Генетика этики и эстетики - Эфроимсон Владимир Павлович (читаем книги txt) 📗
Шекспира. Неожиданно в резервацию с ее грязными, вшивыми женщинами прибывает один ученый класса альфа – высшей касты со своей ослепительно красивой подругой касты бета – интеллектом чуть пониже; они забирают юношу с собой в свой сверхцивилизованный мир. Юноша, разумеется, влюбляется в красавицу, он даже догадывается, что она доступна, даже догадывается, что и он ей очень нравится. Но когда она зовет его к себе, он отказывается прийти, потому что хочет любить ее именно как боготворимое, высшее существо.
Дремлющий этический генотип пробужден томиком Шекспира.
Если бы автором «Бравого нового мира» был моралист христианского или иного толка, то это поэтическое возрождение романтической любви можно было бы преспокойно отнести за счет тенденциозности автора; но Олдос Хаксли скорее скептик, и уж отнюдь не сторонник идеализации человеческой природы. Поэтому его виденью дикаря, влюбляющегося с искренностью и самоотречением Ромео, можно верить как художественному прозрению.
На всем протяжении эволюции животного мира естественный отбор обставлял половое влечение эмоциями огромной, неудержимой силы. Единственное назначение этих эмоций, столь мощно развитых, – обеспечить появление потомства. Но мыши, крысы, кролики рождают много десятков детенышей, и гибель большинства из них не устраняет полностью родительские генотипы из воспроизводства. Наоборот, потенциал размножения человека, обделенного физическими средствами обороны и бегства, гораздо более низок, тогда как стадия беспомощности потомства все удлинялась и удлинялась. Конечно, обучение входит в жизненный путь любого млекопитающего и, например, узнавание среды свойственно каждому животному, а человеку в особенности. Но если природа (чтобы не повторять без конца слова «естественный отбор») ухитрилась создать бесконечно сложные аппараты полового влечения, то ведь с какого-то этапа эволюции наших предков решающую роль стала играть не физиология оплодотворения и беременности, а вопрос выживания потомства и его доживания до своего этапа воспроизводства, причем для этого требовалась помощь не только родителей, а всего коллектива. Поэтому естественный отбор, уже создав сложнейшую физиологию влечения, зачатия и вынашивания, мог со всей силой направиться на совершенствование комплекса инстинктов и эмоций индивидуальной любви, парного брака, единственно обеспечивающего тот этап воспроизводства человека, который приобрел решающее значение.
Неплохой иллюстрацией того, как естественный отбор шлифует эмоции, является эволюция чувств ревности, превосходно разработанная проф. Р.Л. Берг (1967) в работе, дерзко названной «Почему курица не ревнует». Дело, оказывается, в том, что помощь петуха вовсе не требует-с я для выращивания потомства. Цыплята всеядны, корм не надо доставлять издалека, с трудом добывая его. Птенцов много, клевать они начинают со дня вылупления. Поэтому инстинкты удержания при себе самца, инстинкты борьбы с соперниками не развиваются. Наоборот, у тех видов птиц, где самцу приходится добывать и приносить корм, где отец должен участвовать в выращивании птенцов, немногочисленных, беспомощных и долго неспособных самостоятельно собирать корм, развиты моногамный брак и территориальный инстинкт. Но рассмотренный пример расхождения инстинктов под влиянием отбора подводит нас к проблеме полигамии и гаремов у человека, к проблеме его борьбы за самку, к проблеме, которую нам придется рассмотреть особо, в связи с анализом проблемы агрессивности.
Мы не можем претендовать здесь на полное раскрытие биологических основ такого чувства, как любовь. Возникающие трудности почти беспредельны, как свидетельствует И. Забелин (1970, с. 169—170): «Более десяти лет тому назад при подготовке к печати XXV тома БСЭ, который начинается словом «Лесничий» и заканчивается словом «Магнит», в самый разгар редакционной работы кто-то из сотрудников заметил, что в словнике пропущена статья «Любовь».
Ввиду чрезвычайности происшествия крупные силы были немедленно брошены на изучение зарубежных энциклопедий, и выяснилось, что, за редким исключением, все они публикуют такую статью. Стало быть, неудобно уклоняться от этой темы и советскому справочнику.
Статья была заказана крупному советскому психологу и написана им умно, взволнованно, с хорошим тактом. Дальнейшая ее судьба складывалась двояко. Во-первых, статья «подстольно» ходила в списках по редакции и ее с интересом читали, как говорится, и стар и млад. Во-вторых, статья медленно ползла вверх по начальственной лестнице, и каждая следующая ступенька все трудней давалась ей… В конце концов – так я это себе представляю – вопрос был поставлен ребром: «А типична ли любовь для советского человека?» Судя по результатам, ответ был дан отрицательный. «Любовь» напрочь «зарезали»».
5.4. Защита старости
Возникает вопрос, почему в человеческом обществе существует уважение к старикам и старым женщинам, вовсе неродственным. Не является ли это лишь продуктом воспитания? Покажем, что такое представление, быть может, порождено непониманием огромного значения межгруппового отбора в истории развития человека.
Дело в том, что уже на заре организации человеческих сообществ, с развитием речи все большее, а может быть и решающее, значение в борьбе за существование стал играть накапливаемый и передаваемый опыт. Объем знаний, умений и навыков, необходимых племени для выживания в борьбе с природой и врагами, неуклонно возрастал. Умения и навыки изготовления орудий, одежды, добывания и поддержания огня, ловля, сбор и хранение провизии, знание повадок животных – жертв и хищников, знание свойств пищевых, целебных и ядовитых растений, знание звезд, рек, болот, гор, лечение ран и болезней, уход за младенцами, устройство жилья, весь этот поистине энциклопедический арсенал знаний, получаемый от предков и накапливаемый, осваиваемый, проверяемый в жизни, при отсутствии письменности почти целиком становился достоянием старых людей. Старые люди с их жизненным опытом и резервуаром хранимых в памяти знаний неизбежно становились охраняемым и почитаемым кладом для племени. От этой малочисленной группы (в примитивных условиях люди редко доживали до старости) выживание племени, может быть, зависело в гораздо большей мере, чем от молодых, но неопытных добытчиков. Объем знаний и навыков, которые до развития письменности приходилось целиком держать в памяти, конечно, был очень велик, и не только из чисто этических принципов, а также просто в силу здравого смысла. У народов, не имевших письменности, старейшины пользовались очень большим авторитетом. Даже теперь о времени начала сева, о том, что сеять и где, справляются не только на метеостанции и у агронома, но и у старых людей.
Разумеется, старые люди уже не передавали свои гены потомству, но группы, орды и племена, в которых охрана старых людей и помощь им не была столь же автоматической, рефлекторной и обязательной, как помощь детям, обрекались на быстрое вымирание или, во всяком случае, при прочих равных условиях, оказывались в несравненно худшем положении, чем племена, в которых все разнообразие жизненного опыта дикарей непрерывно передавалось из поколения в поколение через цепочки старых мужчин и женщин.
Таким образом, эмоциональное уважение к старикам, их защиту, оказание им помощи не следует относить к категории чувств искусственно привитых, противоестественных с позиции теории естественного отбора. Эта форма альтруизма тоже могла закрепляться групповым естественным отбором, а не только вырабатываться воспитанием.
Но никогда естественный отбор не доводил какую-либо особенность до уровня абсолютной выраженности. И нас не должно удивлять то, что в экстремальных ситуациях возникали прямо противоположные обычаи – уничтожение беспомощных стариков и старух.
