Крик души (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна (книга бесплатный формат .TXT) 📗
— Он вернется? — шептала Даша, глядя в окно на то, как подъехавшее такси поглощает Антона в салоне. — Вернется? Или оставит всё, как есть? Дядя Олег, как же я хочу, чтобы ты был сейчас со мной! — робко прошептала она, глядя затуманившимся от слез взглядом вслед удаляющемуся такси.
Комнату Маргарита Львовна оставила за Дашей. Кормила девочку сначала исправно, а потом, будто забывая, что той нужно питаться, перестала об этом заботиться. Одежду ей почти не покупала, вынуждая девочку носить обноски или перешивать старое, сказываясь на то, что Антон высылает слишком мало денег на ее воспитание и содержание, а собственные сбережения на Дашу она тратить не собирается.
— Антон Олегович, видимо, посчитал, что нет смысла тратить на девчонку с улицы лишние деньги, — бросалась в нее оскорблениями воспитательница. — И правильно, я его полностью поддерживаю. Нечего тратиться на какую-то оборванку. Скажи ему спасибо за то, что он вообще решил взвалить весь груз забот о тебе на свои плечи. Ведь у него и своих проблем хватает!
И всё же, несмотря ни на что, Даша верила, что Антон вернется и осознает волю своего отца.
В нем ведь должно быть что-то хорошее, что-то… от дяди Олега? Почему тот оставил Дашу именно на своего сына, а не отдал в чьи-то еще руки? Даша долгое время видела в этом скрытый смысл, не желая верить в суровую действительность, ту действительность и ту реальность, которую ей пыталась навязывать холодным, бесчувственным, а порой жестоким обращением Маргарита Львовна. Нет, она никогда ее не била, ни разу за все четыре года жизни под одной крышей не посмела поднять на Дашу руку. Но острых слов, едких замечаний, критических высказываний и колкостей, морально давивших на формирующуюся детскую психику Даши, эта женщина высказала не мало. И все ее слова, брошенные нарочно прямо в лицо или случайно, но так, чтобы Даша слышала, были сказаны именно для того, чтобы девушка почувствовала себя обузой, ничтожеством, никому не нужной оборванкой и подкидышем.
Жила Даша бедно, скудно. В квартире дяди Олега, там, где она когда-то нашла пристанище и родной уголок, дом, то место, в которое отчаянно хотелось возвращаться, сейчас, с приходом сюда мадам Агеевой, как мысленно называла Маргариту Львовну Даша, у девушки не было никаких прав. Ей почти все запрещалось. Казалось, воспитательница не делала запрета только на воздух, все остальное Даше дозволено было делать лишь с разрешения бывшей экономки, а сейчас полноправной хозяйки квартиры Вересовых.
Даша, как можно больше времени старалась проводить вне дома, и, не взирая на крики негодования и запреты мадам Агеевой, возвращалась в квартиру лишь под вечер. Она записалась на всевозможные факультативы и дополнительные занятия, участвовала почти во всех школьных мероприятиях и ходила почти на все кружки и в секции, часто и подолгу сидела у Леси, только бы не возвращаться в холодную и равнодушную квартиру Вересовых, где балом правила пустота, сырость и гнетущее одиночество.
Леся искренне и злостно негодовала по поводу того, как живет ее лучшая подруга.
— У этой старой карги, похоже, все мозги атрофировались! — возмущенно восклицала девушка, сверкая сапфирами глаз. — Где это видано, что она тебя в собственном доме рабыней какой-то сделала!
— Это не мой дом, Леся, — тихо возразила Даша, — а дяди Олега. После его смерти квартира принадлежит Антону.
— И где этот твой Антон? — ругалась Леся. — Где? Почему он не приедет и вырвет тебя из лап этой ведьмы?!
Даша порой пожимала плечами. Как бы она и сама хотела знать ответ на этот вопрос.
— Он в Лондоне…
— Да, у черта на куличках! — возмущенно чертыхалась Леся. — Дашуль, я тебе слово даю, что, если мымра не прекратит над тобой издеваться, я обо всём расскажу папе, и он со всем этим разберется.
— Как? — уныло проронила Даша. — Это невозможно, Антон теперь официально является моим опекуном. Я даже уйти никуда не могу. Да и некуда…
— Как это некуда? А мы с папой? Ты же знаешь, — обняла Леся подругу за плечи, — что ты мне, как сестра. Я безумно тебя люблю и сделаю всё для того, чтобы ты больше никогда не страдала, — девочка поцеловала подругу в щеку. — Неужели ты мало вынесла за свою жизнь, чтобы теперь терпеть еще и это?!
— Я очень тебя люблю, Леся, — прошептала Даша, — только ты и Юрий Павлович заставляют меня держать себя в руках и не сдаваться.
Леся, ощущая острый комок в горле, сдавленном от невыплаканных рыданий, прижалась к Даше всем телом и крепко стиснула ее в объятьях.
— Я расскажу обо всём папе, — прошептала она. — Он решит этот вопрос, я не сомневаюсь.
И она рассказала отцу, что происходит с Дашей. И он, действительно, попытался что-то предпринять. Но даже его попытки не увенчались успехом. А угрозы о том, что он сообщит обо всём в социальные службы, не возымели действия. А потом… потом и сама Даша уже не пыталась что-то менять.
— Ты что же, думаешь, что твоя подружка может что-то изменить? — гневно бросалась словами Маргарита. — И что? Твое происхождение, родословную, твое детство, проведенное на улице среди преступников?! Ты — никто, деточка, и никем останешься до самой смерти, этого не изменить, — восклицала Маргарита, едва ли не брызгая слюной от возмущения. — Это закон природы, диалектика этого мира, не тебе менять давно устоявшиеся правила. Замахнуться на что-то больше, чем то, чего ты достойна, это было слишком глупо и наивно. Ничего в твоей жизни не изменится! Живи, как живешь, и будь благодарна Олегу Витальевичу и Антону Олеговичу за то, что они вообще взялись за твое будущее, и мне — за то, что я, хотя у меня полным полно своих дел, взвалила на свои плечи заботу о тебе! — пронзала ее ненавистью глаз и едкими взглядами. — А ты, неблагодарная девчонка, еще жаловаться смеешь! — рыкнула она на Дашу. — Пошла прочь с глаз моих, и не смей мне показываться, а то я за себя не отвечаю.
И Даша ушла. Что она могла ответить на злые, но, к несчастью, правдивые слова этой женщины? Та была права. Она не имеет права здесь находиться. Это не ее дом, он не ей принадлежит, и только обещание, данное дяде Олегу, светлые воспоминания о нем, о Тамаре Ивановне, которым она была так дорога, и которых сама девочка очень любила, благодаря Лесе и Пашке, который ни на минуту не забывал о ней, придавали ей силы и желание двигаться дальше.
И она продолжала бороться, не сдаваясь, не отступая ни на шаг от намеченной цели. Она докажет всему миру, если понадобится, что дядя Олег не ошибся в ней! Он верил в нее, и она тоже в себя верила. Эту веру не в силах была сломить даже злость и ненависть женщины, решившей испортить ее жизнь.
В школе стали отмечать, что девушка стала одеваться гораздо хуже и скромнее, часто в поношенных джинсах или брюках, видавших виды, в заштопанных юбках, пошитых собственноручно из старых вещей кофточек. Учителя спрашивали, в чем дело, а Даша, откровенно смущаясь, отвечала, что денег на новые вещи у нее нет. Все дивились жадности и скупости Антона Вересова, которого считали таким же светлым человеком, каким был его отец, и за спиной Даши шептались, что деньги портят людей.
В кабинет дяди Олега Даша не попадала очень долго, проход ей был закрыт почти долгие два года, лишь в редкие ночи, когда Маргарита Львовна, уже начиная заболевать, плохо себя чувствовала, Даша крадучись пробиралась в кабинет родного ей человека и там, сжавшись комочком в его кресле, смотрела в окно, вспоминая то время, когда была здесь почти счастлива. Порой она плакала, не в силах сдержать слез, а потом ругала себя за подобную сентиментальность. Но ничего не могла с собой поделать.
Маргарита Львовна практически не заботилась о ней. Зато у мадам Агеевой был пунктик относительно того, что Даша должна, просто обязана была делать в этом доме. В первую очередь, конечно, не приставать к самой Маргарите с дурацкими просьбами и предложениями.
— Уволь меня от всего этого. Я тебе не нянька, да и ты уже не малышка, — вскинув подбородок, говорила она. — Можешь сама о себе позаботиться. И не смей лазить в холодильник, пока меня нет, а в кабинет Олега Витальевича не смей ходить, прибираться после тебя еще! Ты здесь живешь лишь из милости Антона Олеговича, попрошу тебя, милочка, об этом помнить!
