Жизнь животных Том I Млекопитающие - Брем Альфред Эдмунд (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
В неволе лори смирны, терпеливы и унылы. Целый день они спят, скорчившись и опираясь головой о свои сложенные руки. Один из них был сначала привязан веревкой и несколько раз поднимал ее с печальными ужимками, как будто жаловался на свои оковы. Но избавиться от них он и не пробовал. В первое время он пытался укусить своего сторожа, но несколько легких наказаний прекратили эти вспышки его гнева. Когда его гладили, тогда он брал ласкающую его руку, прижимал к своей груди и обращал полуоткрытые глаза на своего воспитателя. С наступлением ночи он оживлялся. Сначала он протирал себе глаза, как проснувшийся человек, потом осматривался и начинал бродить, причем искусно передвигался по натянутым для него веревкам. Он очень охотно ел плоды и молоко, но особенно лаком был до птиц и насекомых. Если ему указывали на такую добычу, то он старался приблизиться к ней осторожными шагами, часто переходя через всю комнату, точь-в-точь как человек, крадущийся на цыпочках, чтобы застать другого врасплох. Приблизившись к своей жертве на расстояние около 1 фута, он останавливался, приподнимался, подвигался еще ближе, тихонько протягивал руки и, наконец, с быстротой молнии бросался на свою добычу и душил ее в несколько мгновений.
До сих пор я видел и наблюдал только двух живых толстых лори; одного из них в зоологическом саду в Амстердаме и то днем. Однако он оказался совсем не так добродушен, как я ожидал, после вышеприведенных рассказов. Был ли он расстроен причиненным ему нами беспокойством или вообще был очень раздражителен, но только он, очевидно, был в высшей степени раздражен причиненной ему неприятностью. Наш амстердамский пленник фыркал весьма выразительно и обнаруживал свои чувства, стараясь укусить беспокоящую его руку сторожа, что он неоднократно делал и раньше. На этот раз эта месть не удалась ему, и, в досаде на это, он медленно пятился назад. Все это он проделывал таким образом, что я был поражен, несмотря на прекрасное изображение, которое Гарвей дал уже 30 лет назад. Устремив на нас свои большие глаза, зверек медленно отступал шаг за шагом и притом двигался вверх по столбу, едва уклоняющемуся от вертикального положения. При известных обстоятельствах, следовательно, он лазает снизу вверх, с головою, обращенною книзу. Насколько мне известно, этого не делает никакое другое животное. Дойдя до развилины, он остановился и остался неподвижным в этом положении, чем много облегчил работу рисовальщика. В общем же он оказался далеко не таким интересным, как его описывали.
К наилучше известным нам полуобезьянам принадлежат главным образом ушастые маки, или галаго, Otolocnus, с жизнью и нравами которых нас познакомили уже старые путешественники. Главную роль у этих животных играет слух соответственно с их большими кожистыми ушами, которые напоминают уши некоторых летучих мышей. Тело галаго можно назвать скорее плотным, чем тонким, но, благодаря густому меху, оно кажется толще, чем оно есть в действительности. Относительно большая голова отличается, кроме необычайно развитых голых ушей, большими, сближенными между собою глазами. Передние и задние конечности средней длины, руки и ноги хорошо развиты. Указательный палец и второй палец ноги, а у некоторых также средние пальцы рук и ног снабжены когтем, все остальные — ногтем.
Все галаго, обитатели Африки и некоторых из ее западных и восточных островов, в отличие от маки, должны быть названы хищниками, питающимися плодами только между прочим. Для описания их я повторю здесь то, что я говорил по рассказам Керстена и на основании собственных наблюдений в книге о путешествии фон дер Деккена. «Галаго — ночные животные в собственном смысле этого слова, существа, для которых луна служит солнцем, создания, для которых половина дня проходит бесследно, более сонливые, чем сони; они часами лежат, свернувшись в клубок, в каком-нибудь укромном месте, а если им помешают отыскать такой уголок, то стараются защититься от ненавистного им солнечного света, боязливо пряча голову и даже складывают уши, чтобы предохранить себя от всякого шума. Если какая-нибудь причина насильно пробудит их от глубокого сна, то они сначала вперяют глаза вдаль, как во сне, затем мало-помалу приходят в себя и угрожающими действиями показывают, как им неприятно пробуждение. Совершенно другими оказываются те же животные после захода солнца. Только что сумрак надвинется на лес, ушастые маки пробуждаются, быть может вследствие чувствительной для них вечерней прохлады, разгибают свернутые над головою хвосты, открывают глаза и раскрывают кожистые уши, которые были свернуты или, правильнее говоря, смяты в виде крышки, хорошо запирающей слуховой аппарат, чистятся, облизываются и затем покидают свои логовища, чтобы бродить, подобно привидениям. Галаго ведут хищнический образ жизни в полном смысле этого слова, причем ненасытная жажда крови соединяется у них с необыкновенной для четыреруких жестокостью. Одаренный всеми качествами жирных животных, дальнозоркий, как рысь, чуткий, как летучая мышь, обладающий тонким обонянием лисицы, не особенно умный, но хитрый галаго соединяет в себе проворство обезьяны и сони. Совмещая необыкновенную смелость с осторожностью, он является действительно одним из страшнейших врагов мелких животных, чем существенно отличается от большинства своих родичей по отряду».
В этих словах заключается почти все, что известно до сих пор о жизни на свободе ушастых маки; более подробные сведения приобрести нелегко, так как наблюдения за жизнью и нравами этих животных в ночное время представляют большие затруднения.
Среди немногих открытых до сих пор видов ушастых маки, из которых самый крупный почти равен взрослому кролику, а самый мелкий едва превышает величиной мышь, мы знаем, между прочим, обыкновенного галаго (Otolicnus galago), красивое создание, величиной с белку. Его короткий, но плотный и мягкий, как шелк, мех булано-серого цвета сверху, на голове и спине слабо-рыжеватого, а на внутренней стороне конечностей, также как на брюшке, желтовато-белого. Подобную же окраску имеют щеки и продольная полоска, начинающаяся между глазами и доходящая до конца носа. Уши мясного цвета, глаза бурого.
Родиной галаго является большая часть Африки. Адансон открыл его в лесах на реках Сенегамбии, а позднейшие путешественники наблюдали на юге Африки и в Судане.
Здесь и я неоднократно находил его, но всегда лишь к западу от Белого Нила, именно в Кордофане. Туземцам он хорошо известен под именем тендж. Они верят, что он был сначала обыкновенной обезьяной и так опустился, лишь благодаря своей сонливости. Мы встречали тенджа лишь в мимозовых лесах. Обыкновенно находили парочку. Животные спали, сидя на толстых ветвях у самого ствола, но тотчас же пробуждались, заслышав наши шаги. Когда мы спугивали их, то днем быстро и ловко начинали лазать по ветвям, но никогда не обращались в бегство, а всегда скоро снова усаживались спокойно и доверчиво на ветвях, прислушиваясь и присматриваясь к нам сквозь густую листву. Они умели очень искусно пробираться между многочисленными острыми шипами мимоз, а также делать большие прыжки с одного дерева на другое. Ночью, как нам говорили, они быстро, но бесшумно занимаются охотой за насекомыми или, по крайней мере, собиранием плодов, причем глаза их горят, как «пылающий огонь».
Говорят, что эти животные легко попадаются в силки и что днем люди, умеющие хорошо лазать по деревьям, могут даже схватить их рукой. Ловцу нужно только крепко трясти сук, на котором сидит тендж; тогда последний, из боязни упасть, крепко цепляется за него и позволяет себя схватить. Я думаю, что этот способ ловли удобен, так как сам часто с успехом применял его при ловле белок.
Купец Бакль, путешествовавший по Сенегамбии в начале XIX века, получил парочку галаго от одного негра, поймавшего их в лесах из акаций, доставляющих аравийскую камедь. Галаго там называли «камедными животными» и уверяли, что они охотно поедали смолу мимоз. Пойманная пара подтверждала на деле это указание, однако предпочитала насекомых всякой другой пище. Своим поведением эти галаго напоминали столько же маки, как и летучих мышей. Их подвижность, живость и, особенно, сила прыжков приводили в удивление всех путешественников. Но самым замечательным оставалось движение их ушей. Желая спать, они могли их совершенно закрывать. Сначала уши морщатся и укорачиваются у основания, затем верхушка уха загибается внутрь, так что уха почти не видно. Но при малейшем шуме верхний край снова развертывается, и вся раковина растягивается и становится гладкой. Совершенно таким же образом поступают некоторые летучие мыши, чтобы притупить свой чрезвычайно тонкий слух и быть в состоянии спокойно спать среди дневного шума.
