Последние из свободных - Паттерсон Гарет (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
Их нервы были на пределе, и они стали терзать когтями почву. Вокруг трещали ветки, а проволока сдавливала все сильнее. Неожиданно одному из бедолаг удалось порвать проволоку в том месте, где она была привязана к стволу дерева. С диким ревом лев рванулся с места, еще находясь в состоянии шока. За ним болтался оборванный конец проволоки, поднимая пыль. Второму льву тоже удалось порвать свою проволоку и бежать. Хорошо еще, что проволока оказалась одинарной – если бы браконьеры поставили капканы из тройной проволоки, львы бы наверняка погибли.
Удивительно, но в несколько дней львам удалось сбросить с себя стальные петли и окончательно освободиться. Это редкая удача – обычно львам приходится вводить транквилизаторы, чтобы можно было снять стальную петлю. Эту задачу в прошлом выполнял мой друг ветеринар, и, надо сказать, ему это приходилось делать слишком часто. Хотя повреждения шейных мышц у обоих львов были значительными, но прошло время, и они полностью выздоровели. Им еще повезло!
Тем не менее браконьерство в этом регионе продолжалось. Животные гибли одно за другим. Никакой регулярной борьбы с браконьерством по всему заповеднику Тули в то время не велось. Иногда велось патрулирование, но – от случая к случаю, беспорядочно и, как правило, не давало никакого эффекта.
Однажды меня вызвал по радио сотрудник заповедника Чартер по имени Силиус. В отсутствие директора Брюса Петти он оставался за старшего и сообщил мне, что найдено несколько капканов. Однако это, как выяснилось, была капля в море – в последующие десять дней было обезврежено примерно 250 капканов. Были пойманы пять зимбабвийских браконьеров, и еще восемь были схвачены местной полицией, которая сразу же прибыла в заповедник по получении сообщения о всплеске браконьерской деятельности. Во временном лагере браконьеров мы нашли останки четырех импал и молодого куду – совсем немногое из того, что на самом деле было убито, разделано и отправлено в Зимбабве.
Эти люди занимались браконьерством отнюдь не с целью прокормиться. Они называли себя "торговцами мясом". Двое из арестованных браконьеров рассказывали, что за кусок сушеного мяса в Зимбабве можно выручить два доллара, за куду – как минимум, четыреста. При минимуме риска быть пойманными, судите сами, сколь доходна эта операция. Сколько животных погибло за это время, никогда не будет известно, но по крайней мере ситуация проиллюстрировала, сколь беззащитны были многие регионы заповедника.
Именно в этот период всплеска браконьерской активности произошел случай, который навсегда останется в моей памяти. Когда мы с Силиусом искали капканы, которые могли пропустить в прошлый раз, впереди нас, радуясь жизни, скакало и прыгало целое стадо импал – великолепное зрелище, праздник грации, золотого и белого! Вдруг одно из животных забилось на земле позади стада и неожиданно обмякло. Импала попала в капкан. Мы с Силиусом рванулись вперед. Один, как мог, сдерживал животное, чтобы не билось, другой освобождал его от петли, охватившей спину и мягкий белый живот.
Петлю удалось ослабить, и мы отступили назад. Импала, по-прежнему не избавившись от состояния шока, встала на ноги, а затем в панике с глумом ускакала вдаль. Мы успели вовремя – еще мгновение, и животное погибло бы. Я покачал головой в горестном раздумье – животное-то было спасено, но лишь благодаря тому, что мы оказались рядом. А сколько их гибнет еженедельно из-за хронического недостатка в Тули антибраконьерских отрядов?
…Вернувшись в лагерь, я рассказал Джулии о капканах, которые я видел здесь в прошлом, а также об убийстве слонов из автоматов "АК-47", имевшем место в начале 1980-х. Она кивнула, когда я сказал, что охрана дикой фауны в Тули не улучшилась. Не удалось достичь даже элементарных принципов охраны. Я помню, как в сердцах сказал Джулии – ну не смешно ли, что иные позволяют себе такую роскошь, как владение частными заповедниками, а обеспечить защиту дикой фауны не могут. Хотя я многим обязан здешним землевладельцам за то, что разрешили мне привезти сюда львов, я не мог удержаться от гнева при мысли о том, что, несмотря на процветание браконьерства в течение уже многих лет, владельцы заповедников до сих пор не удосужились нанять штатную команду для охраны всей территории Тули. И это несмотря на мои многочисленные докладные записки, в которых я бил тревогу, заостряя внимание на необходимости антибраконьерских мер и на ущербе, наносимом браконьерством, в частности, львам Тули.
Теперь, когда я убедился в том, как бесчинствуют браконьеры, стало ясно, почему за годы моего отсутствия поголовье львов не увеличилось, а даже, наоборот, снизилось. Я даже подумал, не отвезти ли моих львов куда-нибудь в другое место. Ситуация была, прямо скажем, щекотливая. Процесс подготовки львов к возвращению в родную стихию шел так хорошо, что замедлять его мне не хотелось, но я спрашивал себя: "А как насчет опасностей, что подстерегают их здесь? Может быть, потерянный рай обретется где-нибудь в другом месте?" Мы посовещались и решили, что займемся проблемами браконьерства вместе.
Нам с Джулией было ведомо, что при всей ограниченности наших ресурсов задачей номер один было создание и финансирование собственной антибраконьерской бригады, которую мог бы использовать "Тули Лайон-Траст" – наша небольшая природозащитная организация. Понадобилось еще четыре месяца, прежде чем мы смогли добыть средства на наем и обучение антибраконьерской бригады – сначала она состояла из двух человек, потом их число возросло до четырех. Позже охотстанция Тули-сафари, узнав о ситуации, позволила мне использовать нескольких своих сотрудников для патрулирования, так что какие-то результаты все же были достигнуты.
Кроме того, в этот период мы наняли для помощи Джулии по лагерю молодого человека по имени Мафика Маньятса. Однако ему пришлась не по душе изолированная жизнь в "Таване", и после некоторых дискуссий мы решили, что будет куда лучше, если он присоединится к патрулю. Он перешел в один из лагерей заповедника Чартер к двоим сотрудникам, в чьи обязанности входила и антибраконьерская работа, а в дальнейшем возглавил антибраконьерскую бригаду "Тули Лайон-Траст".
В общем, нам удалось достичь того, что жалованье антибраконьерской команде выплачивалось и какая-то работа все же велась – уничтожались браконьерские снасти, а иногда задерживались и сами браконьеры. Кроме того, поскольку мы часами исхаживали львиные угодья, после нас оставалось множество следов, которые сами по себе служили сигналом браконьерам, что территория охраняется. Я подозреваю, что по крайней мере в двух случаях зимбабвийские браконьеры видели меня, когда я был в компании львов. В обоих этих случаях я видел свежие человечьи следы, а один раз, когда со мной была только Рафики, она пришла в возбуждение – признак того, что за нами кто-то наблюдает.
К тому времени история моей работы со львами уже стала передаваться из уст в уста по близлежащим зимбабвийским деревням. Не только люди оттуда пересекали границу нашего заповедника, но и наши сотрудники нелегально переходили песчаное русло Шаше – кто навестить свои семьи, кто к девушкам, а кто закупить крепкого вина, приготовляемого из сока пальмы млана.
За долгие месяцы, что я патрулировал вдоль берега реки, и благодаря слухам, что распространялись по ту сторону Шаше, я стал известен многим зимбабвийцам и сам познакомился с ними. Встречая меня на середине русла Шаше, они охотно сообщали мне новости о львах и слонах, переходивших русло и заходивших на их территорию, а также информацию о том, где, по их сведениям, могло иметь место браконьерство. Надо думать, эти связи, а также обсуждение моей работы и моих отношений со львами произвели благотворный эффект. Благодаря нашему присутствию между долинами Питсани и "Таваной" – в местах, прежде излюбленных браконьерами, – больше не было случаев браконьерства.
Но сколько бы вреда ни наносило это зло, я по-прежнему с любовью относился к людям, жившим по ту сторону Шаше. Эти люди находились в зависимости от своей реки – даже тогда, когда она пересыхала, под песком все равно находилась вода, которую они добывали для себя и для домашнего скота. Река, как и люди, жившие на ней, представляла собой парадокс – хоть и казалось сухим широкое песчаное русло, а спасало сотни людей и сотни животных – и домашних, и диких. Эти люди с уставшими лицами и в потрепанной одежонке издали казались тенями тоски. Но когда они дружно смеялись вместе со мной или когда дети плескались и играли в реке, воскрешенной дождем, они были для меня самой сутью добросердечной Африки, где я вырос.
