Обезьяны, человек и язык - Линден Юджин (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Замечания Хьюза дают не только модель родственности языка и технологии, но и сценарий возникновения языка, который может объяснить эволюционные основы грамматики. Как подчеркивают Беллуджи и Броновский, грамматика делает возможным упорядоченное оперирование символами и в результате обобщения – аналогичные манипуляции с предметами окружающего мира. Реконститутивные свойства грамматики позволяют людям с помощью языка и других символических систем оценить сравнительную важность различных способов поведения, оперируя прототипами или «планами» и не прибегая к непомерным затратам и риску, что было бы неизбежным, если бы такие прототипы испытывались в реальном мире. Ясно, что основная ценность упорядоченного оперирования символами должна состоять в том, что, владея правилами упорядочения таких операций, человек высвобождается в процессе эволюции от гнета своего личного жизненного опыта. Если бы это было не так, то описанные процедуры имели бы лишь небольшое значение для выживания. По сути дела то же самое утверждает и Роджер Браун, обсуждая природу перемещаемости, когда он предполагает, что грамматика развивалась как фундамент суперструктур мыслительных процессов – по мере того, как общение между людьми становилось все в большей степени «перемещаемым», – хотя он и не связывает свою точку зрения с какой-либо программой селективного давления, которая могла бы выдвинуть свойство перемещаемости на первый план. Работа Хьюза также помогает реконструировать такую программу и получить при этом более драматическое представление о значении как реконституции, так и перемещаемости.
Короче говоря, взаимосвязь этих двух свойств может быть суммирована следующим образом: перемещаемость представляет собой временной каркас, позволяющий человеку выйти за рамки контекста и таким образом реконституировать окружающий мир символически и технологически. Этот акт реконституции требует словаря символических суррогатов процессов и свойств окружающего мира, относительно которых становятся смещенными сами мыслительные процессы. Термином «овеществление» (или отчуждение) описывается процесс, посредством которого создается этот суррогатный мир символов. Если мы пойдем дальше и начнем рассуждать о событиях, которые приводят к эволюции суррогатного, смещенного мира, то нам станут ясны причины этой взаимозависимости – именно она и послужила основой достижений Уошо.
Древний человек
Перемещаемость, вероятно, возникла в тот период, когда человек начал изготовлять предметы наподобие специальных палочек из ветки, с которой он перед тем обдирал листья и которую находил идеально приспособленной, например для добывания термитов. В наше время дикие шимпанзе, исследуя термитники, используют для этой цели подходящие палочки, и вполне возможно, что прутик для добывания термитов был вообще одним из первых орудий, применявшихся древним человеком. Первый такой прутик был использован, вероятно, чисто интуитивно. Затем, вместо того чтобы положиться на природу и довольствоваться лишь теми прутиками, которые попадались на пути, древний человек постепенно начинает сам их изготовлять по образцу тех, которые ему раньше попадались чисто случайно. Мы можем лишь строить умозрительные гипотезы относительно радикальных изменений, произошедших в жизни древнего человека в результате давления естественного отбора, который привел человека к решению узурпировать своими действиями прерогативы природы и закрепил это решение. Ясно, что давление отбора, вызвавшее этот акт узурпации, действовало в течение длительного времени; более того, его интенсивность, вероятно, увеличивалась, поскольку, совершенствуясь на протяжении веков и тысячелетий, человек развивал в себе способность контролировать движения своих рук и как следствие этого – изменять окружающий его мир. Как только действия по изготовлению орудий труда стали более сложными, тотчас давление отбора на человека побудило его абстрагироваться от тирании эмоций и обстоятельств текущего момента. Степень абстрагирования все увеличивалась, и в результате логика, уже обеспечившая успехи человека в контролировании собственных движений, равно как и абстрактные свойства объектов, с которыми он имел дело, стали постепенно отделяться как нечто самостоятельное от нерасчлененных впечатлений, доставляемых в мозг органами чувств. Аналогичным образом постепенно создались элементы органичной системы символов и логика, которые, развиваясь в результате отчуждения человека от текущих событий и сиюминутного положения в пространстве и стимулируя эту способность к перемещаемости далее, постепенно совершенствовали наше умение направлять свои желания на изменение окружающего мира.
Ключом для обретения способности создавать план действий стала перемещаемость, которая дала людям возможность отделять себя от потребностей, лишений и забав быстротечного момента – иными словами, возможность быть немного менее эмоциональными. Лишь освобожденный от необходимости немедленно утолять возникший аппетит или реагировать на чувство страха человек оказался в состоянии составлять план действий. Сначала одна и та же последовательность движений могла служить и целям изготовления орудий, и выполнению коммуникативных функций; в результате одна и та же грамматика могла связывать отдельные движения в последовательности – как «технологические», так и «лингвистические». Аналогичным образом первоначальные требования к перемещаемости могли быть минимальными, однако по мере того как человек продвигался от изготовления палочек для ловли термитов к более сложным и изощренным приспособлениям и орудиям труда, требования к перемещаемости возрастали. Наконец, необходимость культурной преемственности в использовании орудий труда породила давление в пользу разработки системы, специализированной именно для этого типа коммуникации.
Представить себе, чтобы человек вначале овладел языком, а затем в результате этого научился изготовлять орудия труда, невозможно; скорее, язык развивался для того, чтобы совершенствовать и наилучшим образом использовать возможности, заложенные в употреблении орудий труда. Естественно предположить, что, подобно тому как ограничен был набор использовавшихся человеком орудий, точно так же ограничен был и словарь его древнего языка. Хьюз заметил, что шесть слов или шесть орудий должны были применяться не в шести, а в гораздо большем числе ситуаций; возможно, что самые первые орудия труда, так же как и самые первые слова, отражают некоторый промежуточный этап в эволюции познавательных способностей человека, что-то вроде сенсомоторной стадии развития интеллекта, на которой дети упрощенно-грубо воспринимают окружающий их мир (первый уровень, по терминологии Брауна). Подобно тому как древний человек сначала выделял полезные для своей деятельности, а затем уже абстрактные свойства предметов, с которыми он сталкивался в природе, маленький ребенок, очевидно, постепенно абстрагирует, отчуждает и уточняет смысл слов или жестов, используемых для обозначения этих предметов.
Мы вправе предположить, что наименование орудий труда отражает тот уровень аналитической утонченности, который потребовался для создания самого орудия, когда события сложились таким образом, что древний человек оказался перед необходимостью присвоить данному орудию определенное наименование. Так, например, если губка используется исключительно для того, чтобы подтирать капли пролитой крови, то следует ожидать, что ее наименование будет отражать лишь это конкретное ее применение, а не такое общее свойство, как способность всасывать жидкость; однако если с развитием культуры внимание будет обращено на это общее ее свойство, то вполне возможно, что язык окажется в состоянии отразить результат такого анализа. Можно предположить, что в процессе развития аналитических способностей современный ребенок также проходит в сжатой форме подобные промежуточные стадии, и концепция, согласно которой первые его предложения отражают сенсомоторный, а не планирующий интеллект, подразумевает именно эту идею.
