Тайны мира насекомых - Гребенников Виктор Степанович (библиотека электронных книг .TXT) 📗
А к стенке кокона были притиснуты сморщенные остатки шкурок — куколочной и другой, волосатой, в которой я с трудом узнал некогда шикарный наряд пойманной мною гусеницы. Значит, превращение прошло полностью, по графику, и передо мной была вполне взрослая самка.
Разумеется, я тут же зарисовал это удивительное существо. Потом разглядел содержимое брюшка в микроскоп. Оболочка была настолько растянута и прозрачна, что не мешала видеть все тонкости внутреннего строения. На конце брюшка, напротив отверстия в коконе, я заметил мягкую шевелящуюся трубочку — яйцеклад. К каждому же яйцу подходил тончайший белый шнурочек, который, если хорошо приглядеться, пульсировал: к зреющим яйцам подавалась гемолимфа. Особенно хорошо это было видно у самых молодых яиц близ головы.
Забегая вперед, скажу, что на следующий день биение крохотных сосудов прекратилось. Насекомое погибло, безусловно, в результате моей грубой операции вскрытия кокона и удаления пуха. Яйца же оставались живыми еще два с лишним месяца. Лишь через полгода они сморщились и засохли. Этого и следовало ожидать: они ведь остались неоплодотворенными.
Я терялся в догадках. Может быть, эта бабочка случайно оказалась недоразвитой, слабой и не сумела выйти наружу? Но ведь в коконе было отверстие. Однако было-то оно не на головном его конце, как положено, а на хвостовом. И может ли самка, сдавленная со всех сторон и изуродованная до неузнаваемости, нести яйца? Мыслимо ли, чтобы мать-калека, случайно заточенная в свою детскую колыбель, почти целиком превратилась в потомство?
А если это явление нормальное для данного вида, то каким образом в природных условиях должно происходить оплодотворение, когда самка сидит в закупоренной тесной камере? Быть может, я наблюдал нечто новое, неизвестное доселе науке?
Увы, великого открытия я не сделал. И не обрадовал энтомологов-систематиков описанием новой неизвестной формы насекомого. То, что я наблюдал, оказалось взрослой бабочкой, принадлежащей к семейству волнянок. У некоторых видов этого семейства самки нелетающие, с укороченными крыльями или вовсе без них, но самцы у всех волнянок — обычные крылатые бабочки. Из-за резкого различия во внешности полов (полового диморфизма) один из наиболее известных видов волнянок так и называется — непарный шелкопряд, кстати, массовый и опасный вредитель лесов и садов. Самцы у непарника гораздо меньше самок, хотя и вполне крылаты. Другая широко известная волнянка, вредящая деревьям и кустарникам, — златогузка, белая бабочка с кисточкой золотистых волос на конце брюшка. Этот оранжевый пух служит для утепления яиц, откладываемых на растение.
Мой же живой мешок оказался самкой волнянки, носящей звучное латинское имя Оргиа дубиа. Вид этот широко у нас распространен, а образ жизни хорошо известен специалистам, но, к сожалению, только специалистам, написавшим кратко и прозаично: «Самка совсем бескрылая, не вылезает из кокона».
Так что, оказывается, небольшого отверстия в шелковой тесной оболочке, (жаль, я так и не узнал, как оно проделывается) вполне достаточно и для дыхания, и для оплодотворения. Самцы издалека слетаются к кокону на запах. Через это же отверстие и происходит откладка яиц.
Оргиа дубиа, к большому моему огорчению, тоже оказалась вредителем древесных пород: ее гусеницы, в частности, иногда вредят саксаульным лесам в Средней Азии, объедая их листву. И все-таки я от души пожалел насекомое, не видящее света, не вкусившее цветочного нектара, не знающего, что такое крылья и как это здорово летать. Чего там летать, хотя бы ползать, хотя бы шевелить лапками. Даже на это не имело никаких прав существо, называющееся, однако, бабочкой. Ради чего, спрашивается, такие жертвы?
А ради того, чтобы, почти целиком воплотившись в потомство, дать жизнь доброй сотне детей-гусеничек. Только сидя в плотной шелковой крепости, можно скрыть свое неподвижное беззащитное тело, переполненное яйцами, от многочисленных врагов, всегда жаждущих отведать такого изысканного лакомства. Ради сохранения будущих детей насекомое и лишилось всех земных радостей. Каких только примеров великой жертвенности матерей не встретишь в природе!
Туп-туп
Просыпаюсь от чьих-то шагов. Вокруг темно — я заночевал в пустующей летом сельской школе после ловли насекомых на свет. Хорошо помню, как сначала занес в школу все охотничьи принадлежности, а потом закрыл на крючки обе двери, так что в помещении не может быть никого. Но кто-то ходит рядом со мной — туп, туп. Лежу не шевелясь. Обошел меня вокруг — я лежу на полу посреди комнаты, — остановился, снова пошел. Шаги медленные, размеренные, но какие-то легкие, не грузные. Напряженно вглядываюсь в темноту, но ничего не видно — ставни плотно закрыты снаружи. Тихонько гудит счетчик в углу под потолком, со станции доносятся басовитые голоса электровозов, слышится далекий ровный гул пассажирского самолета, а здесь, в темной комнате, ходит вокруг меня привидение.
Включить бы свет, но «привидение» как раз у выключателя — приходится выжидать, пока отойдет. Теперь бы не ошибиться, найти выключатель сразу. Прицеливаюсь наугад, вскакиваю — ага, вот он, выключатель! Щелк — яркий свет залил комнату.
Никого. Что это еще за чудеса такие?
Как-никак, а ложиться снова не хочется. И не то что уж очень страшно, а все равно как-то не по себе. Кто же это ходил? Мыши — те быстро семенят ножками. Кошка ходит почти неслышно, да здесь и нет никакой кошки. А у этого шаги отчетливые, медленные, чуть ли не через секунду, да и широкие — комнату проходит всего за несколько шагов.
Где он остановился последний раз? Вон в том углу. Но на полу никаких следов, только бабочка-пяденица с обгоревшим крылом сидит в уголке, наверное, занес ее со двора вместе с лампой. Трогаю ее пальцем — бабочка вспархивает, но обгоревшее крылышко не дает ей летать, и падает на пол — туп!
Так вот откуда странный звук! Бабочка настойчиво пыталась взлететь в темноте, да падала каждый раз — туп, туп, туп. И переместиться успевала каждый раз почти на шаг — туп, туп. А я-то приготовился увидеть что-нибудь необыкновенное!
ЖАРКИМИ ДНЯМИ
Белые муфточки
На стеблях травы — белые пушистые комочки, будто кто обронил кусочки ваты. Срываю одну былинку — комочек оказывается аккуратной белоснежной муфточкой, внутри которой проходит травинка. Сквозь нежную «вату» проглядывают ряды маленьких коконов.
Мы берем несколько таких стебельков вместе с муфточками и кладем в пробирку. Дома, через несколько дней, многие коконы заметно темнеют. Вот приоткрывается маленькая крышечка одного из них, показывается головка с усиками, и на свет появляется крошечное изящное насекомое с нежными прозрачными крыльями.
Это — апантелес, наездник из семейства браконид, грозный враг многих вредных гусениц. Разыскав подходящую молодую гусеницу, самка апантелеса откладывает в нее несколько десятков крошечных яичек. Вышедшие из них личинки аккуратно выедают гусеницу изнутри, поначалу не причиняя ей большого вреда. Гусеница ползает по траве, питается, а внутри нее растут да растут личинки апантелеса. В один прекрасный день подросшие личинки дружно доедают свою хозяйку, покидая затем продырявленную во многих местах пустую шкурку. Вскоре они располагаются тесным кольцом вокруг того стебля, на котором застал гусеницу ее смертный час, выпускают тончайшие белые паутинки, и пушистый комок скрывает их от врагов. В плотных коконах, что видны внутри комочка, они и окукливаются.
Часто вздрагивая усиками, наши апантелесы резво бегают внутри пробирки. Их становится так много, что часть приходится выпустить на волю. Скоро все коконы пустеют. Кладу в пробирку маленький комочек ваты, смоченный сладкой водой. Обстукав усиками, один апантелес пробует его на вкус. Сладко! Наездник начинает жадно сосать.
