Вымершие люди: почему неандертальцы погибли, а мы — выжили - Финлейсон Клайв (онлайн книги бесплатно полные TXT, FB2) 📗
Каждый раз, когда наступали холода и засуха (а после последнего межледниковья это становилось нормой), безлесная окружающая среда вторгалась в лесистые места обитания, которые были основой хозяйствования heidelbergensis-neanderthalensis. Это хозяйствование основывалось на охоте и поедании падали крупных травоядных млекопитающих, по крайней мере на большей части географического ареала. В главе 7 мы узнаем, что средиземноморские неандертальцы отличались от своих северных двоюродных братьев тем, что существовали за счет гораздо более разнообразных ресурсов. Как мы видели, H. heidelbergensis использовал для охоты на млекопитающих копья, и неандертальцы последовали этой традиции. По-видимому, засадная охота с использованием колющих копий была техникой, которую они регулярно применяли [245].
Для успешной засадной охоты существовало два условия. Первым было укрытие, которое позволяло неандертальцам приблизиться к добыче. В открытых редколесьях и саванных местообитаниях, где они жили, таких укрытий было достаточно. Вторым условием была сила, и благодаря крепким и мускулистым телам, унаследованным от H. heidelbergensis, недостатка в ней они, вероятно, тоже не чувствовали. Homo neanderthalensis был результатом развития засадной охоты в умеренных лесах Евразии, длившегося несколько сотен тысяч лет. Возникновение метательной техники у предков часто провозглашается техническим достижением [246], но в действительности такая технология была бессильна против могучих животных среднего плейстоцена в Евразии. Чтобы убить их, требовались сила, хитрость, совместные действия и близкая дистанция. Тот факт, что эти люди не уходили от контакта с животными, подтверждается травмами, которые они регулярно получали, сравнимыми с травмами современных спортсменов — участников родео [247]. Неандертальцы, должно быть, часто смотрели своим жертвам прямо в глаза.
Развитие телосложения, которое позволяло охотиться на крупных млекопитающих, имело свою цену. Расплатой стала неспособность выживать там, где не было укрытий, и там, где для поиска стада было необходимо преодолевать большие расстояния. В этих ситуациях масса тела была препятствием. Когда холод подтолкнул тундру на юг, а засуха вытеснила степь на запад, возникла новая среда — тундростепь. На сцене появился новый набор животных. Среди них были шерстистый мамонт, шерстистый носорог, овцебык, северный олень и сайгак, которые процветали в разраставшейся безлесной среде, простиравшейся по всей Евразии вплоть до Франции и Северной Иберии [248].
Неандерталец не счел бы этих животных устрашающими, особенно мелких. В конце концов, на уровне пищевых ресурсов вряд ли существовала большая разница между ланью, благородным или северным оленем. Принципиальным отличием был доступ к ним. К лани и благородному оленю можно было подкрадываться и устраивать на них засаду, но в тундростепи неандертальцы на расстоянии были бы заметны. Подкрадываться к стаду оленей — совсем другое дело. Неудивительно, что неандертальцы или их предшественники никогда не осмеливались вторгаться в тундру или степь во время теплых межледниковий. Граница их территории заканчивалась там, где деревья были настолько редкими, что засадная охота становилась нецелесообразной или попросту невозможной. Проблема, стоявшая перед неандертальцами, заключалась в том, что по мере того, как климат становился все холоднее и суше, граница оказывалась в опасной близости к основной территории. Переход от лесистой местности к безлесной был настолько быстрым, что неандертальцам не оставалось ничего иного, кроме как отступать [249].
Эта схема продвижения и отступления неоднократно изолировала и воссоединяла популяции неандертальцев [250]. У нас нет сведений о размерах неандертальской популяции на каком-либо из этапов, однако их присутствие в местах северных стоянок приходилось на более теплые периоды. Последующие воздействия холодом постепенно истощали их численность, а репопуляция во время теплых интервалов, вероятно, не позволила полностью восстановить ее. Каждая из этих холодных атак воздействовала на меньшую по численности, чем предыдущая, и более фрагментированную популяцию, до тех пор, пока однажды их не осталось так мало, что восстановление популяции было уже невозможно. Так наступало вымирание.
Как и в случаях с прямобивневым лесным слоном и узконосым носорогом, фрагментированные популяции сохранялись на Пиренейском полуострове, на Балканах, в Крыму и на Кавказе — в районах с относительно мягким климатом и сложным ландшафтом, где все еще оставались редколесья [251]. Одним из таких мест был северный берег Гибралтарского пролива, который виден с побережья Северной Африки. Там было убежище теплолюбивых растений, которые повсеместно вымерли в Европе. Многие виды рептилий, амфибий и других животных, не переносящих заморозков, низких температур и засухи, выжили в этом месте. Именно там, в пещере, ныне известной как пещера Горама, расположенной на Гибралтарской скале, выжила последняя популяция неандертальцев [252]. Мы рассмотрим различные мнения о причинах исчезновения неандертальцев в главе 7.
Если бы нам надо было сделать краткий обзор мира людей 45 тысяч лет назад, на пороге прихода предков в Европу, мы бы обнаружили разбросанные популяции неандертальцев, живших в зонах открытых редколесий и сложных ландшафтов вдоль южных окраин континента и на востоке, вдоль Южной Сибири. Эти популяции, находившиеся в упадке, пребывали в стрессе. Неандертальцев на Ближнем Востоке давно не было. Африка была заселена предками, которые к тому времени распространились уже по всему континенту, через Аравию и Индию попали на восток, проникли в Китай, Юго-Восточную Азию и Австралию. Несколько изолированных групп H. erectus и H. floresiensis выживали на отдаленных тропических форпостах Юго-Восточной Азии.
Сегодня такие животные, как благородный олень и кабан, напоминают о богатом мире, который когда-то был владением неандертальцев и их предков. Независимо от позиции, которую мы можем занять в отношении причин исчезновения неандертальцев, нельзя отрицать, что к тому времени, когда предки достигли своих опорных пунктов в Южной Европе и Азии, жизнь этих древних народов Евразии уже подошла к концу. Повторное заселение Евразии должно было стать делом новой популяции, делом, которое удача дарит тем, кто оказывается в нужном месте в нужное время.
Глава шестая
Если бы только…
В 1989 году, когда я впервые начал заниматься нашим происхождением, убеждения были примерно следующими: анатомически современные люди [253] — наши предки — произошли от общего предка — «митохондриальной Евы», которая жила 200 тысяч лет назад в Тропической Африке. Они вышли оттуда и покорили мир. Никто и не сомневался в том, что эти современные люди заменили каждую из популяций людей на планете, молниеносно распространившись по земле. Даже просто приняв во внимание достоинства альтернативной многорегиональной модели, вы мгновенно рисковали быть причисленным к еретикам [254]. Замену видов пытались объяснять по-разному. В самой экстремальной версии, сравнительно недавно, эти события были описаны как «первый и самый успешный акт преднамеренного геноцида, предпринятый человеком современного вида» [255]. Это могло бы стать отличным заголовком, однако где найти доказательства такого геноцида? Их нет так же, как нет никаких доказательств какого-либо конкурентного превосходства предка над другими людьми, с которыми он сталкивался. В главе 3 мы видели, что и неандертальцы и протопредки были на Ближнем Востоке в одно и то же время, хотя у нас и нет уверенности в том, что они встречались. Что нам действительно известно, так это то, что протопредки исчезли, а неандертальцы остались, и уже сам по себе этот факт должен был бы заставить нас бить тревогу и задуматься относительно превосходства наших предков. Точно ли они им обладали?
