Тропами карибу - Крайслер Лоис (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
Я с любопытством заглянула в одну из темных подмокших клеток. Ее обитательница с шипеньем прянула на меня, и я так и шарахнулась назад, забыв о разделяющей нас решетке. Мы назвали эту росомаху Болючкой: попав в капкан, она лишилась половины своей огромной передней лапы. Теперь рана подживала.
Другую росомаху мы назвали Цапучкой.
Болючка то и дело вставала на задние лапы подобно медведю, словно это движение было для нее совершенно естественным, и трогала здоровой лапой металлический верх клетки. Казалось бы, уж теперь – то, после стольких отчаянных попыток, она могла не сомневаться, что уйти через крышу невозможно, но ее так и тянуло вновь и вновь попытать счастья.
Когда Джек ушел, волки подошли посмотреть новичков. Леди держалась очень осторожно. Курок подошел к самой клетке. Как и я, он невольно отскочил назад, когда росомаха прянула на него. Она без конца «заводилась» и время от времени даже лаяла. Курок смотрел, смотрел на нее, потом изобразил для порядка деликатное рычание и столь же символически цапнул воздух зубами. При этом у него были широко раскрытые, светлые, кроткие глаза.
У росомах была одна смешная, но доставлявшая мне немало хлопот привычка: миски, в которые им наливали воду для питья, они использовали как унитаз. Миски так туго входили в решетчатое дно клетки, что я с трудом выдирала их обратно. А росомаха, аккуратно подойдя к миске задом и опроставшись, легко выбивала ее из днища. Воду для промывки клеток и заполнения мисок приходилось таскать на собственном горбу.
Крис любил неустрашимых росомах и даже прочел мне проповедь в оправдание их невоспитанности.
– Подумай, каково им приходится. Железные решетки, мокрые мешки, большие животные высшего порядка, которые то и дело подходят к ним. Но они не унывают. Попади ты в такую передрягу, ты бы слезами горючими заливалась.
Я хмыкнула и рассмеялась. Крис продолжал:
– Большие животные высшего порядка подходят к тебе, ты забиваешься в угол, хнычешь, скулишь! А росомаха говорит: «Подумаешь! Тьфу!» – Тут Крис великодушно включил в проповедь и себя: «Обладай мы хоть половиной мужества этих маленьких росомашек, нам бы наверняка жилось куда лучше».
Крис уже приступил к осуществлению неосуществимого – постройке надежного загона для росомах в дикой местности без помощников (если не считать помощником меня). Джек иногда сидел и наблюдал, как он работает: наш договор с эскимосами предусматривал их помощь лишь при розыске волчьих нор.
Крис прокопал в каменистой почве канаву по колено глубиной и поставил в ней изгородь, привезенную из Фэрбенкса. Потом пошла работа потяжелее. Мы отыскивали на склоне горы большие камни, выворачивали их из земли и волоком тащили вниз, к канаве. Я помогала как могла. К вечеру у меня разламывалась спина, гудели ноги. Крис отмотал себе все руки, так что под конец мог поднимать камни лишь усилием всего корпуса.
Тем временем грянул сильнейший снегопад, какой нам довелось видеть за все время нашего пребывания на хребте Брукса. Снегу навалило по колено.
Птицы, лишь самую малость поторопившиеся с прилетом, погибали. Я нашла бездыханное тельце одного из двух странствующих дроздов, которые обосновались вблизи нашей горы, – комочек костей и перьев, придававших птице какой-то вид и размерность.
В первое же солнечное утро после снегопада стало ясно, что выпавший снег будет бурно таять и вода в реке поднимется еще выше. Однако эскимосы накануне вечером перебрались на лодке на тот берег, оставили там лодку, поднялись пешком вверх по течению, перешли на наш берег вброд и, вернувшись к своей палатке часов в семь утра, преспокойно улеглись спать. Крис был раздосадован, но предоставил им самостоятельно выпутываться из затруднительного положения, возникшего по их же вине.
– Они не смотрят вперед, – сказал он. – Они не думают о последствиях своих поступков. Они живут лишь сегодняшним днем.
Возможно, Арктика настолько подавляет человека, что о будущем здесь лучше не думать. Эскимос делает время от времени внезапное судорожное усилие – вот и все.
В последний день мая Крис завершил невозможное. Загон был готов. Он занимал двадцать квадратных футов, был затянут сверху проволочной сеткой и имел отверстие, через которое можно было пронести клетку внутрь. Крис не хотел выпускать из клеток обеих росомах одновременно, опасаясь, что они убьют друг друга. Он придвинул клетку с Цапучкой к отверстию в изгороди, выбил боковые задвижки, отвел крепежную планку над дверью и поднял дверь.
Росомаха выскочила из клетки и стала стремительно кружить по загону.
Вид наших высоких фигур на помосте, возвышавшемся над загоном с одного его края, был для нее слабым утешением. (Помост предназначался для кинокамеры.)
Она так высоко подпрыгнула к проволочной крыше загона, что я была уверена: она прорвет сетку. Затем росомаха протиснулась за фанерный щит, стоявший с одной стороны загона, и он прогнулся.
– Она сломает его! – сказал Крис. – Она не уступит в силе человеку и к тому же более напориста.
Нас поразила ее внешность. Росомаха была тощая, спина выгнута горбом.
Масть какая – то оранжевая, линяющая шуба в ужасном состоянии, на хвосте болтается клок шерсти. В общем не росомаха, а драная неуклюжая ласка.
Рыча, забралась она в свою клетку, и мы отодвинули ее от изгороди, чтобы поставить миску с водой.
Затем Крис проделал отверстие с противоположной стороны изгороди, и мы пододвинули к нему клетку Болючки. Росомаха быстро выскочила из нее и бросилась к противоположной стороне загона, заметалась по нему, то тут то там кидаясь на двойную, местами тройную проволочную сетку, с разбегу налетая на нее мордой, так что у меня дух захватывало. Ее внешний вид поразил нас: она была красива. Глянцевито – коричневый густой мягкий мех, подбористое тело.
И вдруг раз – она выскочила из загона!
– Постой! – закричала я Крису. Мне померещилось, что и другая росомаха может убежать. До меня еще не дошло, каким образом все случилось.
Крис так и ахнул. Все было так просто. Росомаха уносилась вскачь, мягким мохнатым овалом стелясь над землей, то и дело останавливаясь и оглядываясь назад. Вот она поднялась по склону холма за нашей горой. Все выглядело так естественно. Так катастрофично. Для Криса это был тяжелый удар. Он попросту не заделал отверстие в изгороди, когда мы отодвинули клетку Цапучки.
Мне было как-то жутко – весело. И уж, конечно, потом пришла тупая боль.
– Столько тяжелого труда, и все зря, – с горечью сказала я.
Крис смотрел на меня печальными глазами.
– Этим летом все оборачивалось против моей интуиции.
Я не хотел возвращаться сюда, я хотел снимать белых медведей и моржей. Но я все же пытаюсь что-то делать, работаю по инерции.
В этот золотистый вечер, в семь часов, с тяжелым – несоразмерно беде – сердцем мы наблюдали одно из величественных беспредвестных событий в жизни дикой природы – отлет чаек. Впрочем, не совсем беспредвестных: о нем было возвещено заранее.
Весна наступала приливами, или кульминациями. Такой кульминацией было и 16 мая – первый по-настоящему теплый день, отмеченный первым заметным наплывом птиц, среди которых было двадцать семь чаек. Лишь пять из них остались гнездиться здесь. Остальные собирались лететь на север, и их удерживала тут лишь кавалькада оленьих скелетов, растянувшаяся по песчаной отмели у палатки эскимосов.
Чайки кричали и пронзительно мяукали в горах, которые они избрали своим временным пристанищем на суше. Вчера и сегодня их мяуканье перемежалось особенно мелодичными криками: это и был признак скорого отлета дальше на север, к местам гнездовий. Они знали: мешкать больше нельзя, надо трогаться в путь.
Кружа в воздухе – то белея на солнце, то уходя в серую тень, – чайки поднялись над черным склоном хребта. Одна из них вышла вперед, к ней пристроилась другая, и все остальные, до того летевшие кучей, стали вытягиваться вереницей, как гуси. Мерцая белизной на солнце, энергично работая крыльями, они повернули на высоте двух тысяч футов над нами и перевалили через гребень хребта. Затем трепещущая крыльями, мерцающая то белым, то серым вереница птиц растаяла в небесной синеве над Килликом.
