Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса - Кропоткин Петр Алексеевич (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Такой путь обсуждения вопроса, конечно, неправилен. У первобытных людей не было такого наслоения, или переживания разновременных обычаев, какое существует у нас. У них было одно установление, — род, который включал уже все взаимные отношения членов рода. Брачные отношения и отношения, связанные с владением, суть родовые отношения. А потому мы могли бы, по крайней мере, ожидать от защитников теории патриархальной семьи, что они укажут нам, каким образом вышеупомянутый круг установленных обычаев (позднее исчезнувший) мог существовать в обществах людей, которые жили бы под системою, противоречащею подобным институциям, т. е. под системою отдельных семей, управляемых каждая своим главою семьи. Откуда явился первобытный коммунизм, когда система отдельных семей противоречила ему?
Далее, нельзя признать научной ценности за объяснениями, которыми защитники патриархальной теории стараются устранить серьезные затруднения, для их теории. Так, например, Морган доказал значительным количеством фактов, что у многих первобытных племен существует строго соблюдаемая „система классификации групп“, и что все индивидуумы одной и той же категории называют друг друга как если бы они были братьями и сестрами, между тем как юные индивидуумы называют сестер своих матерей матерями, и т. д. Утверждать, что это была просто „façon de parler“, т. е. способ выражения своего уважения к старшим — значит легким манером избавляться от необходимости объяснять, почему именно этот способ выражения своего уважения, а не какой-нибудь другой, настолько преобладал среди множества племен различного происхождения, что у многих из них он уцелел вплоть до настоящего времени? Конечно, вполне возможно, что „ма“ и „па“ — такие слоги, которые всего легче произнести ребенку, но вопрос в том, почему этот „ребячий язык“ употребляется взрослыми людьми и прилагается к известной, строго определенной категории лиц?
Почему у столь многих племен, у которых и мать, и ее сестры называются „ма“, отец именуется „тятя“ (что сходно с „дядя“), „дад“, „да“ или „па“? Почему наименование „матери“, которое сперва давалось теткам с материнской стороны, было позднее заменено отдельным наименованием? и так далее. Но когда мы знакомимся с тем фактом, что у многих дикарей сестра матери принимает такое же участие в воспитании ребенка, как и сама мать, так что, если смерть уносит любимого ребенка, другая „мать“ (сестра матери) готова пожертвовать собой, чтобы сопровождать ребенка в его путешествии в иной мир — мы, несомненно, склонны будем видеть в этих наименованиях нечто более глубокое, чем простую façon de parler, или способ выражения почтения. Мы еще более утвердимся в этом убеждении, узнав о существовании целого ряда переживаний (подробно рассмотренных Лёббоком, Ковалевским и Постом), которые все сходятся в том же направлении. Конечно, можно, пожалуй, утверждать, что родство считается с материнской стороны, „потому что ребенок больше остается с матерью“; или же тот факт, что дети одного отца от разных жен, принадлежащих к различным родам, считаются принадлежащими к родам их матерей, можно, пожалуй, объяснять тем обстоятельством, что дикари „невежды в области физиологии“; но подобные ответы даже приблизительно не будут соответствовать серьезности затронутых вопросов — в особенности если принять во внимание известный факт, что обязанность сына носить имя матери влечет за собою принадлежность к роду матери во всех отношениях, т. е. включает право на все принадлежащее материнскому роду, а равным образом право на защиту с его стороны, право не быть утесняемым никем, принадлежащим к материнскому роду и обязанность отомщать родовые обиды этого рода. Даже если бы мы допустили на мгновение удовлетворительность подобных объяснений, мы вскоре убедились бы, что в таком случае придется подыскивать отдельное объяснение для каждой категории подобных фактов, а эти факты очень многочисленны. Упоминая лишь немногие из них, требуется объяснить: деление родов на классы, в то время, когда не имеется никакого деления соответственно имущественным условиям или общественному положению; в особенности экзогамию, т. е. обязательство брать личную жену из другого рода, и никогда из своего, а равно и все последующие обычаи, перечисленные Лёббоком; завет крови, или обряды побратимства и ряд подобных же обычаев, имеющих целью засвидетельствовать единство происхождения; существование родовых богов, предшествующее появлению богов семейных; обмен женами, существующий не только среди эскимосов во времена бедствий (см. текст), но также широко распространенный среди многих других племен совершенно различного происхождения; тем большую слабость брачных уз, чем ниже ступень цивилизации; сложные браки — когда несколько мужчин женятся на одной жене, принадлежащей каждому из них по очереди; уничтожение брачных ограничений в период празднеств, или на каждый пятый, шестой и т. д. день; сожительство семей в „длинных домах“; обязательство воспитывать сирот, падающее даже в более поздний период на дядю с материнской стороны; значительное количество переходных форм, указывающих на постепенный переход от родословия по материнской линии к родословию по отцовской; ограничение числа детей родом, а не семьей, и снятие этого сурового ограничения во времена изобилия; то обстоятельство, что ограничения в семье являются позднее, чем ограничения в роде; принесение себя в жертву престарелыми родственниками, в интересах рода; родовая кровавая месть и многие другие привычки и обычаи, которые приняли характер „семейных дел“ лишь тогда, когда установилась семья в современном значении этого слова; многие брачные и предбрачные церемонии, поразительные примеры которых можно найти в труде Лёббока и в работах некоторых современных русских исследователей; отсутствие брачного церемониала там, где родословие ведется по матриархальной линии, и появление такого церемониала у племен, следующих отцовской линии происхождения, причем все эти факты и многие другие [357] указывают, что, по замечанию Дюркгейма, брак, в современном смысле слова, „был только терпим и встречал препятствия со стороны враждебных сил“; уничтожение после смерти человека всего его личного имущества; и, наконец, громадную массу переживаний [358], мифов (указанных Бахофеном и многими его последователями), фольклор и т. д., — причем все они сходятся в своих свидетельствах в одном и том же направлении.
Конечно, все это нисколько не доказывает, чтобы когда-либо был такой период, когда женщина была поставлена выше мужчины, или считалась бы главою рода, как это утверждал Бахофен. Это — вопрос совершенно иного разряда, и я склонен думать, что такого периода никогда не существовало. Равным образом факты эти не доказывают, чтобы было такое время, когда бы не существовало никаких родовых ограничений полового союза — такое предположение абсолютно противоречило бы всем известным фактам. Но если принять в соображение все факты, обнаруженные новейшими изысканиями, и притом рассматривать их во взаимной их зависимости, нельзя не прийти к заключению, что если даже и возможно было существование в первобытном роде изолированных пар с их детьми, то подобные зарождающиеся семьи были лишь терпимыми исключениями, а не установлениями того времени.
В замечательной работе J. V. de Groot'a („The Religious Systems of China“, 1892–97, Leyden) мы находим подтверждение идеи, высказанной в тексте. В Китае (как и в других странах) было время, когда все личное имущество покойника уничтожалось на его могиле — его движимое имущество, его рабы и даже друзья и вассалы и, конечно, его вдова. Моралистам пришлось сильно бороться, прежде чем был положен конец этому обычаю.
У английских цыган обычай уничтожения всего движимого имущества на могиле покойника сохранился до настоящего времени. Все личное имущество цыганской королевы, умершей в 1896 году, в окрестностях города Slough, было уничтожено на ее могиле. Прежде всего пристрелили ее коня и похоронили его. Затем разломали и сожгли телегу с домиком, в которой она ездила, и сожгли хомут лошади и мелкие принадлежности ее хозяйства. В свое время об этом было сообщено в нескольких газетах, и я сохранил вырезки.
