Арабески ботаники. Книга вторая: Томские корни - Куприянов Андрей Николаевич (первая книга .txt) 📗
Антонина Васильевна не обладала строгостью Сергиевской. Она никогда не повышала голоса, никогда ничего не требовала, но она просила так, что невозможно было ей отказать. С. А. Шереметова, одна из ее любимых учениц, так вспоминала об этом: «Мне по ночам снилось, что я не выполнила поручение, и просыпалась в холодном поту». В этом заключался организаторский талант А. В. Положий.
Еe всегда любили студенты. Все, кто посещал лекции, помнят, в какой спокойной и рабочей обстановке они проходили. Курсы по морфологии и систематике растений были слишком большими и трудными для самостоятельного изучения вчерашними школьниками. Именно поэтому студенты добросовестно ходили на лекции Антонины Васильевны, старательно конспектируя каждую фразу профессора. А потом сдавали ей экзамены. Вот одно из воспоминаний бывшего студента Ю. А. Манакова: «Антонина Васильевна всегда производила приятное впечатление. Волосы, уложенные в аккуратную прическу, скромное синее платье длиной до пола, с кружевным воротничком и манжетами — именно такой должны помнить ее студенты юбилейного 100‑го набора Томского университета. В ней сияло профессорское благородство, которое вместе с естественной женственностью оказывало на студентов почти такое же влияние, как величественная царская особа. Лично я при встрече с Антониной Васильевной, здороваясь, невольно в почтении склонял голову. И по‑другому относиться к ней было, по‑моему, невозможно.
Боже, как же она любила студентов и доверяла им! Кажется, она совершенно искренне считала, что студенты не способны списывать на экзамене. Она поручала лаборантам с утра запускать на кафедру первую четверку студентов, чтобы те готовились к ответу по выбранным билетам до ее прихода. Неудивительно, что те, кто отвечали первыми, получали в зачетку неизменное «отлично».
Она понимала, что ботаника должна развиваться прежде всего за счет молодежи, их научное взросление будет много быстрее, если использовать все материалы, накопленные в Гербарии. В отличие от Л. П. Сергиевской, она охотно брала учеников, причем, как и В. В. Ревердатто, спектр ботанических исследований, проводимый ими, был весьма разнообразен. А. С . Ревушкин занимался высокогорной флорой Алтая, И. И. Гуреева — систематикой споровых растений, Н. А. Некратова — запасами лекарственных растений, Э. Д. Крапивкина — изучением реликтов Горной Шории.
Всего ею подготовлено 8 докторов и 23 кандидата наук. Ее ученики сейчас определяют развитие ботаники Сибири, являясь ведущими специалистами в разных отраслях ботаники.
Л. П. Сергиевская не думала о преемнике на посту хранителя Гербария. Впрочем, А. В. Положий так же не стремилась на эту должность. В 1964 году она была назначена заведующей кафедрой ботаники, кроме того, с 1965 по 1969 год она была деканом биологопочвенного факультета ТГУ. Одновременно она помогала В. В. Ревердатто организовать лабораторию флоры и растительных ресурсов в новом НИИ биологии и биофизики, открытом в Томске в 1968 году.
Но менялись времена, менялись требования к занимаемым должностям. После смерти Л. П. Сергиевской в Гербарии не осталось ни одного доктора наук. Поэтому у администрации университета не оставалось другого выбора, как к существующим служебным обязанностям Антонины Васильевны добавить еще одну — заведующей Гербарием. Она была его хранителем 32 года, до самой смерти. Сначала это были времена застоя, когда основной задачей было не отстать от исследований, проводимых за «железным занавесом», не впасть в эйфорию приоритетности советской науки, проводить фундаментальные научные исследования на самом высоком ботаническом уровне. Это ее заслуга, что и сейчас томские ботаники всегда востребованы за рубежом.
Л.П. Сергиевская в 60-х годах прошлого века
В самые тяжелые перестроечные и постперестроечные годы, когда рушилось все: наука, образование, культура, она сумела сохранить Гербарий и как научное учреждение университета, и как хранилище бесценной информации, заключающейся в гербарных листах.
А.В. Положий ушла с должности заведующего за полтора года до смерти. Но она продолжала активно работать. Вот как вспоминает об этом последнем периоде И.И. Гуреева: «…она всегда звонила, если не могла прийти в Гербарий и говорила, например: «Сегодня я не приду, болит колено, но я буду работать дома» и потом отчитывалась в том, что сделала».
Сейчас, очевидно, еще не время оценивать вклад А. В. Положий в развитие ботаники, слишком широк спектр ее деятельности, включающей научную, педагогическую, организационную, просветительскую и другую работу. Она описала пятнадцать видов, новых для науки: аконит енисейский — Aconitum jenisseense, астрагал Палибина — Astragal palibinii, астрагал Шумиловой — Astragal schumilovae, остролодочник Бориса — Oxitropis borissoviae, остролодочник хакасский — Oxitropis chakassiensis, лапчатку стройную — Potentilla elegantissima, лапчатку енисейскую — Potentilla jenissejensis, лапчатку Мартьянова — Potentilla martjanovii, лапчатку саянскую — Potentilla sajanensis, прострел Ревердатто — Potentilla reverdattoi, лютик аккемский — Ranunculus akkemensis, родиолу Крылова — Rhodiola krylovii, торуларию Сергиевской — Torularia sergievskiana, веронику Сергиевской — Veronica sergievskiana. Их названия отражают имена многих замечательных томских ботаников и места, в которых были найдены новые виды.
Научные труды А. В. Положий
Ученики также увековечили память А. В. Положий в названиях растений: Н. В. Ревякина — мятлик, В. И. Курбатский — одуванчик, А. С. Ревушкин — веронику.
Вечным памятником для А. В. Положий остается монументальный Гербарий Томского университета, который она сохранила. Она не дала оборваться вечной арабеске ботаники, и сотни новых ниточек, переплетаясь, образуют сплетение ботанических судеб уже в XXI веке.
Одуванчик Положий – Taraxacum polozhiae Kurbatski
Круг четырнадцатый. Крылов, Сергиевская, Верещагин
В 1978 году нашу совершенно не ботаническую Караганду посетил Н. А. Плотников. Он был проездом и собирался ехать дальше, но, узнав, что в Караганде есть ботанический сад, не мог не посетить его, а поскольку день был выходной, то мне пришлось водить гостя по саду и разговаривать. В то время я считал себя «крутым» ботаником, а фамилия Плотников мне ничего не говорила. В ту пору ему было далеко за семьдесят лет, но выглядел он очень хорошо. В течение получаса Николай Александрович как‑то легко и непринужденно показал все мое ботаническое невежество, и дальше слушал я, а он рассказывал. На следующий день мы уговорились ехать в степь — посмотреть солонцеватые влажные луга. Я с удовольствием составил ему компанию. Он увлеченно рассказывал о свойствах солонцов, собирал гербарий, тщательно выискивая растения, которые я не видел раньше. Два дня общения с этим замечательным человеком и ученым во многом изменили мое отношение к ботаническим исследованиям, я едва ли не первый раз в жизни видел профессионала-ботаника за работой. Мы много говорили, и он упомянул своего ботанического учителя В. И. Верещагина. Остается только пенять на самого себя, что тогда я не расспросил его об этом удивительном учителе ботаники из Барнаула. Много позднее дочь Владимира Ивановича Ирина Викторовна показала мне старую любительскую фотографию отца с мальчиком, его учеником. Им был Николай Плотников, учащийся горного училища. Так и моя ботаническая судьба слегка соприкоснулась с судьбами известных сибирских ботаников.
