Будущая эволюция человека. Евгеника двадцать первого века - Глэд Джон (бесплатные книги полный формат .txt) 📗

За последние 250 лет население Земли увеличилось в шесть раз. Оно все еще растет драматически, хотя темпы роста несколько замедлились; сейчас он приходится в основном на беднейшие страны. И хотя есть надежда, что мир в целом в конце концов преодолеет демографический взрыв, вполне возможно, что прежде, чем это произойдет, некоторые страны переживут кошмарный мальтузианский коллапс. Например, в Республике Бангладеш, территория которой значительно меньше Беларуси (причем большая часть ее представляет собой аллювиальную затопляемую равнину, часто подвергающуюся разрушительным действиям циклонов), уже сейчас проживает 134 миллиона человек, к 2050 году, как предполагают, эта цифра достигнет 250— 255 миллионов. В некоторых других регионах наблюдаются еще более высокие темпы роста: палестинские арабы, например, по имеющимся прогнозам, увеличат свою численность за предстоящие несколько десятилетий в 3,3 раза — и это на земле, где уже сейчас ощущается критический недостаток питьевой воды. Индия предположительно добавит за это время к своему нынешнему населению столько людей, сколько сейчас проживает на всей территории Европы [52].

Конечно, демографические предвидения ненадежны. Есть прогнозы «низкие», «средние» и «высокие». И существуют вопросы, на которые ни у кого нет ответов. Сколько людей может вообще прокормить наша маленькая планета? Сколько жизней унесут факторы, снижающие народонаселение не в результате ограничения рождаемости, а из-за высокой смертности? Например, уже сейчас можно предвидеть гибель пятидесяти миллионов человек от СПИДа. Когда это кончится? И какие новые беды притаились за углом? В этом смысле демографические прогнозы ничуть не лучше биржевых. В любом случае, самый мудрый подход — заблуждаться в сторону осторожности. Численно ограниченное население, способное выжить, используя имеющиеся обновляемые ресурсы, создаст меньшую нагрузку, обеспечит менее разрушительный переход к новой экономике.

Альтруизм

По Дарвину, естественный отбор оказывает предпочтение такому поведению, которое способствует выживаемости. Самоубийственное поведение, казалось бы, должно вести к вымиранию вида. Как же тогда, спрашивали социальные биологи, можно объяснить поведение пчелы, которая кусает врага, вместе с жалом вырывает свои внутренности и погибает? Ответ заключается в том, что все решает выживаемость генотипа, а не индивидуума. Защищая улей, пчела умирает, но другие члены пчелиного сообщества, ее генетические копии, продолжают жить и размножаться: шансы на выживание их генов увеличиваются жертвой индивидуума.

До совсем недавнего времени выживание человеческого индивидуума было в высшей степени проблематичным. Люди — физически уязвимые существа с непрочным кожным покровом, слабой мускулатурой, без когтей, с атрофированными клыками. По-видимому, внеклановый каннибализм в первобытную эпоху повышал шансы на выживание вида. Чужие особи или группы были не просто врагами, но и потенциальной пищей. Мы являемся результатом именно такого эволюционного процесса.

У всех животных видов внесемейный альтруизм — редкое исключение. Выживание требует максимального напряжения сил, а энергия, израсходованная на чужие гены, — это энергия, которую можно было употребить на благо собственных детей. Таким образом, рассеянный или несфокусированный альтруизм снижает выживаемость.

Можно представить большинство свойств в виде точек, образующих некий континуум. Если поместить рассеянный альтруизм на одном конце, а сфокусированный — на другом и провести статистическую кривую, она резко отклонится в сторону сфокусированного альтруизма, то есть к прямому потомству.

Объединение семей в большие группы (племена) сопровождалось специализацией и сотрудничеством. Статистическое отклонение в сторону сфокусированного альтруизма сохранялось, но уже не безусловно. Люди научились «жить по правилам», симулируя несфокусированный альтруизм. Но гены при этом особо не изменились. Политическая история homo sapiens представляет собой непрерывную цепь насилия, и любое объективное определение места человека в царстве зверей относит его к хищникам.

Каким должно быть наше общество? В той степени, в какой альтруизм определен нашими генами, искусственный отбор теоретически мог бы создать социальный контур, направленный в сторону рассеянного альтруизма. Трудность продвижения к лучшему обществу состоит в том, что процесс этот непременно сопряжен с усилиями и даже жертвами ныне живущего поколения, наделенного поистине диктаторской властью над потомством.

Все это приводит к довольно мрачным выводам. Специалист по экологии человека Гаррет Хардин считал, что бесполезно ожидать от людей действий, противных их собственным интересам [53]. По мнению биоэтика Питера Сингера, взаимный альтруизм есть всего лишь «технический термин для сотрудничества» [54].

Как осуществлять отбор с целью поощрения альтруизма? Как измерить альтруизм? Где проходит граница между ролью наследственности и ролью среды (nature-nurture)? Какие гены вступают в игру и в каких комбинациях? Какая тут наследуемость? Какие комбинации позитивных и негативных подходов евгеники окажутся наиболее эффективными?

Верный приверженец «зеленого» движения, истинный евгеник хочет создать глобальную цивилизацию, которая не ставит своей главной целью потребление. Его идеал — нехищническое, несебялюбивое, интеллектуально обогащенное общество, где высокий уровень жизни достигается знанием и любовью, а не наоборот.

Никакая философия жизни не может логически обосновать свои основные посылки. Общество, которое провозглашает своей главной целью максимальное потребление и лишь мимоходом заботится о судьбе будущих поколений, общество, которое не видит в культуре и науке никакой другой ценности, кроме выгоды от их вклада в потребление, — такое общество основано на презумпциях, логически неопровержимых. Такое мировоззрение — продукт отбора, который отдавал предпочтение кланово-специфическому альтруизму.

Евгеники призывают к общечеловеческому универсализму, который сознавал бы, вместе с тем, взаимосвязь нашего вида со всеми другими видами на этой планете. Евгеники решительно отвергают всякий гомоцентризм, рассматривающий наших меньших братьев всего лишь как полезный корм для нас. Но вместе с тем, евгеники считают, что мы должны быть открыты для генетических усовершенствований, для дальнейшего развития технической цивилизации и возможного контакта с живыми существами других планет.

«Наибольшее счастье для наибольшего числа людей» — вот лозунг этой этической системы. Не следует понимать ее в духе гедонистических постулатов Джереми Бентама (1748—1832), но скорее в духе Джона Стюарта Милля (1806—1873) как выход за пределы материального мира, как систему, подчиняющую себе интеллект.

В наших генах, указывают евгеники, скрыто многое, что, вероятно, было выгодным для предыдущих поколений, что некогда обеспечило человечеству победу в борьбе за жизнь. Но сейчас условия радикально изменились. Или мы будем работать в согласии и сотрудничестве с природой, или, снедаемые алчностью, откажемся от генетической реформы и погибнем.

Опасный путь? Несомненно. Вполне возможно, например, создавать людей с пониженным умственным развитием, чтобы они занимались вместо нас черной работой, — подобно тому как сейчас мы импортируем неквалифицированную рабочую силу с помощью нашей иммиграционной политики. С нашим все еще ограниченным кругозором мы легко можем переоценить нашу способность предвидеть будущее. Существует также риск чрезмерно узкого разграничения желательного от нежелательного.