данные о новой форме ДНК, которая существует при высокой влажности, когда полинуклеотид окружен молекулами воды. Уотсон прямо-таки взмолился: «Как она выглядит?» Морис молча зашел в соседнюю комнату и вынул из ящика стола рентгенограмму этой формы, обозначаемой «В». Снимок был свежий – он еще пах уксусом, который использовался при проявлении пленки {999}.
Этот важный момент Джеймс Уотсон описал так:
Как только я увидел рентгенограмму, у меня открылся рот и бешено забилось сердце. Распределение рефлексов было неизмеримо проще, чем всё, что получали раньше для формы А). Более того, бросавшийся в глаза черный крест рефлексов мог быть результатом лишь спиральной структуры. Пока речь шла об А-форме, доказательства спиральности оставались косвенными и тип спиральной симметрии был неясен. Но для В-формы можно было получить некоторые важнейшие параметры спирали, просто посмотрев на рентгенограмму. Не исключено, что всего за несколько минут можно будет установить число цепей в молекуле {1000}.
Через семнадцать лет после событий того дня Уилкинс освещал их иначе: «Наверное, мне следовало спросить разрешения Розалинд, а я этого не сделал. Ситуация была очень сложной. Некоторые считают, что я был очень не прав, что сделал это без ее разрешения или, по крайней мере, не проконсультировавшись с ней, и, возможно, это так – не знаю. Вы можете считать меня неправым, если вам угодно, если вам это так видится. Я, собственно, себя не защищаю». Кроме того, Уилкинс попытался возложить вину на Уотсона: «Я считал, что имело место заимствование данных. Это некрасивый поступок, и неприятно о нем думать, но да, я бы сказал, так оно и было. Джим не чурался заимствовать данные. Должен сказать, он это делал. Что касается Фрэнсиса – нет, Фрэнсис такого не делает. Однако он знал, где Джим взял эти данные. Не мог не знать. Я не знаю, как он это оправдывает, – мы этого не обсуждали… Им не следовало поступать так, как они поступили. Я в этом убежден» {1001}. Крик избрал легкий путь, попросту оправдав поступок Уилкинса. В апреле 2000 г. он написал: «Мне кажется, Морис не сделал ничего дурного, показав Джиму снимки» {1002}.
Когда Джеймс Уотсон увидел рентгенограмму № 51, у него в мозгу словно рухнула плотина. Одного взгляда на прекрасный, четкий снимок ему хватило, чтобы выйти на дорогу к научной славе. «Если бы я об этом знал, – с прискорбием заметил Уилкинс, – то, вероятно, не стал бы ему показывать» {1003}. В 2018 г. Дженифер Глинн назвала весьма неубедительными многочисленные попытки Уилкинса все объяснить: «Должно быть, тяжело быть Уилкинсом. Он провел пятьдесят лет, пытаясь оправдаться за случившееся» {1004}.
С тех пор участники описываемых событий, ученые и историки пытались разрешить нравственную дилемму, которую создал Уилкинс, без разрешения передав данные Франклин Уотсону. Рискуя впасть в упрощенчество, попробуем, однако, исходить из двух очевидных отправных точек: во-первых, из представлений об авторском или научном приоритете в 1953 г., во-вторых, из современных норм научного поиска, по которым обязательно заручиться согласием автора на то, чтобы показать его результаты явному конкуренту. Таким образом, принципиально понять, о чем думали Уилкинс, Уотсон и Крик, совершая этот поступок, а затем пытаясь его оправдать.
В конце концов, Розалинд Франклин находилась всего в нескольких шагах по коридору, когда Уилкинс тайком показал Уотсону рентгенограмму № 51. Независимо от того, как Франклин и Уотсон общались несколько минут назад, да и раньше, что мешало Уилкинсу крикнуть: «Розалинд, я покажу ваш снимок Джиму, ладно?» А вышло неладно. По всем нравственным нормам необходимо было согласие Франклин, а Уилкинс, показав Уотсону ее данные без разрешения, по сути, похитил их.
Вдоволь налюбовавшись на снимок, Уотсон и Уилкинс отправились из Королевского колледжа в Сохо обедать. Уотсон, очень боявшийся, что Полинг откроет структуру ДНК, заявил Уилкинсу, что просто смеяться над предложенной Полингом тройной спиралью – не вариант. Побывав в Калифорнийском технологическом институте, он знал, что на Полинга работает большая группа сотрудников; следовало ожидать, что им скоро будет поручено сделать хорошие рентгенограммы и на них, без сомнения, будут свидетельства спиральной структуры В-ДНК. Тогда игра будет окончена {1005}.
Однако, несмотря на уговоры Уотсона, Уилкинс не хотел ничего предпринимать до тех пор, пока Розалинд Франклин не уйдет из его лаборатории в Беркбек-колледж. Он хладнокровно заявил Уотсону, что несравненно важнее следовать своему научному чутью, чем кидаться сломя голову за всякой безумной идеей. Когда официант принес заказанное, Уилкинс заметил: «Если бы мы могли сойтись во взглядах на то, куда движется наука, все задачи были бы решены и нам осталось бы только податься в инженеры или врачи» {1006}.
Уилкинс тянул с ответом, наконец призвал взяться за еду, пока все не остыло, и разговор увял. Но, по крайней мере, он признал, что считает правильным решение Франклин поместить азотистые основания внутрь спирали, а сахаро-фосфатный остов – снаружи. Это не развеяло скепсис Уотсона: «Ее данные пока что были недоступны для нас с Фрэнсисом» {1007}.
Уотсон надеялся, что послеобеденный кофе встряхнет Уилкинса, но нет. Они прикончили бутылку шабли, и стремление получить надежные данные отпустило Уотсона. Выйдя из ресторана, они двинулись по Оксфорд-стрит. Единственное, что Уилкинс сообщил Уотсону, прежде чем пойти домой, – что он мечтает перебраться в не столь мрачную квартиру в более спокойном районе {1008}. Они распрощались, и Уотсон отправился на вокзал Кингз-Кросс.
Перед тем как сесть в поезд, он купил свежий номер газеты The Times, чтобы почитать в дороге. Пока поезд двигался к Кембриджу, достал карандаш и на полях газетного листа с кроссвордом зарисовал по памяти рентгенограмму Розалинд Франклин, которая досталась ей мастерством, тяжелым трудом, радиационным облучением и всеми теми испытаниями, которые выпадают на долю женщины, вынужденной играть в «мужские игры». Когда Джеймс закончил приблизительный набросок дифракционной картины В-ДНК, это была уже его картина. Разглядывая ее, он размышлял, строить ли новую двухцепочечную модель или еще одну трехцепочечную. Возможно, на него временно подействовали сомнения Уилкинса в двухцепочечности ДНК. За обедом Уотсон выразил желание иметь более точные оценки содержания воды и плотности молекулы, чтобы выбрать тот или другой вариант, но Уилкинс склонялся в пользу трех цепей.
