Яблони на Марсе - Чирков Юрий Георгиевич (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Остановившись среди этого нагромождения света, железа и стекла, замечаю: в комнате я не один, со всех сторон меня окружают тысячи заключенных в стеклянные оболочки живых существ. Эти зеленые сантиметровых размеров карлики в упор разглядывают меня, пытливо изучают. И это любопытство к пришельцу, шагнувшему из январской стужи в теплоту, так понятно! Ведь все эти создания выросли не в поле, они не знают почвы, капель росы на листьях, иссушающей жары и жестоких ударов холода, им незнакомы туманы, многоцветье радуги, восходы и закаты солнца, нега его животворных лучей. Эти ростки никогда не поливали не только июньские дожди, но даже лейка садовника, их не обдували ветры… Эти растения — каприз фантазии генных инженеров. Они скомбинированы из одной или двух-трех родительских растительных клеток, росли в тепличной лабораторной обстановке и, верно, здесь же, так и не вырвавшись на свежий воздух, не укоренившись на грядке, не добравшись до рук селекционера, здесь же завершат свой краткий «экспериментальный» жизненный путь.
Институт ботаники имени Холодного Академии наук Украины разбросан по нескольким районам Киева, однако каждое утро, дело было в начале 1988 года, покинув гостиницу, я выбирал все тот же маршрут. Транспорт мчал меня по заснеженным улицам туда, где за юго-западной окраиной города, за ВДНХ Украины, расположено местечко Феофания. (Когда-то тут действовал храм святого Феофания.) Автобусом № 61 я добирался до отдела цитофизиологии и клеточной инженерии — двухэтажного, окруженного теплицами и садом здания, места, где клеточные инженеры ведут свой научный поиск. До Крещатика час езды, вместо обеда приходится гонять чаи с бутербродами, рабочих, точнее, исследовательских мест явно не хватает — на такие условия могли согласиться только очень преданные науке люди!
Отдел, он утвержден в 1982 году, — молодой, быстрорастущий научный организм. Как-то принялись определять средний возраст сотрудников — вышла цифра 32 года. И защиты тут идут в основном по монографиям: клеточная инженерия только-только зародилась, обобщающие труды можно перечесть по пальцам, многие термины, такие, к примеру, как «трансмиссионная генетика», люди начали произносить совсем недавно, и нет твердой уверенности, что они приживутся в лексиконе ученых.
Душа отдела, его мозговой центр, средоточие всех надежд и планов, несомненно, Юрий Юрьевич Глеба. Стремителен научный взлет этого человека — путь от аспиранта до академика АН УССР (избран в начале 1988 года, в возрасте 38 лет) он прошел всего за полтора десятка лет. К сожалению, поговорить с Глебой не удалось, он был в командировке, но рассказов о нем наслышался я немало. Этот ученый первым в нашей стране получил фертильные, способные дать потомство клеточные гибриды растений. Пробовал он и диковинные сочетания, соединял — из любопытства? — скажем, клетки табака с клетками… слизистой собственной гортани! Глебой — в соавторстве с его бывшим научным руководителем академиком Константином Меркурьевичем Сытником — написаны уникальные и по тематике и по изяществу, особой гармонии изложения материала книги. Утверждают, что ученый создавал их с помощью привезенного из ФРГ персонального компьютера. Эти работы стали основным руководством для клеточных инженеров нашей страны, они цитируются во всех выходящих за рубежом изданиях.
Глеба не только крупный ученый, он еще и удивительная личность, с тонким художественным вкусом. Эпиграфом к книге «Слияние протопластов и генетическое конструирование высших растений» он выбирает слова французского эстета, поэта-академика Поля Валери: «Мы подошли здесь к радостям конструирования» (цитата из «Введения в систему Леонардо да Винчи»); рассуждая о генной инженерии, вспоминает о полотнах жившего в средние века великого нидерландского живописца Иеронима Босха, создавшего причудливые, фантастические, демонические образы химер — человекозверей и человекорастений… Мне говорили, что Глеба еще и гений коммуникации, Протей, способный подобрать ключ к любой личности, любой индивидуальности, найти для каждого из своих сотрудников наилучшие условия для творчества и самоотдачи. Он только начинает, слышал я, приоткрывать грани своего Я, и, видно, только какой-нибудь Сартр или Камю, или кто-то еще из прославленных экзистенциалистов был бы способен до конца понять и оценить иррациональную суть его истинной натуры… Что ж, удивляться тут нечему, необычность дела, которым заняты руководимые Глебой исследователи, требует и людей незаурядных.
Я беседовал со многими сотрудниками отдела, внимательно приглядывался к ним, вслушивался в их голоса — мне хотелось лучше понять всех этих одержимых наукой людей. Ведь это были не просто дети очень юной науки, которые научились конструировать живые игрушки и, еще не очень заботясь о пользе, играют с ними. Нет, то истинные энтузиасты своего дела, которые и во сне должны видеть процессы слияния клеток, их последовательное превращение в цветущие чудо-растения невиданных форм. Люди, способные субботним или воскресным утром (лучшее время для работы: народу меньше, нет обычной толкотни, можно собраться с мыслями) ехать в такую даль только для того, чтобы лишний раз включить противомикробную воздуходувку, чтобы под микроскопом следить за изменениями мозаики чужеродных хромосом.
Такую страсть можно понять: подобное занятие гораздо интереснее, чем даже сидение перед компьютерным дисплеем. Там — игра ума, а тут — биение пульса созданной тобой жизни. Похоже, что ты как бы берешь интервью у господа бога, вопрошаешь его, что он чувствовал, когда шел первый день творения, второй, третий?.. Самодовольство? Удивление? А может, тревогу или страх от того, что созданное тобой уходит из-под контроля, начинает бунтовать? А условия работы? Творец, говорят, действовал во тьме, лепил из хаоса, беспорядка, абсурда. А клеточный инженер? Светлая, чистая, с кондиционером, с развешанными по стенам репродукциями картин Ван Гога комната. Тишина. Без грязи, прилипающей к сапогам, без хлещущих дождей, без всех этих рабочих атрибутов для тех, кто возится с растениями в поле; ты, словно раскинувший — в аквариуме? — сети рыбак, уверен: добыча не ускользнет от тебя, радость открытия, этот улов исследователя, обязательно попадет в твои руки…
Человек только начал чтение генетических карт. Он еще слабо ориентируется в этом новом для него фантастическом мире. Синтезированы лишь простейшие гены. Но так ли обязательно для ученых знать все тонкости генных механизмов? Уметь, как опытный часовщик, перебирать все до одного генные колесики, шестеренки, винтики? Может же неразумная природа обходиться без всего этого. И каких при этом успехов достигла!
А почему бы просто в качестве родителей не взять две клетки-донора разных видов растений и, не прибегая к посредничеству плазмид, слить их воедино? Такой способ гибридизации уже несколько десятков лет бытует в генетике животных клеток. А вот с растительными прежде не получалось: препятствием служила жесткая целлюлозно-пектиновая клеточная оболочка растений. Она полностью исключала возможность слияния.
Жаль! Какая замечательная идея: использовать не половые клетки (гаметы), а клетки тела (сомы), извлеченные из любой растительной ткани — листьев, стеблей, корней. И не создавать в клеточных оболочках проломов, а полностью уничтожить ограждения!
И эта цель в известной мере достигнута. С помощью обработки растительной ткани смесью пектолитических и целлюлитических ферментов можно полностью разрушить полисахаридные оболочки растительных клеток, оголить их. И они становятся податливыми для гибридизации: теперь удается сплавить воедино две, три и больше разнородных клеток.
Слипнуться две оголенные клетки заставляют, например, добавлением в раствор, где находятся клетки, различных химических веществ. Скажем, полиэтилен-гликоля… Это соединение усиливает взаимную адгезию — прилипание внешних клеточных оболочек-мембран.
