Приматы - Фридман Эман Петрович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Еще в 1735 г. в первом издании «Системы природы» Линней дал группу Antropomorpha, куда включил такие «роды»: Homo (человек), Simia(обезьяна) и Bradypus (ленивец). В 1758 г., ставшем исходным пунктом современной международной номенклатуры благодаря выходу в свет 10-го издания его «Системы природы», Линней и ввел термин Primates для обозначения отряда, в который включил уже четыре рода: Homo, Simia, Lemur (полуобезьяна) и Verspetilio (летучая мышь). Если исключить последнее и повысить ранг «родов» (до семейства или подотряда), мы получим в общих чертах современную таксономию отряда приматов.
Но, конечно, Линней не мог преодолеть неведения, присущего его времени. Род человека включал у Линнея два вида: Homo sapiens и, представьте, Homo troglodytes, т. е. орангутана Бонтиуса (в 10-м издании — Homo nocturnus, Homo sylvestris, orangoutang). Линней, вероятно, не был знаком с работой Тайсона, а шимпанзе Тульпа назвал Simia satyrus. Великий систематик был в сильном затруднении при установлении отличий «человека разумного» [16] от орангутана. Некоторые виды обезьян у Линнея и сегодня невозможно идентифицировать (например, непонятного Simia apedia). Несмотря на это, вклад Линнея в классификацию приматов неоценим.
В сентябре 1760 г. ученик Линнея из Петербурга Гоппиус, упоминавшийся выше, защитил по обезьянам диссертацию. В том же году она по традиции была опубликована на латинском языке, а через 17 лет — на русском. Поскольку до 1777 г. нет трудов по обезьянам на русском языке, то получается, что книга Гоппиуса — первая. Интересно, что эта первая работа по приматам была опубликована фактически анонимно. Автор рецензии на нее, напечатанной в следующем году в «Санктпетербургском вестнике», скрылся под псевдонимом «Б». В книге дается сводка известных ранее знаний о приматах (включая труды Геснера и Алдрованди), правда, более критичная и творческая, но, разумеется с присущей тому времени скудостью и путаницей сведений.
Род обезьян в книге разделен на три класса: долгохвостых, короткохвостых и бесхвостых, которые «собственно называются обезьяны». После доброй порции мифических сведений дается описание четырех видов человекообразных (Anthropomorpha): пигмей (невозможно идентифицировать — может быть, орангутан?), сатир (это шимпанзе, правда, несколько очеловеченный), луцифер (вымышленное существо), троглодит (вероятно, орангутан Бонтиуса). Этим непонятным (вероятно, и самому автору) названиям соответствуют фантастические изображения, помещенные в диссертации Гоппиуса. Таков был уровень знания о высших приматах во второй половине XVIII в.
В работе сообщается о многочисленных признаках сходства человекообразных обезьян с человеком (даже более многочисленных, чем на деле) и на странице 44 говорится «И как никто без увеселения и удивления особливого взирать не может различный род жизни обезьян, подлинно забавный и любопытства достойный, то необходимо, что и о сих упомянутых нами сходствующих весьма с родом человеческим, без изумления ни один испытатель естества разсуждать не может» [17].
Завершаются эти «разсуждения» эмоциональной фразой Энния (III в. н. э.), которую, как утверждают, впервые произнес Цицерон: Quam similis, turpissima bestia, nobis! («О, сколь схожа на нас зверь гнусный обезьяна!»)
Рецензент, одобряя замысел издать две речи, «говоренные под руководством Линпеа», и критикуя перевод с латинского, заметил, что сочинитель «кажется, имеет в предмете унизить несколько гордость высокомерных людей».
В последней четверти XVIII в. в России появилось несколько переводных книг по приматам, из которых наиболее интересен учебник Н. Я. Озерецковского «Начальные основания естественной истории» (1796).
В классификации автор следует Линнею (но не в обособлении единого отряда), но все-таки исключает из группы обезьян и полуобезьян летучих мышей. Другие «естественные истории» уступают по научному уровню работе Озерецковского.
В это время объем литературы, в том числе научной, по приматам начал значительно расти. Этому способствовали общезоологические описания Блюменбаха (1775), Эркслебена (1777), Пеннанта (1781) и др. Появляются научные исследования отдельных форм и даже групп обезьян. Таким образом, благодаря систематике Линнея и накапливаемым фактам вполне намечалась тенденция прогрессивного развития приматологии, которая могла бы, подобно некоторым другим ответвлениям зоологии, с приобретением новых знаний оформиться в следующем столетии в науку. Но этого не произошло.
Выдающийся французский естествоиспытатель Жорж Бюффон в гигантском, 44-томном, труде «Естественная история…» немало страниц посвятил обезьянам (XIV т., 1766, часть XV т. и Дополнение VII, 1789) [18]. Великий натуралист с недоверием относился к систематике. Недостаток этот был связан, как ни странно, с прогрессивными тенденциями в творчестве Бюффона: отвергая закоснелость законченных форм (о чем твердили креационисты), выискивая «промежуточные формы» (сегодня мы сказали бы «филогенетические связи»), автор стремился обосновать идею развития организмов (трансформизм), что впоследствии высоко ценил в трудах Бюффона Дарвин.
Бюффон кратко дал фактически первое научное описание гиббона, поместил его изображение и правильно его назвал. Вслед за Бонтиусом он к месту употребил термин «орангутан» для крупного азиатского антропоида. (Немалая заслуга, если учесть, что еще много десятков лет спустя этот термин будет употребляться неверно!) Описанный Бюффоном «жокко» (от упоминавшегося выше «энжеко») — настоящий шимпанзе, вполне сносно изображенный художником Жаком де Сева. Очень вероятно, что авторы видели привезенного в 1738 г. в Париж шимпанзе. По мнению видного современного приматолога-анатома Османа Хилла, Бюффон, имея с 1741 г. типовой образец «жокко», произвел самое авторитетное после Тайсона описание шимпанзе. Но Бюффон смешивал орангутана с «понго» (гориллой?), которых сам никогда не видел.
После всех добрых слов, сказанных по адресу великого французского натуралиста, мы должны обратиться к одному из самых важных и самых удивительных событий в истории изучения приматов, анализ которого никто из приматологов не делал и начало которому невольно положил Бюффон.
Уже говорилось, что проблема сходства человека с обезьянами не давала покоя многим мыслящим людям XVIII в. Ее рассматривали и решали позитивно не только философы (Дидро, Деламетри), видные ученые других специальностей, но и авторитетные анатомы (Викда Азир, Гердер). Некоторые открыто говорили и о родстве, и об общем происхождении человека и антропоидов. Жорж Бюффон не мог остаться в стороне от этой проблемы и внес в ее решение весьма противоречивый вклад.
Еще в 1748 г. он заявил, что «орангутан», или понго, — только животное, но животное такое необычное, что человек не может не заметить в нем сходства с собой и при тщательном изучении не убедиться в том, что его собственное тело «не является главной частью его природы».
После этой даты в жизни Бюффона были важные происшествия. В 1751 г. теологи Сорбонны обвинили его (тогда директора королевского Ботанического сада — немалый пост), за несоответствие его писаний положениям Библии. Бюффон дал подписку, в которой отрекался от всего, что пе соответствует в его трудах библейским канонам. И после такой запоминающейся акции Бюффон в 1766 г. все же написал статью «Номенклатура обезьян» (для XIV т. «Естественной истории…»), которая полна замечаний в духе приведенного выше высказывания.
Бюффон (уже в 1766 г.!) считал орангутана по физическим свойствам первым из обезьян или последним из людей. «Я признаю, если судить только по форме, что вид обезьяны (антропоида. — Э. Ф.) можно оценить как разнообразие вида человеческого» [19]. На предыдущей странице Бюффон перечислил признаки сходства человека и обезьян: по анатомии в целом, по темпераменту, по строению половых органов, по наличию менструальных циклов. Причем сходство понималось им как родство, поскольку Бюффон допускал «скрещивания негритянок с обезьянами, приплод от которых влился в один и другой вид» (замечу, совершенно нам неизвестные). Правда, сразу же после подобных богопротивных сопоставлений следует, как правило, упоминание «творца», утверждение, что обезьяны «не проникнуты божественным дыханием», что они не имеют речи, разума, души. Следовательно, то, что Бюффон написал в 1748 г. о сходстве обезьяны с человеком, было не случайной оговоркой, но твердым убеждением, пронесенным через годы, несмотря на угрозы клерикалов! Бюффон признавал, как видим, физическое сходство обезьяны и человека (даже преувеличивал его) и допускал их родство вплоть до кровосмешения. Отличия он видел в сфере психики.
