Обезьяны, человек и язык - Линден Юджин (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Подобно детям, Уошо быстро перешла от построения комбинаций из двух слов к более длинным комбинациям. Между апрелем 1967 года и июнем 1969 года Гарднеры зарегистрировали 245 различных комбинаций, включающих три и более знаков. Около половины этих удлиненных комбинаций составлялось посредством добавления знака призыва, такого, как «пожалуйста», к комбинациям из двух слов вроде «Роджер щекотать», однако в новой комбинации этот первый добавочный знак содержал и дополнительную информацию. Иногда такого рода добавочный знак обозначал новый объект, как, например, в высказывании «ты я идти наружу»; в других случаях дополнительные знаки появлялись во фразах иных типов: например, в высказываниях, содержащих имя, избыточно употребляемое вместе с местоимением («ты щекотать я Уошо»); в расширенных конструкциях из двух слов («ты я наружу смотреть») и просьбах о прощении («обнять я хорошо»), содержащих слова, которые обозначали действие, предмет и качество; и, наконец, во фразах, содержащих одновременно и субъект, и объект действия, в таких, как «ты щекотать я».
«Ты щекотать я»
Браун считает, что врожденная предрасположенность ребенка к синтаксическим конструкциям становится особенно очевидной в высказываниях, состоящих из трех слов, аналогичных «ты щекотать я». Короче говоря, он утверждает, что если ребенок хочет объяснить, кто, что именно и в отношении кого делает независимо от конкретной ситуации, в которой разворачивается данное событие, он должен владеть зачатками синтаксиса.
В 1971 году Гарднеры еще не были готовы привить Уошо простейшие представления о синтаксисе в первую очередь потому, что в то время им еще казалось, будто употребление слов в определенной последовательности в высказываниях шимпанзе из трех слов можно объяснить как-либо иначе. Прежде всего они обратили внимание на то, что утверждения молодой самки шимпанзе были краткими, относительно простыми и однородными по содержанию, а кроме того, что наиболее важно, Уошо была способна различать такие утверждения, как «ты щекотать я» и «я щекотать ты» благодаря семантической роли порядка слов. Иными словами, Уошо могла различать фразы, понимая, что они относятся к различным ситуациям, но не понимая синтаксических правил, обусловливающих это различие. Уошо обожала щекотать своих друзей и иногда подавала знаки «я щекотать», прежде чем приняться за кого-нибудь, однако гораздо чаще щекотали ее. Друзья были готовы щекотать ее независимо от того, как она формулировала свою просьбу, и это заставило Гарднеров заинтересоваться тем, почему Уошо включает в свою фразу субъект и объект действия, тогда как для достижения желаемого результата ей было бы достаточно сказать одно слово «щекотать». Появление синтаксиса требует, чтобы субъект и объект были точно указаны независимо от того, необходимо ли такое уточнение с точки зрения семантики. Однако возможно также, что Уошо просто имитировала своих собеседников-людей или же старалась им угодить.
Итак, Браун утверждает, что факт предпочтения детьми определенного порядка слов несомненно свидетельствует о зарождении синтаксиса. Пока велся сбор данных об Уошо, она перестала помещать и субъект, и объект перед глаголом, как делала это раньше (например, во фразе «ты я наружу»), и начала ставить глагол между субъектом и объектом, например «ты щекотать я». В результате порядок слов в предложениях Уошо сдвинулся в направлении более правильного, принятого в английском языке, но поскольку этот процесс совпал с периодом сбора данных о языке Уошо, то соответственно может сложиться впечатление, что она выстраивала слова в случайном порядке. И все же почти в 90% своих комбинаций из нескольких слов Уошо помещала субъект перед глаголом и, очевидно, делала это не случайно. Тем не менее Гарднеры отказывались объяснять эту тенденцию зарождением синтаксиса. Они полагали, что такое предпочтение может быть просто результатом хитрой имитации поведения окружающих людей или же объясняется некоторым не имеющим отношения к синтаксису сходством фраз (включающих в себя субъект, действие и объект), которыми Уошо постоянно пользовалась.
Возможно, Гарднеры проявили излишний консерватизм. Если бы они в то время имели доступ к данным, только что полученным в Институте по изучению приматов по другим шимпанзе, умеющим пользоваться амсленом, они были бы вынуждены признать за Уошо некоторые синтаксические способности. Но в то время, когда они публиковали свой отчет о первых трех годах обучения шимпанзе языку, им казалось, что они исчерпали все возможности такого обучения.
Уошо было всего четыре года, когда ее перестали учить. В естественных условиях шимпанзе в этом возрасте еще может продолжать сосать материнскую грудь; половой зрелости они достигают не раньше семи лет, а расти продолжают до шестнадцати. Гарднеры не видели никаких оснований полагать, что Уошо не будет продолжать развиваться интеллектуально столь же успешно, как и раньше. К концу исходного эксперимента она легко заучивала новые знаки – доказательство того, что она «училась, чтобы учиться». Вскоре после этих тридцати шести месяцев Уошо перебралась в Оклахому, так что теперь мы никогда не узнаем, какого уровня развития она могла бы достичь, если бы поддержка, оказанная ей в Рино, продолжалась и далее. Как ни разнообразны и богаты были условия, в которых выросла Уошо, они были все же крайне бедными в сравнении с тем, что окружает любого ребенка из средней семьи, и уж совсем жалкими, если сравнить их с условиями, в которых жили изучавшиеся Брауном Адам и Ева. Кроме того, Уошо был уже год, когда начался эксперимент, и ни один человек из ее окружения не умел бегло говорить на амслене. Это было похоже на то, как если бы кто-нибудь взялся обучить глухого и немого ребенка, только что спасенного из рабства, читать на иностранном языке, который учитель знает недостаточно хорошо. Итак, Уошо показала себя прекрасной ученицей и ни в чем не уступала детям того же возраста. Гарднеры уверены, что в дальнейшем шимпанзе достигнут гораздо большего.
Гарднеры почти не делали попыток опровергнуть критические высказывания Роджера Брауна по поводу сравнения языковых способностей детей и шимпанзе. Вместо этого они перешли к обсуждению общих проблем, возникающих при сравнении общения разных видов, в рамках сравнительной психологии при таком двустороннем общении. Согласно точке зрения Гарднеров, наиболее срочного разрешения требуют проблемы, которые встают в связи с невозможностью сопоставлять данные, получаемые при изучении коммуникации у людей и у животных. Каждый крик животных рассматривается как самостоятельное сообщение, тогда как у людей сообщение состоит из ряда дискретных, имеющих самостоятельное значение звуков. Суть дела в том, что данные, собранные подобным образом, неизбежно искажаются априорным представлением, что человек имеет язык, тогда как у животных его нет, и в результате такие данные никоим образом не могут служить для оценки справедливости самого исходного предположения. Полученные на детях данные всесторонне отражают этот миф о языке. По мнению Гарднеров, настала необходимость в таком операциональном определении двустороннего общения, которое допускало бы сбор и сравнительный анализ данных, относящихся к существам, стоящим по разные стороны воображаемой пропасти, разделяющей животных и человека. Для того чтобы при изучении коммуникации была возможна плодотворная сравнительная работа, необходимо демифологизировать определение языка. Наибольшее препятствие этому Гарднеры видят в бытующем представлении о целенаправленности человеческого языка, якобы отличающей его от коммуникации животных. В своей работе с Уошо Гарднеры сделали лишь первый шаг в направлении операционального определения языка. Разработанная ими процедура двойного контроля, позволяющая анализировать информацию безотносительно к намерениям Уошо, может быть, по их мнению, применена к исследованию многих различных видов. Исходя из этого, Гарднеры пытаются таким образом пересмотреть и переосмыслить свои данные, чтобы они были полезны независимо от конкретных целей проекта, в рамках которого были получены.
