Человек — ты, я и первозданный - Линдблад Ян (читать книги полностью TXT) 📗
Глядишь, в пылу азарта гости возьмутся за дубинки, и союз общин уступит место яростной вражде. Гулять так гулять!
Если даже праздник протекает относительно мирно, начало его всегда выглядит агрессивно. Вооруженные луками и стрелами гости проходят в центр селения и какое-то время стоят там, глядя вверх, в позе, которую можно назвать ритуальной. Они как бы сдаются на милость многократно превосходящих их числом жителей шабоно — ведь те запросто могут перебить эту группу. После рискованного ритуала мужчин одного за другим приглашают в хижины. Они участвуют в трапезе и выбирают по своему желанию подарки; хозяева не вправе отказать, даже если гость захочет получить самое ценное в хижине — мачете. Гостящие мужчины доказали свою храбрость, и «подарки» служат как бы наградой за презрение к смерти. Берите, не стесняйтесь! Хозяева, если вздумается, могут послать свою группу в селение союзника, совершить тот же ритуал и вернуть себе подаренное!
Впрочем, посещение соседнего селения может быть и совсем другого рода; я говорю о набегах. Дефицит женщин делает их весьма желанным товаром. Мужчины незаметно подкрадываются к чужому шабоно, высматривая женщину, которая вышла за ограду собрать хворосту. В сопровождении вооруженного супруга она направляется домой с тяжелой ношей; внезапно ее спутника поражает град стрел, и женщину уводят в плен. Отойдя подальше, участники набега успокаиваются и по очереди насилуют несчастную. Приведя добычу к себе в шабоно, ее передают другим мужчинам, и она переходит из рук в руки, пока не достанется кому-то по жребию в жены.
Сравнивая поведение «свирепых» яномамо с мирной жизнью трио в селении Алалападу, видишь огромную разницу. Агрессивные общины яномамо явно стали такими после того, как бывшие кочевники перешли на оседлый образ жизни и численность групп возросла с пятнадцати-двадцати до ста пятидесяти — двухсот человек. Такой рост сам по себе оказался пагубным для прежних норм поведения. Нетрудно понять, что нынешнее человечество, скученное в больших городах, должно испытывать стресс, в корне подрывающий основы совместного проживания как индивидов, так и групп.
Отсюда комплекс проблем, к которому мы еще вернемся, но сперва внимательно проследим длиннейший путь развития, приведший к появлению удивительного примата с его своеобразными чертами, как внешними, так и внутренними.
Чтобы яснее видеть самих себя и наш рискованный курс на все более опасные препятствия в нашем сплаве через пороги бурно развивающейся техники, мало констатировать, что пятнадцать тысяч лет повлияли на условия нашей жизни. Необходимо знать, что за продукт времени и наследственных факторов мы собой собственно представляем. Пора совершить погружение в пучины времени, перенестись на многие миллионы лет назад, в мир древних предшественников человека среди приматов. Задержите дыхание — мы погружаемся! Кстати, мы единственный примат, способный плавать под водой и глубоко нырять. Факт, над которым стоит поразмыслить. Что мы теперь, в частности, и сделаем.
Глава 7
Прыжок в пучины времени.
Трудности в изучении ископаемых.
«Пилтдаунский человек».
Великий охотник — миф.
Наши видовые отличия.
Десмонд Моррис и его «безволосая обезьяна».
Гипотеза Элистера Харди о водных приматах.
Погружаясь в пучины времени, не рассчитывайте на хорошую видимость. Если мы ограничимся констатацией фактов на основе четких доказательств, далеко не продвинемся. А опираясь на косвенные улики, поневоле приходится оперировать догадками и предположениями. Никуда не денешься от того, что проводимые ныне с применением все более совершенной техники энергичные исследования — колосс на глиняных ногах по той простой причине, что «доказательства» слишком малочисленны и не поддаются однозначному толкованию. В нашем распоряжении части скелетов, порой всего лишь осколки черепов, источенных, так сказать, зубом времени.
Дожди, снега и льды скоблят поверхность материков. Находимое нами сегодня не обязательно отражает всю истину. Можно ли твердо рассчитывать на сколько-нибудь долгую сохранность хотя бы одной косточки грызуна, который сейчас с наслаждением грызет желанный трофей охотника — лосиные рога, утоляя свою потребность в извести. В годы, изобилующие полевками, тщетно искать целые сброшенные рога! А у нас речь пойдет о тысячелетиях…
Когда вместе с окаменелостями человека находят кости животных, можно предположить, что животные были убиты двуногим охотником; обнаруженные при этом камни могли быть древними орудиями. Если сильными ударами им придана удобная для работы форма, можно представить себе, как именно они применялись.
И все же — много ли каменные орудия говорят об уровне техники наших далеких предков? Очень мало: вспомните, что из всех предметов обихода акурио лишь каменный топор может уцелеть на протяжении эпох. Лук и стрелы, корзины из пальмовых листьев, гамак, ткацкий станок, набедренная повязка и другие изделия очень скоро канут в небытие. «Струг», сделанный из верхней челюсти пекари, скорее всего определят как «часть добычи»; длинная рыбья кость не скажет, что исполняла роль иглы; ожерелье из обезьяньих зубов, служившее «инструментальным ящиком», тоже попадет в разряд окаменелостей. Нашему ножу предшествовала острая, как бритва, длинная бамбуковая щепка, которая режет мясо лучше наточенного лезвия мясника. Для этой же цели годится жесткий лист другого травянистого растения. Рядом с этими природными орудиями каменный нож — грубый суррогат.
Находимые при раскопках зубы убитых животных вполне могли быть частью орудий. Помню, как просиял сотрудник стокгольмского Исторического музея Эверт Боду, когда я показал ему один из инструментов акурио — стамеску, а проще — привязанный к палочке зуб агути, грызуна величиной с зайца. «Во время раскопок здесь в Швеции мы находили бобровые зубы; быть может, и они употреблялись как стамески», — сразу зажегся Боду. Лично я не сомневаюсь, что находки каменных орудий — это лишь «верхушка айсберга»; древний человек был куда изобретательнее и искуснее, чем мы привыкли думать.
Как видим, весьма неразумно пренебрежительно отзываться о «примитивных племенах», как это делает Десмонд Моррис в своей книге «Безволосая обезьяна». «Малочисленными, отсталыми и жалкими общинами вполне можно пренебречь», — пишет он.
И в корне ошибается.
Пытаясь перекинуть мост от современной культуры и современного человека к нашим истокам, следует искать и находить надежные опоры. Исходя из нравов английской мелкобуржуазной среды, Моррис силится объяснить ее поведенческие реакции предполагаемой эволюцией выдуманной им «безволосой обезьяны». Результат — отнюдь не мост, а скорее красивое на вид, но, увы, скособоченное сооружение, нечто вроде падающей башни в Пизе.
В наши дни ведутся энергичные исследования и все более успешные поиски окаменелостей, главным образом в Африке. Ископаемые хорошей сохранности позволили проникнуть в весьма отдаленное прошлое. Впрочем, «хорошей сохранности», пожалуй, слишком сильно сказано. Так ли надежны эти находки? Что они доказывают?
Правильно интерпретировать окаменелости очень трудно. Ничего не стоит ошибиться; сошлюсь хотя бы на примечательный случай с относительно недавней находкой — обнаруженным в Сконе в 1939 году скелетом, датируемым пятым тысячелетием до нашей эры.
Скелет лежал вместе с кремнево-костяным наконечником копья и каменным орудием, подобием стамески. Во многом исходя из сопутствующих предметов, было решено, что кости принадлежали молодому стройному мужчине ростом около ста пятидесяти пяти сантиметров. За это вроде бы говорили и особенности черепа. Однако тридцать лет спустя при повторном изучении скелета «молодой мужчина» оказался женщиной, притом неоднократно рожавшей! Один шведский профессор установил, что у женщин щель между лобковыми костями увеличивается после каждых родов; так вот эта щель у «молодого мужчины» была сильно расширена.
Если такие мелкие детали определяют разницу между мужским и женским скелетом семитысячелетней давности, понятно, сколь сложно истолковать сильно поврежденную находку возрастом в сто тысяч или миллион лет.
