Последние из свободных - Паттерсон Гарет (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
В другом случае от варана здорово досталось всем троим. Когда мои львы окружили эту ящерицу, она приобрела необычно угрожающий вид. В ответ на попытки хватать ее лапами ящерица била противников хвостом, как кнутом, а дальше началось такое, чего я прежде никогда не замечал за варанами. Метровая ящерица прыгала вперед-назад, разинув рот, и кусала львов за лапы и за морды. Поведение ящерицы настолько потрясло их, что начались стычки и между ними самими. Когда кто-нибудь из них задевал мой ботинок или приклад ружья, он отскакивал в сторону, думая, что это ящерица. Конфронтация продолжалась минут двадцать, пока пробегающее стадо зебр не отвлекло внимание львов, и тогда варан был отпущен с миром.
Еще одним необычным существом, на которое мои львята были не прочь поохотиться, оказалась черепаха. Я не раз видел, как то один, то другой из них принимал охотничью позу, опуская голову. Я, конечно, вглядывался вперед, чтобы увидеть, какую же добычу они учуяли. Лев неизменно полз вперед, затем рывок – и вот он замер на одном месте. "Очередная черепаха", – думал я.
Львы пытались обгладывать, а иногда и прокусывали твердый черепаший панцирь. Иногда львы заигрывали с черепахой, глубоко убиравшей голову в панцирь, а затем, если что-то их отвлекало или они теряли интерес, отпускали. Многие оставались после этого совершенно невредимыми, если не считать нескольких царапин на панцире.
Шагая дальше, я представлял себе этот инцидент с точки зрения черепахи. Ползет себе, одной ей ведомо куда; голова всего в какой-нибудь паре дюймов над каменистой почвой. Вдруг на нее налетает черная тень, и, едва черепаха убирает голову и лапы под крышу панциря, кто-то наваливается со страшной силой. Спрятавшись под панцирем, она чувствует, как кто-то тащит ее за ноги, бесцеремонно волочит по земле и переворачивает на спину. Проходят минуты, и черепаха, необъяснимо как, оказывается в нормальном положении и оставлена в покое. Тогда она осторожно высовывает голову, затем ноги и оглядывается вокруг. Убедившись, что опасности нет, она снова пускается в путь. Поскольку черепаший век долог, такое в их жизни случается, вероятно, не раз. Представьте же себе, как такая много повидавшая на своем веку черепаха бурчит, словно почтенный прадедушка на расшалившихся правнуков: "Ах вы, львята, такие-сякие, холеры на вас нету!" – и продолжает свой путь.
Эти первые дни походов со львами по Тули стали хорошей школой не только для Батиана, Фьюрейи и Рафики, но и для меня самого. Будучи, как человек, в привилегированном положении по сравнению с несмышленышами в дикой природе, я становился свидетелем уникальных случаев взаимоотношений между львами и их добычей, а также узнал о многих аспектах поведения львов.
Когда жара становилась невыносимой, мы со львами устраивались на отдых, где только находили тень. В течение этих нескольких самых жарких часов я вел записи, занося в блокнот свои наблюдения за "возвращением львов в родную стихию". Однажды, когда я вот так же лежал бок о бок со львами в тени и вел свои записи, произошел довольно забавный случай со слоном…
Мы четверо – я и трое львов – отдыхали в тени большого дерева. Рядом находилась впадина, недавно заполнившаяся свежей дождевой водой. Когда я перевернул страничку, я заметил, что Фьюрейя, которая находилась по соседству со мной, медленно перевернулась на спину с таким ленивым блаженством, как это, по-моему, свойственно только львам. Задрав лапы кверху, она выставила на обозрение свое белое пузо. Внезапно ее расслабленное состояние сменилось напряженным, и она тревожно вытянула голову в направлении впадины с водой. Одним движением она вскочила на все четыре лапы и замерла, напряженно всматриваясь вперед. Ее поведение встревожило Батиана и Рафики, проснувшихся, как по команде.
Там, у впадины с водой, в менее чем четырнадцати метрах от нас, неподвижно стоял молодой слон-самец. Казалось невероятным, что слон подошел так близко. Я ничего не слышал, когда он приближался, – слоны умеют так тихо пробираться сквозь африканские кустарники, что некоторые местные племена прозвали их "серыми духами".
Сидеть под деревом, уставясь на слона, было не очень-то уютно. Моя реакция была моментальной, инстинктивной и продиктована мотивом самосохранения – я дал стрекача. Блокнот выпал у меня из рук, и налетевший ветер подхватил оторванные странички, как большие конфетти. Добежав до небольшого ручейка, я остановился и оглянулся. Батиан, побежавший вслед за мной, остановился рядом и глядел на слона. Рафики находилась между слоном и Фьюрейей, которая стояла неподвижно там, где всего каких-нибудь несколько секунд назад мы мирно отдыхали.
Я чертыхнулся про себя и тут же увидел, как Фьюрейя принимает охотничью стойку. Несмышленой львице, конечно же, не удалось бы совладать с четырехтонным великаном – я представил себе, как слон одним ударом хобота размазывает ее, неискушенную в слоновьих повадках, о ствол дерева. Рафики стала подражать сестре; Батиан предпочел роль наблюдающего, как и я. Мы оба хранили бдительность, никто из нас не рвался, как львицы, на столь рискованную охоту.
Вмешаться я не мог никак. Львицы медленно крались вперед, хоронясь за стволами и кустами. Впрочем, слон не обратил особого внимания на наше присутствие – он просто поднял в воздух хобот, пытаясь уловить наш запах. Львицы подкрадывались все ближе и ближе, и вдруг случилось неожиданное: издав протяжный трубный звук на высокой ноте, слон повернулся и обратился в бегство. Когда смотришь на бегущего слона сзади, кажется, будто кто-то бежит в старых, жеваных серых штанах на десять размеров больше требуемого.
Фьюрейя и Рафики устремились в погоню. Я вышел из тени и всласть позабавился, наблюдая за тем, как Батиан спешно пытался догнать сестричек, с энтузиазмом присоединившись к погоне за удирающим слоном.
Итак, я остался один. Звуки ломающихся под ногами слона кустов постепенно отдалялись, а вскоре вовсе затихли. В ожидании возвращения львов с охоты я принялся собирать разбросанные ветром листы блокнота; вскоре, тяжело дыша, подбежали все три моих питомца. С жадностью напившись из впадины с водой, они радостно приветствовали меня. Очевидно, погоня за слоном доставила им немало удовольствия. Прежде чем возвращаться в лагерь, я дал львам немного отдохнуть, а сам пустился на поиски единственной пропавшей странички, но так и не нашел.
Наше возвращение в лагерь в этот вечер было таким же, как и во многие другие вечера в первые месяцы моего пребывания в Тули. Я открывал ворота, чтобы запустить львов в загон, и при этом всегда приходилось дожидаться Батиана, который шел последним. Затем я звал Джулию, которая обычно возилась на кухне; мы давали львам воды и, прежде чем приступить к их кормлению, обсуждали с Джулией все, что произошло за день.
После этого из старого газового морозильника, принадлежавшего единственному штатному сотруднику лагеря "Тавана", почтенному Джону Кноксу, вынималось мясо. Характер у Джона был хоть и жуликоватый, но при всем том очень обаятельный, и поэтому жаль, что он долго у нас не задержался. Причиной тому стала его невиданно грузная и чудовищно властная супружница. Однажды, после длительного пребывания за пределами юга Африки, она как снег на голову явилась в лагерь и напустилась на своего благоверного со скандалом, что он-де завел себе в нашем лагере кучу девок в ее отсутствие. Это была чистейшая ложь, но, по настоянию жены, он оставил службу в нашем лагере. Нам было жаль, что он от нас уходит, – так мы привязались к нему. Да, по-моему, и львы его любили – особенно когда он в вечерний час приближался к загону с ведрами, полными кусков мяса. В то время мои львы еще были в контакте с другими людьми. Вместе с тем я полагал разумным сокращать эти контакты с каждым месяцем, но сохранить их дружбу с Джоном, если бы тот у нас остался.
В эти вечера мне стало ясно, что мне не следует на их глазах сидеть или стоять возле Джулии. Видя меня рядом с Джулией, они приходили в возбуждение и принимались расхаживать взад-вперед по загону. Они явно боялись, что Джулия займет их место в моем сердце. Тогда я оставлял Джулию и шел к львам успокоить их. Но, как ни странно, когда мне удавалось успокоить львов, кто-нибудь из них, чаще всего Рафики, вцеплялся мне в руку зубами, и притом не за рукав, а за кожу. Правда, они никогда не кусали больно и уж тем более не прокусывали руку до крови, но этим жестом они показывали, как они привязаны ко мне и как ревнуют.
