Величайшее Шоу на Земле: свидетельства эволюции. - Докинз Ричард (книги серия книги читать бесплатно полностью .txt) 📗
Мы продолжаем свою прогулку дальше, но теперь, когда мы прошли изгиб шпильки, мы идем вперед по времени, нацеливаясь на леопардов (среди потомков этой шпильки присутствуют многие и разнообразные потомки, и мы будем непрерывно встречать по пути развилки, но последовательно выбираем ту сторону развилки, которая в конечном счете приведет к леопардам). Каждое подобное землеройке животное вдоль нашего пути вперед теперь сопровождается своей дочерью. Медленно, незаметно, подобные землеройке животные будут изменяться, через промежуточные звенья, которые могли не очень напоминать современное животное, но сильно похожие друг на друга, возможно, проходя через смутно напоминающие горностая промежуточные звенья, пока, в конце концов, ни разу не заметив резкого изменения любого рода, мы приходим к леопарду.
Об этом мысленном эксперименте следует сказать несколько вещей. Во-первых, так случилось, что мы захотели идти от кролика к леопарду, но я повторяю, что мы, могли бы выбрать путь от дикобраза к дельфину, от кенгуру-валлаби к жирафу или от человека к пикше. Дело в том, что для любых двух животных должен быть путь-шпилька, связывающий их, по той простой причине, что каждый вид имеет общего предка с любым другим видом: все, что мы должны сделать, это пройти в обратном направлении от одного вида к этому общему предку, затем повернуться через изгиб шпильки и пройти вперед к другому виду.
Во-вторых, заметьте, что мы говорим только о нахождении цепи животных, которая связывает современное животное с другим современным животным. Мы самым решительным образом не следуем эволюции кролика в леопарда. Я предполагаю, что вы можете сказать, что мы прослеживаем деволюцию назад к шпильке, затем оттуда отслеживаем эволюцию вперед к леопарду. Как мы увидим в следующей главе, к сожалению, необходимо объяснять, снова и снова, что современные виды не эволюционируют в другие современные виды, их только объединяют общие предки, они кузены. Это, как мы увидим, является также ответом на тревожно частые сетования: «Если люди эволюционировали из шимпанзе, каким образом шимпанзе все еще существуют?»
В-третьих, на нашем марше вперед от шпильки животных, мы произвольно выбираем путь, ведущий к леопарду. Это — реальный путь эволюционной истории, но, повторю этот важный момент, мы умышленно проигнорируем многочисленные точки ветвления, где мы могли бы следовать эволюции к бесчисленному множеству других конечных точек, поскольку животное шпильки является великим предком не только кроликов и леопардов, но большей части современных млекопитающих.
Четвертый момент, который я уже подчеркивал, что, сколь бы угодно радикальными и обширными не были различия между концами шпильки, скажем, кроликом и леопардом, каждый шаг вдоль цепи, которая связывает их, очень и очень мал. Каждая особь вдоль цепи так похожа на своих соседей по цепи, как ожидается от матери и дочери. И больше похожи на своих соседей в цепи, как я уже упоминал, чем на типичных представителей окружающей популяции.
Видите, как этот мысленный эксперимент проезжает по элегантному греческому храму платоновых идеальных форм. Как вы видите, если Майр прав, что в менталитете человека глубоко засели эссенциалистские представления, он также прав в том, почему так трудно было мозгам «переварить» теорию эволюции.
Само слово «Эссенциализм» не существовало до 1945 и, поэтому, не было доступно Дарвину. Но он был слишком хорошо знаком с её биологической версией в форме «неизменности видов», и большая часть его усилий была направлена на борьбу с ней под тем названием. Действительно, в ряде книг Дарвина, и больше в других, чем в самой «Происхождении видов» — вы полностью поймете, о чем он говорит, только если отбросите современные представления об эволюции, и вспомните, что большая часть его аудитории была эссенциалистами, которые никогда не сомневались в неизменности видов. Одним из наиболее выразительных орудий Дарвина в приведении доводов против этой воображаемой неизменности было свидетельство от одомашнивания, и именно оно займет остальную часть этой главы.
Дарвин много знал о разведении животных и растений. Он общался с разводчиками голубей и садоводами, и он любил собак. Не только первая глава «О происхождении видов» посвящена домашним животным и растениям, Дарвин написал целую книгу на эту тему. В «Изменение животных и растений в домашнем состоянии» есть главы о собаках и кошках, лошадях и ослах, свиньях, рогатом скоте, овцах и козах, кроликах, голубях (две главы; голуби были особой любовью Дарвина), курах и других птицах и растениях, включая удивительные виды капусты. Капуста — это вызов растений эссенциализму и неизменности видов. Дикая капуста, Brassica oleracea, непримечательное растение, отдаленно похожее на сорную версию огородной капусты. За несколько веков, применяя инструменты искусственного отбора, селекционеры из неинтересного растения получили такие совершенно отличающиеся как друг от друга, так и от дикого предка формы, как брокколи, цветная капуста, кольраби, кормовая капуста, брюссельская, романеско, и все разнообразные овощи, которые обычно зовутся капустой.
Другой известный пример — это выведение из волка, Canis lupus, около двухсот пород собак, Canis familiaris, которые признаются различными лондонским клубом собаководов-профессионалов, и которые изолированы друг от друга правилами выведения породистых собак.
Кстати, дикий предок всех домашних собак, похоже, действительно, волк и только волк (хотя его приручение, возможно, произошло независимо в разных местах по всему миру). Эволюционисты не всегда думали так.
Дарвин, наряду со многими из его современников, подозревал, что несколько разновидностей диких псовых, включая волков и шакалов, внесли вклад в родословную наших домашних собак. Нобелевский лауреат австрийский этолог Конрад Лоренц был того же самого мнения. Книга «Человек встречает собаку», опубликованная в 1949 году, выражала мнение, что породы собак делятся на две группы: произошедшие от шакалов(большинство) и от волков (любимые породы самого Лоренца, в том числе чау-чау). У Лоренца, кажется, не было вообще никаких доказательств для его дихотомии, кроме различий, которые, как он думал, он увидел в особях и характерах пород. Вопрос оставался открытым, пока молекулярные свидетельства не помогли разрешить его. Теперь нет сомнений. Среди предков домашних собак совсем нет шакалов. Все породы собак — видоизмененные волки, а не шакалы, койоты или лисы.
Главным вопросом, который я хочу затронуть в связи с одомашниванием, является его удивительная способность изменять форму и поведение диких животных, а также скорость, с которой это происходит. Селекционеры почти как скульпторы с бесконечно покорной глиной, или, как каменщики орудующие долотами, вылепляли и высекали собак или лошадей, или коров или капусту, по своей прихоти. Я вернусь к этому образу в ближайшее время. Отношение к естественной эволюции таково, что, хотя агент отбора — человек, а не природа, в остальном процесс в точности тот же. Именно поэтому Дарвин уделил так много внимания одомашниванию в начале книги «О происхождении видов». Любой может понять принцип эволюции путем искусственного отбора. Естественный отбор — то же самое с одной незначительной измененной деталью.
Строго говоря, заводчик/скульптор вырезает не тело собаки или капусты, а генофонд породы или вида. Идея генофонда является главной в совокупности знаний и теории, которая существует под именем «Нео-Дарвинистского Синтеза». Сам Дарвин ничего не знал об этом. Это не было частью его интеллектуального мира, как не были ею и гены. Он знал, конечно, что черты передаются в семьях; знал, что потомство имеет тенденцию напоминать своих родителей и родных братьев; знал о том, что конкретные черты собак и голубей четко наследуются. Наследственность была центральным элементом его теории естественного отбора. Но генофонд — это нечто другое. Концепция генофонда имеет смысл лишь в свете закона Менделя о независимом комбинировании частиц наследственности. Дарвин не знал законов Менделя, ибо, хотя Грегор Мендель, австрийский монах, который был отцом генетики, был современником Дарвина, он опубликовал свои выводы в немецком журнале, который Дарвин никогда не видел.
