Проблемы эволюции и теоретические вопросы систематики - Скворцов Алексей (читать книги без txt) 📗
Неточно уже употребление самого слова «реальность»: точнее говорить об «объективности». Далее, у всякого таксона есть две важнейшие характеристики: ранг и объем. Говорить об объективности (или «реальности») таксона, не затрагивая этих характеристик (а Любищев их не затрагивает), – значит говорить мимо существа дела. Вопрос об объективности той или иной категории таксонов сводится, следовательно, к вопросу о существовании объективных (т. е. не содержащих оценок типа «я считаю это существенным») критериев ранга и объема. Как известно систематикам, для амфимиктных видов такие критерии (хотя иногда и не очень резко выраженные) имеются, а для надвидовых категорий (и для большинства агамных видов) их нет. Таким образом, при безусловной объективности существования, например, яблонь, груш и рябин таксоны genus Malus, genus Pyrus, genus Sorbus не являются объективно очерченными: не нарушая никаких принципов систематики, можно повысить или понизить их ранг, сузить или расширить объем: например, объединить все в один genus Pyrus, либо, наоборот, раздробить еще более и, скажем, вместо одного рода Sorbus принять три рода: Sorbus, Aronia, Micromeles.
3. Проблема эволюции. А. А. Любищев «отстаивал представление, исходящее из признания внутренних закономерностей индивидуальной изменчивости и видообразования» (сЛ20), т. е. был сторонником ортогенеза (или автогенеза, номогенеза и т. п.). Этому представлению симпатизируют и авторы разбираемой статьи, но в изложение дальнейших деталей не вдаются. Не будем и мы вдаваться. Отметим, однако, что, с тех пор как Эймер впервые определенно сформулировал гипотезу ортогенеза (Eimer, 1888, 1897), аналогичные гипотезы выдвигались много раз. В частности, у нас особую известность получила гипотеза «номогенеза» Л.С. Берга (1922). В той или иной степени близкие представления о «внутренней направленности» эволюции выдвигали многие палеонтологи. Таковы «линии», или «цепочки» (enchatnements – Gaudry, 1896), «ректиградации» и «аристогенез» (Osborn, 1934), «протерогенез» (Schindewolf, 1936), «гологенез» (Rosa, 1931). Совсем недавно с утверждениями об имманентной направленности эволюции выступил французский зоолог RR Grasse (1973).
Всем автогенетическим гипотезам свойственны два фундаментальных недостатка: 1) они только декларировали существование неких «законов», «целей», «направлений», но не смогли указать конкретный, материальный биологический механизм этих «законов» – механизм, который обеспечивал бы движение именно к этим целям (а Дарвин указал механизм, и, как известно, именно это и обеспечило успех его теории); 2) не признавая адаптивного значения структур и адаптивного характера эволюции, автогенетические гипотезы изолировали себя от большинства остальных биологических дисциплин, в то время как дарвинизм непрерывно продолжал и продолжает укреплять свою связь со всеми разветвлениями биологии, играя роль остова, связывающего воедино все многообразие этих разветвлений.
Мне представляется, что оба указанных недостатка имеют общий корень: слабость логики как в анализе биологических фактов, так и в построении гипотез. О ряде неточностей в рассуждениях Любищева речь уже шла выше. Остановлюсь еще на одном примере логического «смещения» в его антидарвинистическои аргументации. Так, авторы упоминают, что Любищев «предлагал указать конкретные факторы отбора, заставившие одного из раков после каждой линьки клешней вводить песчинку в вестибулярный аппарат» (с. 117). Вопрос, действительно, поначалу озадачивает. Однако нетрудно обнаружить, что озадачивает он просто-напросто своей алогичностью, тем, что он не по существу сформулирован. Ведь не отбор заставляет рака поступать определенным образом в определенной ситуации, а генетическая программа этого рака. Формулировать же вопрос так, как его формулирует Любищев, – это все равно что, например, потребовать: «Укажите конкретные факторы, почему всякий раз, когда я читаю «Евгения Онегина», я обнаруживаю в произведении сцену дуэли».
Вопросы следовало формулировать иначе: как сложилась в ходе эволюции такая программа поведения у рака; как сложилось в ходе творчества поэта такое содержание романа? Насчет поэта пушкинисты, вероятно, могут рассказать много интересных деталей. Но и не будучи пушкинистом, можно смело предположить, что в воображении поэта возникали многие варианты различных сцен и что он отобрал из них лишь наиболее удачные. И не будучи специалистом по ракам, можно уверенно сказать, что в ходе эволюции возникали многие варианты «сценариев» поведения, но были закреплены отбором и вошли в стереотипную программу вида лишь наиболее удачные, т. е. наиболее биологически целесообразные для тех условий, в которых живет этот рак.
В заключительной части статьи авторы уже не от имени Любищева, а от себя предлагают три «важных методических установки неклассического подхода в биологии». Эти установки также вызывают ряд недоумений и возражений.
1. «Нетривиальные отождествления». То, что авторы предлагают под этим названием, представляет собой лишь использование неадекватной, с точки зрения биолога, терминологии. «В цветной симметрии можно отождествлять объекты, перекрашивая их. По существу, так же поступает и биолог, таксономически отождествляя самку и самца, взрослый организм и личинку. При таксономическом отождествлении, таким образом, разрешается менять пол и стадию онтогенеза. Тогда инвариантом оказывается не какое-то статичное состояние признака, а такой закон преобразования, с помощью которого можно отождествить все его состояния» (с. 122). В биологии конкретный объект может быть тождествен только самому себе и никому более. Поэтому утверждения об отождествлении самца и самки или взрослого организма и личинки, строго говоря, не могут принадлежать биологии. Для обозначения отношений между самцом и самкой или между личинкой и взрослым организмом в биологии есть собственные адекватные термины. В биологической систематике, действительно, нередко говорят об «отождествлении», но в совершенно другом смысле, нежели это делают наши авторы. Например, вполне правомерно сказать: «Betula verrucosa Ehrh. тождественна В. pendula Roth». Этой фразой мы утверждаем, что в действительности имеется не два вида, а только один (который, естественно, тождествен самому себе). Слово «разрешается» в том контексте, в котором его употребляют авторы, также лишено биологического смысла. Что же касается поисков инвариантов, то этим биология занимается очень давно, и что-либо «неклассическое» в этом, опять-таки, усмотреть трудно. Систематика отыскивает инварианты в лице диагностических признаков. Крупнейшим достижением биологии было установление того факта, что, несмотря на все изменения формы и функции в течение онтогенеза особи, генетическая программа этой особи остается инвариантной. Установление гомологии также является, в сущности, попыткой найти некоторые инварианты. Такую же попытку представляют собой известные идеи об изоморфизме и эпиморфизме, которые развивает N.N. Rashevsky (1967), и т. д.
2. «Нетривиальные различения». «Важной вехой в развитии науки может стать различение объектов или явлений, которые… считались сходными, но на самом деле принадлежат к различным гомологическим рядам. Неклассический подход в науке часто бывает связан с подобным нетривиальным различением. Так, в теоретической биологии Любищев постоянно требовал различать закономерности передачи наследственной информации и закономерности развития индивидуального организма в процессе «считывания» этой информации» (с. 122).
Против существа высказанных здесь суждений возражать не приходится. Но с оценкой их как «нетривиальных» согласиться труднее. В систематике «разоблачение» внешних, поверхностных сходств и отыскание более глубоких гомологии – это основная, центральная операция, составляющая суть всего прогресса систематики как науки. Все большие и малые улучшения систем именно в этом и состоят. А что касается различения явлений наследования и онтогенеза, то это уже и вовсе относится к самым элементарным основам биологии и в таком смысле совершенно тривиально.
