Вымершие люди: почему неандертальцы погибли, а мы — выжили - Финлейсон Клайв (онлайн книги бесплатно полные TXT, FB2) 📗
Полоса этой экологической вариативности проходила вдоль края между равнинами и горами, прямо к Юго-Восточной Сибири. Двигаясь дальше на восток и на север, мы попадаем в центр тундростепи. Безлесные местообитания с их характерными животными были наиболее устойчивы на равнинах Средней Азии и Сибири. Здесь находился их оплот. Южная окраина, где горы достигали 3 тысяч метров в высоту, была той зоной, где животные редколесий и открытых ландшафтов находились в непосредственной близости друг от друга в течение самых продолжительных периодов, намного дольше, чем на западе. Основные типы местообитаний — различные леса, лесостепи, лесотундры и тундростепи — чередовались между собой [297]. Шерстистый мамонт, шерстистый носорог, лошадь, кулан, верблюд, дикая овца, дикая коза, большерогий олень, северный олень, лось, сайгак и степной зубр были в числе главных травоядных млекопитающих, а плотоядные животные включали льва, рысь, волка и бурого медведя. Это разнообразие явно контрастирует с небольшим ареалом млекопитающих на безлесных просторах арктической зоны Северной Сибири [298], вдали от зоны соприкосновения равнин и гор.
Резкие экологические изменения вроде тех, которые мы наблюдали в Монтиккио, не были уникальными. Они были характерны для зоны контакта в это время грандиозного климатического и экологического переворота. Как это ни парадоксально, Сибирская Арктика была стабильной, хоть и холодной, но люди вторглись туда лишь позднее 36 тысяч лет назад [299]. Однако животные Крайнего Севера пришли на юг и на запад, поскольку среда их обитания расширялась, и так происходил их контакт с людьми на периферии Южной Сибири и к западу, вплоть до Франции. Эта кромка между редколесьем и безлесными местообитаниями, проходившая вдоль узкого пояса меж равнин и гор, много раз то расширялась, то сужалась. В этих зонах напряженности, в таких местах, как Алтай, Карпаты и Пиренеи, изобретательность людей была задействована на полную, и именно здесь мы находим культуры и технологии, которые определяем как переходные или ранние верхнепалеолитические. Это была зона инноваций, где на протяжении пятнадцати тысячелетий битвы за выживание выигрывались и проигрывались.
Зона напряженности могла выглядеть и иначе. Речь идет о территории к югу от гор, простиравшейся от Ближнего Востока на западе до Северной Индии на востоке [300]. Здесь также существовали резкие экологические контрасты, но они были совсем другого типа, не такие, как на севере. Здесь также находились зоны резких контрастов между лесистыми и безлесными ландшафтами, однако последний имел форму сухой степи и пустыни, как мы видели в главе 3. Животные тундростепи никогда не достигали этих широт; к разнообразной потенциальной добыче относились газели, лани, благородные олени, косули, туры, дикие бараны и горные козлы [301]. Культурные изменения, происходившие здесь, напоминали то, что мы видели в Северной Евразии, поскольку люди постоянно сталкивались не с разрастанием тундростепи, а с потенциально более серьезной проблемой — наступлением пустыни. Здесь нам снова трудно определить, кто и что делал. В основном предполагалось, что народы Ближнего Востока в то время были предками и что неандертальцы давно покинули эти земли. Возможно, это правда, однако ископаемые свидетельства этого периода в этой части мира едва ли можно назвать бесспорными: возраст скелета, обнаруженного в Назлет Хатер в Египте, — 37,5 тысячи лет; ребенок из Кзар-Акил в Ливане жил 35 тысяч лет назад, а фрагменты черепов из Кафзеха датированы периодом 30–28 тысяч лет назад [302]. Как и в Европе, на Ближнем Востоке нет прямых свидетельств, указывающих на предков раньше 38 тысяч лет назад. И только намного позже, позднее 20 тысяч лет назад, кебарская культура дает нам четкий и недвусмысленный сигнал в этом регионе [303].
Как мы знаем из предыдущей главы, на основании генетических данных (окаменелые останки человека практически отсутствуют) можно предположить, что предки были в Индии уже 50 тысяч лет назад, а может быть, и еще раньше. Отсюда мы проследили их быстрое распространение в Юго-Восточную Азию и Австралию. Следуя генетическим данным, мы обнаруживаем, что примерно в то же время другие их сородичи рассредоточились на севере и западе, а не стали продвигаться вглубь Индии. Они достигли Ближнего Востока и северного, а также южного берегов восточного Средиземного моря. Генетические маркеры этого распространения среди современных европейцев не сильны — вероятно, это продвижение в Европу не было важным событием [304], поэтому и не находится окаменелых останков человека. Были предприняты попытки сопоставить генетические данные с археологией, особенно в связи с ориньякской культурой. Однако, как мы уже видели, мы не можем идентифицировать создателей этой культуры, которая в любом случае кажется европейским изобретением, а не заимствованием извне [305].
Какой вывод мы можем сделать о периоде 50–30 тысяч лет назад, если объединить то, о чем мы говорили до сих пор в этой главе? Климат становился все более недружелюбным. Повторявшиеся резкие колебания не позволили закрепиться некоторым местообитаниям. Изменения были наиболее резкими в регионах, где равнины встречались с горами и различные местообитания находились в непосредственной близости. Большинство людей были сосредоточены вдоль кромки между горами и равнинами, в местах высокого экологического разнообразия на небольших расстояниях. Эти места предлагали целый ряд возможностей для жизни.
Лишь немногим удалось продвинуться дальше на север и отдалиться от зоны контакта, выйдя на открытые равнины. В течение длительного времени люди жили к югу от зоны контакта и в ответ на засушливые периоды, когда пустыня захватывала их территории, разрабатывали метательную технику, которая позволила им переключаться с охоты из засады на отслеживание на дальних расстояниях и отлов газелей и других пустынных животных [306]. Такая гибкость, возможно, помогла им в последующем распространении. Таким образом, картина человеческого присутствия в Северной Евразии 50–30 тысяч лет назад включала элементы колонизации, вымирания и инноваций. А имели ли место контакты и конфликты?
Десятилетие, начавшееся в 1998 году, было ознаменовано жаркими спорами между учеными. Как оказалось, дебаты были бесплодны. Надежды на их удовлетворительное разрешение не было по той простой причине, что обе стороны не смогли признать ограниченность имевшихся в их распоряжении доказательств. Археологи Франческо д’Эррико, Жоао Зильяу и их коллеги зацепились за статью, опубликованную в журнале Nature двумя годами ранее, в которой говорится о связи неандертальцев с шательперонской культурой [307]. Как мы уже видели, это была переходная культура, включавшая в себя элементы среднего и верхнего палеолита. Для нее также были характерны особенности, которые до того времени приписывали только предкам, например обработка кости, орнаменты и т. д. Согласно д’Эррико, Зильяу и их коллегам, это очевидное доказательство того, что неандертальцы были единственными создателями шательперонской культуры, и это доказывает, что их способности были сопоставимы во всех отношениях с возможностями предков [308].
