Впервые. Записки ведущего конструктора - Ивановский Олег (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Когда я впервые увидел его? Память не сохранила точной даты. Помню только, что это было в 1947 году. Резкий, нетерпеливый автомобильный гудок за воротами конструкторского бюро. Спеша более обычного, вахтер оттягивает тяжелые металлические створки. Резко набирая скорость, черный блестящий трофейный «хорьх» с воем проносится к входу в КБ. Единственное, что и успеваю заметить, — черная кожаная куртка, бледное лицо, руки на баранке руля.
— Король! — слышу рядом.
— А кто это?
— Главный — Король. Он по-другому ездить не умеет.
Собственно, и не встреча, так, впечатление, всплеск памяти.
Второй раз судьба уготовила мне встречу с Королевым несколько иную. В 1950 году при одной из очередных реорганизаций нашего отдела я, как парторг, узнал в партбюро о назначении к нам нового начальника отдела. Через день состоялось знакомство.
— Здравствуйте, товарищи. Я ваш новый начальник отдела. Моя фамилия Янгель. Зовут меня Михаил Кузьмич. Прошу любить и жаловать, как говорят. Будем вместе работать. Наши общие задачи я понимаю так…
Не могу сказать, что это назначение было воспринято нами как само собой разумеющееся («Не ракетчик! Подумаешь, где-то в авиации работал!»). Но должен сказать, предубеждение прошло очень быстро. Начальник отдела, несмотря на весьма сложную обстановку, довольно быстро осваивался на новом месте. Мне, как парторгу, естественно, надлежало способствовать ускорению этого процесса. Взаимопонимание между нами установилось незамедлительно. Михаил Кузьмич не лез в мелочи, старался разобраться в основных, принципиальных вопросах. Авторитет его среди работников отдела рос очень быстро.
Однажды на расширенном заседании профкома КБ подводились итоги работы отделов. Королев сидел за длинным «совещательным» столом справа от председателя профкома и что-то записывал в маленькую потертую записную книжечку, распухшую от вложенных в нее листков. Я заметил, что, когда Сергей Павлович закрывал книжечку, он натягивал на ее переплет тоненькое резиновое колечко.
Точно сейчас уже не помню, как было дело, но при обсуждении вопроса о присуждении классных мест Главный не очень одобрительно отозвался о работе нашего отдела. Янгеля на заседании не было. Не зная характера Королева, я, по молодости и «зелености», позволил себе «принципиально возразить». Помню, я весьма скоро был посажен на место. Но этим не кончилось. Через день, поднимаясь по лестнице с первого этажа на второй, я встретил Королева. Он жестом остановил меня:
— Как ваша фамилия? Вы, значит, в пятом отделе работаете? У Янгеля? Кем? Хорошо-о-о!
Ничего хорошего, надо сказать прямо, в его тоне я не почувствовал. Королев быстро спустился на первый этаж, свернул в наш коридор. Я потихонечку пошел вслед за ним. Главный зашел в кабинет Янгеля. Буквально через минуту стало понятно: разговор был крупным. Как только до меня донеслось: «Ваш парторг позволяет себе…» — и что-то там дальше, я почувствовал, что лучше мне здесь не болтаться. Сообразил, к счастью, что под горячую руку лучше не лезть. Это была моя вторая встреча с Королевым.
Михаил Кузьмич Янгель работал у нас около четырех лет на разных должностях. Какие взаимоотношения были у него с Королевым? Натуры у них были совершенно разные. Близкими друзьями они не стали. Общее у них было, пожалуй, в одном — в принципиальности. Она и была прародительницей жарких споров и весьма острых дискуссий между ними. В 1954 году Янгель получил назначение в новую конструкторскую организацию и сам стал главным конструктором. Встречаться нам приходилось еще несколько раз, но уже совершенно в иной обстановке.
Это еще одна черточка Сергея Павловича. Характерна она для него? Думаю, что да. А вот еще одна. Год 1958-й. Осень. Часов одиннадцать вечера. Сергей Павлович зашел в цех главной сборки. Увидев его, я пошел навстречу.
— Ну как, старина, что делается?
Я подробно доложил о ходе сборки станции, о трудностях, задержках, неприятностях… Словом, обо всем повседневном, обычном, будничном в веренице наших дней и ночей. Да, первые ступени порой были далеко не ступенями парадной лестницы. Это была работа. Тяжелая, напряженная работа. Люди готовили штурм космоса на Земле — в конструкторских бюро, в цехах заводов. И трудности были не космические, а земные, каждодневные.
— Да, тяжело идет эта штучка. Надо будет поговорить с народом. Соберу-ка я на днях смежников наших. Пусть друг другу в глаза посмотрят… Ты домой-то сегодня собираешься? — неожиданно задал вопрос Главный.
Я кивнул головой, не очень уверенный в том, что он поддержит мое желание.
— Ну и хорошо. Нам ведь по пути, насколько я помню. Поехали. Я тоже домой собрался.
Через несколько минут, одевшись, я вышел из цеха. Сергей Павлович уже сидел на заднем сиденье ЗИМа. Припоминается, что незадолго до этого вечера в нашем конструкторском бюро умер талантливый конструктор. Умер внезапно — остановилось сердце. Потеря очень остро переживалась и коллегами и руководством. Быть может, это навело меня на мысль задать Сергею Павловичу вопрос. Выехали на шоссе. Главный, откинувшись на сиденье, молчал, видимо погруженный в свои мысли.
— Сергей Павлович, — не очень уверенным голосом проговорил я, — хотел спросить…
— Спрашивай, раз хотел.
Не помню, сколь связно я изложил пришедшее в голову. Суть моих рассуждений была в том, что, в общем-то, и мы, и наши смежники за работой не очень отдаем себе отчет в том, что творится-то история. Большая история. И делают ее люди. А они не вечны, они уходят из жизни. Что же остается в памяти народной о тех людях, которые начинали космические дела? Не правильно ли будет, договорившись с кем следует, найти талантливого писателя, принять его к нам на работу. Пусть он год-два покрутится вместе с нами и пусть пишет. Пишет про людей и про их дела. Опубликуют ли это сразу или потом когда-нибудь, не столь важно. Но пусть пишет.
Сергей Павлович молчал. Глаза его были закрыты. Помню, мелькнула мысль: «Ну что я к нему лезу? Может, он и не слушал меня, дремлет? День-то, как всегда, тяжелый был…» Прошла минута, другая… Но вот он чуть повернул голову в мою сторону:
— В общем-то, ты прав. Действительно, наши люди делают великое дело. И это не может быть забыто. Обидно будет, если забудется. Этого не вернешь… Писать надо. Но приглашать на это дело писателя, даже мастера, не буду. Нет-нет, не буду. Он будет обо мне писать. А я не хочу, чтобы получилась «Жизнь Бережкова»…
Через несколько минут, простившись с ним, я вышел из машины. Признаться, к стыду своему, я тогда не понял последних слов Сергея Павловича. «Жизни Бережкова» Александра Бека я не читал. Несколько лет спустя в букинистическом магазине мне попалась эта книга. Прочитав ее, я догадался, что имел в виду Сергей Павлович. Автор книги, увлекшись замечательной личностью своего героя, забыл о том, что он работал не в одиночку, и невольно преувеличил его роль.
А вот еще один штрих к портрету. Случилось так, что в сентябре 1963 года мы оказались с Сергеем Павловичем в одном санатории в Сочи. Однажды на пляже, сняв очки и отложив в сторону первый том книги Краффта Эрике «Космический полет», он повернулся в мою сторону и, чуть прищурив глаза, глядя на набегающие волны, спросил:
— А вы были в Ленинграде в Русском музее?
— Был, Сергей Павлович…
— А в брюлловском зале были? Знаете, какая картина меня там поразила однажды и на всю жизнь? Айвазовского — «Волна». Это просто удивительно! На нее можно смотреть часами. Кто бы и что ни говорил про Айвазовского, но он великий мастер… Слышал я, что его ремесленником называют. Ремесленник… Побольше бы таких ремесленников. А что, мы — ремесленники тоже или нет? А? Трудное наше ремесло, трудное. Но интересное, черт возьми, и необычное. Жить просто нельзя! Жить, старина, надо с увлечением!
И он, замолчав, повернулся к морю. Молчал и я.
Потом он опять надел очки, взял книгу. Я стал просматривать местную газету. На последней ее странице внимание привлекло объявление: «Сегодня в парке „Ривьера“ состоится лекция на тему: „Успехи Советского Союза в исследовании космического пространства“. Лекцию читает член Общества по распространению научных знаний кандидат наук из Москвы. Начало в 20 часов. Вход свободный. Лекция сопровождается диапозитивами». Я протянул газету Сергею Павловичу. Он пробежал глазами объявление и, повернувшись к жене, с улыбкой сказал:
