ЧЕЛОВЕК– ты, я и первозданный - Линдблад Ян (книги хорошего качества .TXT) 📗
На Калимантане живет не только водолюбивый носач, но и макак-крабоед. Большую часть дня эта обезьяна проводит на илистых отмелях рек и кормится, конечно, не только крабами, но и всем прочим, что ей может предложить река, включая растительную пищу. Макак-крабоед продолжает занимать экологическую нишу, которая, как мне представляется, была открыта и для приматов плиоцена.
Примату Яну Линдбладу, которому выпало провести несколько богатых событиями фантастических лет среди южноамериканского варианта степи и леса и который видел, как вода благоприятствует развитию и существованию различных биотопов, тоже доводилось искать в воде съестное. Я уяснил, что большинство плодоносных деревьев растет возле рек и ручьев. Пальмы со съедобными плодами выстроились у водных артерий саванны, ксимении в лесных массивах роняли в воду чудесные плоды, известные под названием «свиная слива». Голодному примату было чем полакомиться у реки. Часто я видел, как сотни соблазнительных «свиных слив» качаются на поверхности воды у перегородившего течение упавшего ствола. Часть плодов, пропитавшись влагой, постепенно ложилась на дно этаким золотистым кладом. Руке примата не составило бы труда нащупать их в бурого цвета мутной воде.
Однако среди приматов Южной Америки нет подходящего кандидата для такой специализации. Как я уже говорил, ни паукообразные обезьяны, ни ревуны, ни другие виды обезьян совершенно не способны плавать, так что генетическое сопротивление такого рода приречному образу жизни было чересчур велико.
Но вместо калимантанского макака-крабоеда здесь есть енот-ракоед.
Среди многочисленных животных, которых я выкупал у индейцев и отпускал на волю вблизи моего лагеря по соседству с селением Моко-моко, был и енот-ракоед. Как и некоторые другие спасенные мной зверьки, он не пожелал улепетывать в лес, а привязался ко мне, стал на диво ручным и сопровождал нас с Дени Дюфо (моим сотрудником) в наших ежедневных вылазках к реке.
Вот уж кто был, что называется создан для того, чтобы, особенно ночью, отыскивать съестное в обильных илом речных дельтах; еноты-ракоеды многочисленнее всего на побережье, где на илистых отмелях в изобилии водятся манящие крабы с огромной правой клешней, которой они помахивают, и маленькой левой, которая подает корм к быстро работающим жвалам.
Мой енот тщательно ощупывал каждый попадавшийся ему предмет; возьмет, скажем, улитку передними лапами и вертит ее с ловкостью манипулирующего картами профессионального игрока. Мягкие пальцы ракоеда обшаривают все подводные укрытия, играя роль рыболовного крючка. Вот в палец больно вцепился краб – тотчас лапа выдергивает его из воды, зубы приканчивают добычу, и енот, привстав на длинных задних лапах, поедает ее, быстро вращая передними конечностями. Нередко енот так же ловко и быстро ощупывал мои собственные руки, и я, как сейчас, ощущаю «нервозные» прикосновения лап четвероногого пострела.
Енот-ракоед, как и «обычный» енот-полоскун Северной Америки (встречается, впрочем, вплоть до Венесуэлы на юге), а также индонезийский макак-крабоед приспособились к нише, которая в плиоцене была намного обширнее. В густом лесу нынешние представители этой гильдии не так уж прочно привязаны к водной среде; еноты едят любую животную пищу, макаки находят также растительный корм в кронах деревьев. Но потенциальная специализация налицо. Если лес оскудеет, площадь его сократится, как было в плиоцене, эти виды не окажутся, так сказать, на мели.
Вопрос: существовал ли в эпоху плиоцена, от двенадцати до трех миллионов лет назад, какой-нибудь примат с похожими данными?
В ту пору, даже еще раньше от человекообразных, то есть от семейства Pongidae , начали отщепляться некоторые виды. Сейчас непросто установить, в чем заключались их отличия, до нашего времени дошли только немногие обломки черепов. Все же по ним видно, что зубы начали приобретать форму, характерную для семейства Hominidae , к которому относят человека и его ближайших предшественников. Резцы становятся меньше, также и клыки, все более похожие на резцы. Уменьшаются размеры малых коренных зубов; у человекообразных они сильнее заострены.
Уже среди ископаемых эпохи среднего олигоцена (около тридцати миллионов лет назад) встречаются окаменелости примата Propliopithecus haeckeli с измененным таким образом зубным аппаратом. Если кости типичных человекообразных обезьян обнаружены (что вполне логично) в слоях с кусками окаменелого дерева, то следы проплиопитека содержатся в слоях без такого материала, и место находок, Файюмская пустыня, где некогда простиралась обширная дельта древнего Нила, та среда, в которой, надо думать, прекрасно чувствовали бы себя как мой енот-ракоед, так и макаки-крабоеды с их специальным рационом!
Форма самой челюсти проплиопитека также ближе к человеческой; если, например, у гориллы челюсть продолговатая с почти параллельными рядами зубов, то у человека она подковообразная. И похоже, что из проплиопитека развился другой гоминид, а именно Ramapithecus punjabicus , которого большинство палеонтологов числят главным кандидатом на титул «прародителя человека».
Окаменелостей рамапитека тоже найдено очень мало – несколько челюстей, часть лицевой кости черепа, часть ключицы.
Таким образом, строение тела рамапитека нам неизвестно, но реконструкции показывают, что у него во всяком случае было уплощенное лицо, как у гоминидов, и зубной аппарат – еще ближе к гоминидам. Если бы где-то удалось найти хорошо сохранившийся скелет этого прапримата! Десять – пятнадцать миллионов лет не так уж и много по сравнению с датировкой «праптицы» археоптерикс, которая около ста пятидесяти миллионов лет назад увязла в речном иле и превосходно сохранилась, видны даже четкие отпечатки перьевых бородок.
Все же форма и уменьшающиеся размеры зубов, вероятно, могут служить путеводной нитью. Как уже сказано, они больше похожи на наши зубы всеядного примата, тогда как «вегетарианцы» – человекообразные обезьяны – сохранили крупные резцы и длинные клыки на продолговатой челюсти. Не боясь ошибиться, можно утверждать, что различие в зубном аппарате означает также различие в питании.
