Изгнание из Эдема - Оппенгеймер Стивен (электронная книга .txt) 📗
Сразу же после этой идиллической сцены Сейфе Берхе показал мне раковины, возраст которых — более 125 тысяч лет. Остатки устричной трапезы выглядели так, словно они были оставлены не далее как вчера. Нам сразу же бросился в глаза обсидиановый нож, торчащий посреди окаменелых остатков раковин и как бы вмурованный в их массу. Его форма не оставляла никаких сомнений в том, что он был обработан, но в эти места его, видимо, принесли древние мастера, ибо ближайшее месторождение обсидиана находится в 20 км отсюда. Груды раковин, кости животных, нож и прочие артефакты из обсидиана дополняли общую картину трапезы, съеденной древними людьми, которые жили на рифе много тысячелетий назад.
Куски коралловых блоков крошились у нас из-под ног, но иначе нам было невозможно вскарабкаться к диковинкам и рассмотреть их вблизи. Среди коралловых обломков на песке вокруг этих огромных блоков тут и там виднелись многочисленные обсидиановые лезвия-сколы длиной 10—40 мм, причем некоторые из них по-прежнему оставались острыми как бритва. При необходимости я вполне мог бы ими побриться. Я вспомнил, что в статье в «Nature», в которой рассказывалось об этой ценнейшей археологической находке, упоминались обсидиановые ножи, обнаруженные на рифе, но это были настоящие микролиты. Главная загадка этой находки заключалась в том, что 125 тысяч лет — это слишком большая древность для микролитов, разумеется, если они не были занесены сюда в гораздо более поздние времена. Тот факт, что они были рассыпаны тут и там, а не торчали из груды окаменевших раковин, делал последнюю гипотезу вполне вероятной. Как показывают данные археологических раскопок, микролиты начали появляться в культурных слоях в Африке лишь около 80 тысяч лет тому назад. Микролиты, поблескивавшие перед нами, были рассеяны в слоях песка, покрывавших утес, и вполне вероятно, что они действительно попали сюда много позже. Интересно, что наиболее ранние микролиты за пределами Африки были найдены как раз к западу от Красного моря, в Шри-Ланке [153].
Наконец, среди особенностей поведения, присущих человеку современного типа, мы видим обмен товарами из весьма удаленных мест, то есть, другими словами, зачаточные формы торговли или доставки важнейших товаров, например обсидиановых блоков и орудий из него, на 300 км и больше. В данном случае мы вновь видим, что и этот вид человеческой деятельности впервые появился в той же Африке по меньшей мере 140 тысяч лет тому назад [154].
Сложная и многогранная картина занятий первых «анатомически современных» жителей Африки, нарисованная Мак-Брирти и Бруксом, показывает, что на момент их появления, около 140 тысяч лет тому назад, практически половина из четырнадцати важнейших критериев — ключей к оценке разумных навыков, которые в ходе дальнейшего развития позволили нам совершить полет на Луну, уже существовала в Африке. Три из них (использование пигментов, камни для растирания и обоюдоострые ножи) были изобретены еще представителями предшествующих видов человека более 140 тысяч лет тому назад. Примерно 100 тысяч лет назад, вскоре после первого исхода на Левант, возникли три четверти этих навыков, а остальные три появились задолго до того, как нога человека современного типа впервые ступила на земли Европы. С точки зрения постепенного накапливания позитивных изменений в культуре на протяжении последних 300 тысяч лет гипотезу о некоей внезапной «культурно-технической революции в Европе», имевшей место всего 40 тысяч лет назад, лопается как мыльный пузырь. И вместо привычных определений статуса человека [155] как «способности к адаптации и изобретательности, сопровождаемых физической эволюцией», мы видим, как эти качества действуют с самого начала истории нашего рода Homo — охотников, изобретателей и создателей всевозможных орудий, — насчитывающей более 2 млн. лет.
Несмотря на окончательное ниспровержение его мнимой «особой роли» в эволюции, Верхний палеолит в Европе остается поистине уникальным свидетельством наиболее блистательной эпохи локального самосознания и самовозвеличивания. Но что, собственно, он может поведать нам о нас самих? Да, есть некоторые факты и совпадения, вплоть до распределения дат возникновения наиболее ранних культур эпохи Верхнего палеолита, которые действительно связаны с вторжением в Европу первых людей современного типа (ауриньякская культура и ее преемница, граветтийская культура), и притом таких вторжений было не одно, а два. В следующей главе мы поговорим о том, откуда и почему явились эти пришельцы и как генетический след подтверждает эту точку зрения.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ДВА ТИПА ЕВРОПЕЙЦЕВ
Как мы уже знаем, главный вопрос о происхождении европейцев заключается не в том, мигрировали ли предки будущих европейцев из Африки особым маршрутом, отдельно от предков будущих азиатов и австралийцев, и не в том, чтобы навсегда покончить с мифом о том, будто они были первыми людьми, поведение которых отвечало всем критериям поведения человека современного типа. Вопрос этот куда более серьезен. Чем объяснить столь неожиданный и пышный расцвет культуры? Носила ли их культура аборигенный, местный характер или была откуда-то занесена? Почему некоторые археологи указывают на целый ряд культурных влияний на Европу в период между 20 и 50 тысячами лет назад, причем одно из них исходило с Востока? В этой главе мы поговорим о том, что существуют особые генетические маркеры, прослеживаемые параллельно двум различным волнам культурных влияний в археологически документированной истории Европы, которые имели место около 25 тысяч лет назад, накануне последнего ледникового максимума. Они показывают, что «восточные» корни происхождения европейцев — это отнюдь не нелепый вымысел.
В главе 1 мы убедились, что предки европейцев, клан N (или Насрин), принадлежали к одной из первых ветвей, отделившихся от общего ствола мигрантов, совершивших Исход из Африки и появившихся в Аравии, по всей видимости, около 80 тысяч лет тому назад. Несмотря на столь уверенное позиционирование у самого корня генетического древа по материнской линии в Азии, предкам европейцев пришлось провести в Южной Азии несколько десятков тысяч лет. Они пробыли там примерно до рубежной даты — 50 тысяч лет назад, когда влажная и теплая фаза климатического цикла покрыла Аравийскую пустыню ковром зеленой растительности, открыв путь к землям Плодородного Полумесяца — в Турцию и на Левант. Однако эти факторы никак не повлияли на их кузенов — первопроходцев из собирателей на прибрежной полосе, которые продолжали продвижение в Юго-Восточную Азию и Австралию вдоль побережья Индийского океана. Они прибыли в Австралию примерно 60 тысяч лет назад, задолго до того, как началось активное заселение Европы.
С точки зрения жителей Азии, Европа была труднодоступным полуостровом, простиравшимся к северо-западу от Старого Света, своего рода географическим тупиком. В генетическом, а также в географическом отношении европейцы были побочной ветвью генеалогического древа мигрантов, совершивших исход из Африки. Поскольку первые неафриканцы современного типа появились в Азии, «полуостровная» Европа была более открытым и благодарным восприемником всевозможных культурных инноваций и изобретений эпохи Верхнего палеолита, чем жители районов, где эти инновации возникли. С этой точки зрения последняя глава была посвящена развенчанию сложившегося археологически-антропологического мифа о великой революции в области биологии человека, якобы совершившейся в Европе и на Леванте, после чего все остальное человечество будто бы последовало за «передовыми» европейцами.
