Следы трав индейских - Мейен Сергей Викторович (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Я плохо представлял себе индийские палеоботанические лаборатории, где какие коллекции можно посмотреть, и рассудил, что больше всего времени надо провести в Лакхнау. Это было ошибкой, поскольку классические коллекции верхнепалеозойских растений Индии, описанные чешским палеоботаником О. Фейстмантелем, современником И. Ф. Шмальгаузена, хранятся не в Лакхнау, а в Калькутте. Там я тоже побывал, но времени было в обрез. Неделю я провел в лаборатории профессора Д. Д. Панта в Аллахабадском университете, работающего с небольшой группой учеников, настоящих энтузиастов.
О результатах своей поездки в Индию я уже подробно писал в популярной книжке «Из истории растительных династий», вышедшей в 1971 г., и боюсь, что читавшие ее коллеги осудят меня за повторение. Поэтому остановлюсь только на главных результатах, чтобы подробнее рассказать о последующих исследованиях. Результаты эти были для меня неожиданными. Индийские коллеги показали мне все те растения, которые считались общими, ангаро-гондванскими. Вся эта общность стала рассыпаться, как только я начал класть образцы под бинокуляр и изучать тонкие, неважные детали жилкования, микроструктуру и другие не отмеченные в описаниях признаки. У некоторых листьев кордаитов можно было подозревать присутствие желобков между жилками, как у ангарских руфлорий. Оказалось, что такая картина наблюдается только в основании листа, где устьичные желобки имитируются узкими междужильными промежутками. Так называемые кордаитовые листья сопровождаются в Индии совсем другими семенами, и, кроме того, можно видеть переходные формы между этими листьями и теми, которые относят к роду Gangamopteris. Возникло подозрение, кордаиты ли это вообще. Иными оказались и членистостебельные, относимые к роду Phyllotheca.
Даже не эти вскрывшиеся различия растений, прежде казавшихся родственными, привели меня к выводу о разительном различии ангарских и гондванских флор. Гораздо важнее было посещение каменноугольного бассейна Ранигандж, классического места сборов гондванских растений.
От Калькутты в Ранигандж идет экспресс. Вечером мы сошли на станции Баракар. Это название ничего не говорит большинству читателей. Но для меня было удивительно видеть его на станционном здании. Ведь так называется одно из стратиграфических подразделений индийского верхнего палеозоя, в котором еще в прошлом веке были собраны многочисленные ископаемые растения. В их числе была и Barakaria, два вида которой были обнаружены Нейбург в Кузбассе и Печорском бассейне, а затем мной в Тунгусском бассейне. Так что слово «Баракар» на перроне вызвало у меня не менее богатые ассоциации, чем у любителя пива дорожный указатель на Пльзень. Сопровождающие меня геологи разыскали на пристанционной площади предоставленный нам «джип». Он и доставил нас в маленькую гостиницу у подножия Панчетских холмов.
Работая на разрезах угленосного верхнего палеозоя Ангариды, невозможно не встретиться с отпечатками листьев кордаитов. Чуть ли не в каждом слое найдешь хоть один обрывок, а порой листья кордаитов столь многочисленны, что порода становится тонкослоистой. (Такие скопления ископаемых остатков В. А. Красилов удачно назвал «листовыми кровлями».) В раниганджских карьерах я увидел совсем иную картину: растительных остатков тоже немало, есть и «листовые кровли», но все это — глоссоптериевые листья. Разница настолько бросилась в глаза в первом же карьере, что вся многолетняя дискуссия о соотношении ангарской и гондванской флор сразу же потеряла смысл и интерес. Обсуждать стало почти нечего. О каком родстве флор можно говорить, когда общие элементы, даже если они и есть, тонут на совершенно различном фоне. Невольно вспоминались индийский гость в «Садко» и Афанасий Никитин, добравшийся до Индии. То, что купцы ездили из страны в страну, конечно, свидетельствует о связях, но появление на базаре чужеземца, когда толпа пялит на него глаза, лишь лучше подчеркивает независимость стран и народов.
Несколько дней мы ездили по карьерам, осматривали разрезы, собирали отпечатки. Некоторые карьеры были частными и приходилось спрашивать разрешения администрации на посещение. Разрешения выдавались охотно, и, больше того, обычно нам выделяли рабочего с ломом и киркой, который выворачивал плиты. Хотелось найти хоть одно растение из тех, которые считались общими для Ангариды и Гондваны, но, кроме бесчисленных глоссоптериевых листьев, ничего не попадалось. Непривычный облик гондванской флоры выступал тем ярче, что и все вокруг было чужим. Мы привыкли видеть в открытых карьерах экскаваторы и ревущие самосвалы. Здесь же была бесконечная вереница носильщиц с огромными корзинами на головах, в корзинах — уголь и пустая порода. В старых отвалах копались ребятишки и взрослые из соседних деревень в поисках кусков угля для домашних очагов. По вечерам дым от очагов застилал все вокруг, и мы ехали домой как в тумане да еще в кромешной тьме. Днем, переезжая из одного карьера в другой, мы объезжали деревни. Глинобитные лачуги стояли стена к стене вдоль узких улочек. По ним «джип» проехать не мог.
Поездка в Ранигандж всего на несколько дней дала мне больше, чем сотни статей. Оставалось только удивляться, насколько обманчивой может быть картина, складывающаяся из изучения не только литературы, но даже музейных коллекций. Все получалось как в книгах по истории. Как ни старается историк оживить картины прошлого, он не может не исказить пропорции. Ренессанс предстает перед нами как эпоха, освещенная творчеством Петрарки и Леонардо да Винчи. Только проехав по дорогам Италии тех времен, мы могли бы почувствовать, как далеки были творения гениев от повседневной жизни городов и деревень.
То же и в естественных науках. Редкие находки привлекают внимание, описываются в деталях в специальных статьях и занимают почетное место в музейных витринах. Кто будет забивать энтомологические музейные коллекции бесчисленными тараканами, шныряющими чуть ли не в каждом доме? В прекрасном Индийском музее в Калькутте я видел немало глоссоптериевых листьев, а вместе с ними лежали и многочисленные другие растения. Разве придет сразу в голову, что эти «другие» — чрезвычайная редкость? Читая литературу или сидя в музее, можно было понять, что глоссоптериды преобладали в гондванской флоре, но прочувствовать и осознать, насколько они преобладали, было нельзя.
Возвращаясь в Москву, я предвкушал, как познакомлю коллег с результатами. Мне казалось, что проблема соотношения ангарской и гондванской флор решена раз и навсегда. Через несколько лет нашу страну приехал директор института в Лакхнау К. Р. Суранге. Он долго сидел над коллекциями ангарских растений, увидел «листовые кровли» с кордаитами, смотрел микроскопические препараты и по окончании работы присоединился к моим выводам. Проблема в самом деле казалась закрытой. Но недаром говорят, что получение ответа на важный вопрос может всего лишь означать неправильную постановку вопроса, Обычно оказывается, что не учтено что-то весьма существенное. Вскоре я это ясно понял.
Среди коллег, слушавших мои доклады о соотношении индийских и ангарских флор, были не только специалисты по отпечаткам растений («макрофоссилиям»), но и палинологи. Они-то и не разделили мой оптимизм. Надеюсь, читатель помнит, что палинология — наука, изучающая споры и пыльцу растений. Оболочки спор и пыльцы (их часто называют собирательным термином «миоспоры») встречаются в огромных количествах в палеозойских, мезозойских и кайнозойских, особенно угленосных, отложениях. Обычно палинологи не уверены в том, какими растениями продуцировались миоспоры, которые поэтому описываются под самостоятельными родовыми и видовыми названиями. Мне бы следовало сразу поинтересоваться, насколько миоспоры подтверждают мои выводы, сделанные по макрофоссилиям, и уж затем звонить на всех перекрестках. Палинологи сразу указали мне, что звонить преждевременно. Ведь если взять списки миоспор из верхнего палеозоя Ангариды и Гондваны, в том числе и Индии, то в них можно найти очень много общего, особенно в родовом составе миоспор (фиг. IX).
