Вымершие люди: почему неандертальцы погибли, а мы — выжили - Финлейсон Клайв (онлайн книги бесплатно полные TXT, FB2) 📗
Интересно, что этот период экспансии нашего предка позднее 80 тысяч лет назад парадоксальным образом совпадает со временем, когда Ближний Восток оказывается заброшенным и там живут только неандертальцы. Мы видели, что климат тогда стал прохладнее, но оставался относительно мягким, за исключением двух периодов сильного холода и засухи (70 и 47–42 тысячи лет назад). В то же время очень влажные периоды, затронувшие Восточную Сахару, пустыню Негев и Аравийский полуостров ранее 80 тысяч лет назад, вероятно, также сошли на нет [167]. А это означает, что в период географической экспансии с северо-востока Африки в Юго-Восточную Азию климат не был исключительным, хотя и становился более сухим, чем раньше. Не было ни тепло, ни влажно, а периодов сильного холода и засухи было мало. Давайте запомним эти наблюдения и попытаемся понять события, произошедшие дальше.
Когда новая идея выдвигается впервые, она неизменно встречает сопротивление, но иногда, если у нее появляются сторонники, она стремится стать частью общепринятой науки и зачастую превращается в догму. Вероятно, именно это и произошло с идеей о «движении накатом» из Африки. Теория «южного маршрута» через полуостров Сомали на Аравийский полуостров была впервые выдвинута Мартой Лар и Робом Фоли в Кембридже еще в 1994 году [168]. Эта новая и интересная идея заключалась в том, что не все перемещения людей из Африки обязательно проходили через Ближний Восток. В последние годы «южный маршрут» получил поддержку, тем более что генетические данные помогли нам составить более четкую картину того, как рассредоточивались люди [169]. Трудности с «южным маршрутом» начались для меня не с самого маршрута, который представляется разумным, а с предполагаемого способа его преодоления.
В 2000 году в журнале Nature была опубликована статья об удивительном обнаружении каменных орудий на рифовой платформе, появившейся из-под воды на побережье Эритреи на Красном море [170]. Возраст рифа оценили примерно в 125 тысяч лет, и эти орудия, очевидно, были связаны с добычей протопредками устриц и других морских моллюсков. Так у нас появились доказательства присутствия людей на правой стороне побережья, недалеко от того места, где Африка почти соприкоснулась с Аравийским полуостровом, в то время, когда они, возможно, уже собирались покинуть Африку.
Находка была признана революционной, подарившей нам самое раннее свидетельство использования человеком ресурсов побережья. В предыдущей главе мы говорили о том, что к 2007 году считалось, что эксплуатация побережья людьми началась около 164 тысяч лет назад [171]. Непонятно, чему тут было поражаться: чтобы собрать на побережье морские раковины, съесть их или сделать из них украшения, ничего особенного не требуется, это под силу любому бродяге. Даже команда, обнаружившая орудия на рифе в Красном море, по-видимому, позже поняла, что существовали доказательства того, что люди могли заниматься тем же самым у рек, озер, лиманов и близлежащих берегов еще во времена Homo erectus, даже миллион лет назад [172].
Причина, по которой так трудно найти доказательства сбора пищи на побережье до 125 тысяч лет назад, в том, что тогда уровень моря во всем мире повышался из-за глобального потепления. Скорость повышения была высокой, до 2,5 метра за столетие, и в целом уровень моря поднялся до отметки 9 метров над нынешним уровнем моря [173]. С тех пор он никогда так высоко не поднимался. Вполне очевидно, что любые прибрежные участки, которые использовались людьми до этого времени, были затоплены, а любые артефакты, по всей вероятности, смыты. Пещера в Пинакл-Пойнт в Южной Африке — археологический объект возрастом 164 тысяч лет — сохранилась нетронутой, поскольку находилась достаточно высоко на отвесной части побережья, и поэтому море ее не коснулось. Это исключение, которое лишь подтверждает правило.
Наиболее убедительно доказать, что нет ничего особенного в сборе пищи на берегу, удалось благодаря наблюдениям на побережье Бирмы в конце XIX века. Альфред Карпентер из Службы морского надзора в Бомбее написал статью для журнала Nature, опубликованную 19 мая 1887 года [174]. В своей заметке Карпентер описал, как макаки, жившие на островах архипелага Мьей в Южной Бирме, регулярно ели устриц, которых собирали на берегу во время отлива. У этих обезьян выработалась привычка бить по основанию верхних створок устриц камнем, пока те не сдвигались и не раскрывались. Затем макаки вырывали мягкие части устриц, зажимая их между большим пальцем и ладонью. Камни, которые использовались в качестве молотков, обезьяны специально отбирали и относили на расстояние до 80 ярдов, то есть это не было случайным или незапланированным делом. По-видимому, эти наблюдения игнорировались вплоть до 2007 года, когда были опубликованы новые ошеломляющие доказательства.
В начале 2005 года тайские ученые начали программу исследований побережья Андаманского моря на юге Таиланда, чтобы изучить последствия катастрофического цунами в декабре 2004 года [175]. Совершенно случайно на одном острове они обнаружили двух взрослых самок длиннохвостых макак, использовавших предметы для раскрытия раковин моллюсков. На пляже ученые нашли раскрытые устрицы и камни рубиловидной формы, которыми эти обезьяны пользовались. Исследователи задались вопросом, насколько такое удивительное поведение было распространено среди групп макак, живущих вдоль этого отрезка побережья. Оказалось, что обезьяны регулярно приходили на пляж, чтобы раскалывать устрицы и другие раковины камнями — точно так же, как 120 лет назад, когда их застал за этим занятием Карпентер.
Чем больше ученые наблюдали, тем понятнее становились действия макак. Казалось, что обезьянам особенно нравились крабы, самец даже искал их в воде. Каменные орудия использовались для раскрытия устриц, а также для отделения других видов моллюсков от камней. В целом макаки были всеядны, они также ели инжир, разные фрукты и листья. Разговор с местными жителями показал, что подобное поведение макак было постоянным и что когда обезьяны добывали устрицы в мангровых рощах, где не было подходящих камней, то использовали пустые раковины, чтобы раскрыть новые. Если бы то же самое делали люди 120 тысяч лет назад, сколько улик могло бы остаться в результате такой деятельности?
Ветвь рода макак отделилась от той, которая привела к появлению людей, 21–25 миллионов лет назад [176]. Этот факт, казалось бы, развенчивает идею обнаружения протопредком прибрежных питательных ресурсов 164 тысячи лет назад и делает ее абсурдной. Если мы продолжим считать, что каменные орудия, сделанные людьми на Флоресе, в Индонезии (острове, который не имел, насколько известно, наземной связи с материком), старше 800 тысяч лет [177], нам остается только заключить, что люди приходили на побережье с давних времен и нет ничего особенного в их присутствии там 164–125 тысяч лет назад.
Длиннохвостая макака — первоклассный пляжный бродяга — может преподнести нам еще один урок. Этим обезьянам удалось создать жизнеспособные популяции на ряде отдаленных островов на обширной территории Юго-Восточной Азии [178]. Они даже добрались до Никобарских (к югу от Андаманских) и Филиппинских островов, которые никогда не были связаны с материком. Удивительный навык мореплавания у этих макак, по-видимому, связан с их привычкой жить в основном вдоль рек и прибрежных лесов, в том числе среди мангровых зарослей. Природные плоты можно увидеть во многих крупных реках Юго-Восточной Азии, обычно они дрейфуют в сторону моря, где их течениями переносит от одного острова к другому. Длиннохвостые макаки, по-видимому, хорошо приспособлены преодолевать водные преграды. Вероятно, они это делали неоднократно, непреднамеренно попадая на такие природные плоты. В этом случае распространение по воде на прибрежные острова было случайным, но повторяющимся событием.
