По воле тирана (СИ) - Бишоп Марина (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT) 📗
- Какой удачный повод, жена моя...
- Пообещай мне, что не станешь мстить Лиссе... - чувствуя, как конечности наливаются теплом, попросила Коутрин не глядя на короля.
Как она смеет даже думать о том, что он способен на такую низость! Король впился в нее взглядом, мысленно умоляя супругу посмотреть ему в глаза. Он хотел получить ответы на свои вопросы лично от нее, а не глотать слова из потока предложений, изложенных на куске бумаги с его гербом. Но боязнь еще раз получить подтверждение неверности супруги останавливали его продолжить разговор. Она предала его.
Он выпустил из кулака плащ, и резко развернувшись, толкнул дверь, выйдя из комнаты.
Коутрин рухнула на край кровати, уставившись в одну точку. Она не совсем была уверена, сколько просидела в таком положении, но яростный возглас Рэндела разбудил ее и эхо, дремавшее в спальне.
- Шлюха!
Коутрин выпрямилась и мгновение спустя, защищаясь от пощечин, рухнула обратно на кровать. Не прикрывая покрасневшее лицо, она гордо вскинула голову. Черные как ночь волосы выбились из-под обруча, а вспухшая губа треснула, вымазав рукав белоснежного платья в крови. Королева удрученно посмотрела в сторону стоявшей в колыбельке Лисицы, но не задержала взгляд, чтобы вновь надменно окатить бушевавшего короля отстраненным взором.
- Бей меня сколько вздумается, пусть и в грехе, но я исполнила свой долг! Большой перстень пробуравил щеку шалфейи, окропляя изумруд кровью. - Ничего уже не изменить, и я хочу уйти, - изнуренно произнесла она, лишившись сознания всего на секунду.
Коутрин постаралась подняться на ноги, но король вдавил ее своим телом обратно, выкручивая руки. Запястье хрустнуло. В глазах помутнело от шока и боли.
- Ты никуда не пойдешь! Ты моя жена! - в яростном отчаянии напомнил он.
Королева униженно застонала от навалившейся тяжести, морщась от напряжения, но тщетно. Ей не под силу сбросить с себя обезумевшего от гнева супруга.
- Не смей! Я тебе этого никогда не прощу!
- У тебя еще язык поворачивается говорить о прощении! Почему я закрывал глаза, слепил себя, никого не слушая? Надо было с позором отправить тебя обратно к соколам. Но нет, я не смог!
Он припал к ее волосам и вдохнул их аромат. Болезненная тоска и ревность вновь взяли свое. От воспоминаний на языке появился горький привкус. Только ее податливые губы смогли бы вернуть былую сладость. Он врезался в ее рот, но его губы тут же смягчились. Он почти бережно убрал заблудившуюся прядь с ее лица. И вдруг резко оттянул волосы Коутрин, вынудив ее вскрикнуть от боли.
- Любила ли ты меня когда-нибудь? - зарычал король.
Ему не нужен был ответ, точнее он боялся правды.
- Ты нас убила, - возбужденный король застонал, лавирую языком между ее губ.
- Я лишь хотела исполнить свой долг, - задыхаясь под его ртом, заплакала она. Очередная пощечина после поцелуя явно поразила Коутрин, король воспользовался этим и сгреб платье в охапку, дернув с силой. Треск идущей по швам ткани, и на шалфейе остались только лохмотья.
- Ты опозорила мой дом, ты опозорила меня... - его руки сомкнулись на ее шее.
Ее взгляд застыл на малышке, она прощалась с дочерью. Хорошо, что та ничего не понимала. Но тут маленькая шалфей захныкала, привлекая к себе внимание. Рэндел ослабил руки, отрезвленный детским плачем и пронзительным, полным ужаса, криком королевы. Коутрин устремила взгляд куда-то в сторону, ее лицо побелело, и она тут же закрыв глаза обмякла.
- Коутрин! Коутрин!
Кто-то жестоко выдернул ее душу из тела. Не веря в произошедшее, король тряхнул шалфейю, и обмякшее тело подчинилось его рукам. В смеси отчаяния и ярости он прижал к себе неестественно изогнутое тело шалфейи. По его лицу заструились слезы. Он целовал ее глаза, щеки, искал губы, но не находил ответа. Тут же внутри Рэндела что-то оборвалось. Огонек, дающий душе тепло, угас. Уже и так истонченная письмом-признанием вера в Кутаро дала трещину. И теперь, держа на руках безжизненное тело супруги, остатки веры взошли ростками злобы. В нос короля ударил незнакомый резкий запах, и с ним же, как по цепочке, где в самом последнем звене был Божий закон, пришло горькое понимание - Кутаро самолично приходит за самоубийцами, чтобы без промедления решить судьбу их душ. Значит, он придет и за его женой.
-Будь ты проклят!
Он поддержал ее голову, продолжая осыпать поцелуями застывшее лицо. -Будь ты проклят, будь ты проклят, - повторял обезумевший шалфей. -Ты не творец - ты убийца!
Он тряс шалфейю. Но та, как тряпичная кукла, подчиняясь раскачиваниям, уронила голову вперед.
- Коутрин, что же ты наделала?! - воззвал король.
Ее податливость ввергла короля в отчаяние. Он долго просидел на полу и, не мигая, смотрел на спокойное лицо любимой шалфейи, не находя в себе силы презирать ее. Как можно ненавидеть ту, которая отпечаталась в душе, подобно вековым фоссилам. Ту, которой он был даже готов простить измену. В глазах Рэндела блеснула горькая слеза, отчаяние прорывалось наружу, и он хотел разодрать грудную клетку, чтобы вытащить сердце, кровоточащее болью. Он хотел кричать, раздирая горло, только чтобы извергнуть из себя неподъемную ношу, не давшую ему сделать вздох от отчаяния.
Он продолжал прижимать к себе тело Коутрин, но до короля, как будто издалека донесся плач его дочери. Частичка его жены уместилась в крошечном создании зовущем его сейчас. Наследница его земель никогда не должна узнать о своем происхождении. Рэндел позаботится об этом.
ГЛАВА 11. Опасный переход
Двадцать зим спустя. Бриллиантовые пещеры.
Марава распорядилась так, чтобы Роланд, наконец, пришел в себя. Голова воина раскалываясь напополам, и что-то очень сильно давило на живот. Несмотря на головную боль, глаза почти моментально адаптировались к темноте и, быстро сориентировавшись, он сбросил с себя растерзанный ствол вывернутого с корнем дерева. И тут же острая боль пронзила спину, и эхо громкого рыка убежало в бесконечные пролеты отверстий подземелий. Он быстро обследовал окружение, заметив небольшой выступ. Боль опять дала о себе знать, придавив его к земле; он задержал дыхание, чтобы перекрыть очередной возглас. Любой звук в его положении может оказаться последним. Он сумел просунуть руку под спину, откуда боль высасывала силы. Роланд был ранен, но с облегчением отметил грубый рубец - значит, он не истечет кровью в этом забытом всеми стихиями месте. Собравшись с силами, фарлал перекатился на живот и, сумев преодолеть порог боли, оказаться на коленях. Резь в спине была невыносима, но Роланд, заскрипев зубами, дотянулся до выступа и встал во весь рост. Под его тяжестью мелкие камешки зловеще зашуршали. Он замер вслушиваясь в тишину.
Насколько ему было известно, воронки иногда служили своего рода дверьми между поверхностью и подземными пещерами. Хоть это и было очень редким явлением, и он лично не знал никого, кто сумел выжить после такого жестокого перемещения. Однако Ролл еще раз удостоверился в реальности предсказания. Он не выполнил его, а значит, ему еще рано слиться с Маравой. Фарлал уперся об отступ, высматривая вторую половинку ниспосланного на него проклятия. Раз он жив, значит, и шалфейя должна быть где-то неподалеку. Хотя, принимая во внимание ее неимоверную живучесть, она наверняка не преминула ускользнуть от него. Роллу пришлась не по нраву эта мысль. В прошлый раз на беглянку обрушилась его ярость, смешанная с желанием заклеймить живой трофей самым древним способом. От воспоминаний о Дормиро у фарлала, однако, по-прежнему сводило скулы. Он до сих пор не мог себе признаться, и, видимо, никогда не признается в том, что в наказании он обличил всё своё нерастраченное желание. Акт насилия не доставил ему никакого удовольствия, но каким-то невероятным образом в несколько раз усилил желание установить полный контроль над телом шалфейи.
Дыхание Роланда участилось, но на этот раз не от боли, а от нарастающего внутри огня. Он ощутил, как нечто безобразное карабкается наверх, принося с собой пары безумства. Как загнанный протавр, фарлал засипел сквозь сжатые зубы. Злость! Он был необычайно зол на обстоятельства и на шалфейю. Особенно на нее за то, что заставила его думать о ней, желать ее, словно равную. Отпрыск шалфейев ему не ровня! И он собственноручно придушит ее, когда, наконец, развяжется узел на конце этого треклятого предсказания. Роланд выпрямился, словно чтобы утвердиться в своем намерении.
